Обыкновенный человек

– Отвечать ты будешь только за себя. Да, действительно, ты никого не убивал. Но, видишь ли, как получается… Возьмём для примера банду какую-нибудь. Не конкретную, а гипотетическую. Грабят они, убивают, занимаются беспределом – мама не горюй. А потом – раз – накрывают их. И, допустим, есть в этой банде один человечек, который вроде бы ручки особо не марал. Никого не грабил, не убивал, а так – за пивом бегал да шоферил, перевозил остальных с место на место. Как ты думаешь, посадят его?

– Думаю, посадят.

– Истинно посадят! Конечно, дадут-то ему меньше, чем остальным. Посидит себе, да и выйдет. Но причастность его ко всем этим преступлениям сомнений не вызовет. Вот и в твоём случае то же самое. Только срок у нас всем дают один. Вечность. А убивал ты или за пивом бегал – уже никакого значения не имеет.

– Да я ж никогда в этой самой власти и не был, так что, по этой аналогии, даже за пивом не бегал.

– Ошибаешься. На чём держится любая власть? На двух вещах: на поддержке населения и насилии. Иногда только на одном, иногда только на другом. Но чаще можно видеть сочетание того и другого. И если власть служит Сатане, то все, кто её поддерживают, занимаются тем же самым. Ещё раз повторю: все! Ты и множество тебе подобных поддерживаете собственных правителей с большим энтузиазмом. Потому-то она до сих пор и процветает, погрязая в собственных бесчинствах всё больше и больше. А на одном насилии держаться – силёнок бы у неё не хватило. И вот летит вперёд этот монстр к победе никто-уже-не-знает-чего – летит на ручках своих верных подданных. Таких как ты, дорогой мой друг.

Пока бес произносил последний монолог, Пахому явственно услышал музыку – оркестр, играющий что-то агрессивно-маршевое. Хотя доноситься эти звуки вроде бы не могли ниоткуда. Звукоизоляция в подъезде была по высшему разряду – ни сквозь стены, ни сквозь двери ничего не могло пробиться. Даже стеклопакеты между этажами стояли такие, что при закрытых окнах снаружи звуки почти не долетал, можно было услышать разве что фейерверк какой-нибудь. Жильцы их дома очень высоко ценили свой покой, ничто не должно было им мешать наслаждаться спокойной семейной жизнью. И, тем не менее, он отчётливо слышал звуки музыки. Они всё усиливались, потом к ним добавился топот ног, словно полк солдат маршировал по брусчатке, уходя на неведомо какую священную войну. Громче, громче, трубы, барабаны – и вдруг невидимый оркестр взял стройный аккорд, и всё смолкло. Повисла тишина. И тут, в этой тишине, Пахом посмотрел в окно.

Он взглянул мимо сидящего на подоконнике Нисрока и увидел свой двор. Аккуратный двор, засыпанный белым снегом. Там горели фонари, и всё было очень хорошо видно: хоккейную «клетку», заснеженные лавочки, детскую площадку. Пахом увидел запоздалого собачника из соседнего подъезда, выгуливавшего своего лабрадора. И в сознание пробилась чёткая мысль: «Да совсем я рехнулся что ли? Какой-то аферист мне тут лапшу на уши вешает, а я эти самые уши и развесил. И даже уже почти поверил, что это какой-то бес из преисподней… Тоже мне, дожил до сорока».

Он тряхнул головой, чтобы развеять наваждение, и вновь посмотрел на усатого. Перед ним сидел обычный человек. В чёрном пальто и с нагловатой насмешливой физиономией. И ничего сверхъестественного в нём не было. Гипноз – дело такое. Действует, пока визуальный контакт есть, а стоит его прервать, как всё исчезает.

– Ну вот что, милейший. Не знаю, зачем тут весь этот спектакль был, только хорош уже мне на мозг капать. Трындеть, как известно, не мешки ворочать. Побалакали – и будет, я домой пошёл. А тебе рекомендую настоятельно отсюда исчезнуть, пока я не набрал куда следует. Ариведерчи.

– Ну что ж, давай, дорогой, скатертью дорога, – улыбнулся усатый во весь рот. – И до скорой встречи!

Пахом не обратил внимания на последнюю фразу. Дойдя до этажной площадки, он обернулся. На подоконнике никого не было. Он плюнул и пошёл дальше.

На последнем пролёте подниматься стало вдруг неожиданно тяжело. Не хватало воздуха, грудь сдавило, словно бы он надел очень тесный пиджак. «Надо уже сесть на диету, чтобы наконец-то сбросить вес», – мелькнуло в голове. Наконец, ступеньки кончились. Он достал ключ, но рука слушалась плохо. Сердце колотилось, как бешеное. Он с трудом вставил ключ в замочную скважину, открыл и вошёл в тёмную прихожую. Плечом включил свет – поднимать руку было тяжело.

Навстречу вышла Ирина. Она взглянула на мужа, и лицо её вдруг стало пепельным.

– Дорогой, что с тобой? Тебе нехорошо?

– Да нет, не переживай, – с трудом улыбнулся он, – тяжело по лестнице подниматься, организм слегка подразболтался. Сейчас всё прой…

И тут в груди у него всё как будто сжалось. Пахом прервался на полуслове, хотел вдохнуть, но почувствовал, что не может. В глазах начало темнеть, он облокотился на стену и стал медленно оседать на пол.

– Пахом! – крикнула Ирина. – Пахо-ом!!!

Но голос её звучал для него уже словно издалека. А потом и вовсе умолк. Свет померк, и он полетел в глубокий тоннель, тёмный, только впереди что-то мерцало. Неожиданно сбоку возникла фигура в чёрном пальто, приобняла за плечи, и дальше они летели уже вдвоём. Лицо его спутника было тонким, с элегантными усиками, не насмешливым, но очень серьёзным. Глаза словно бы горели огнём, и они летели всё дальше и дальше, туда, откуда уже нет возврата. Никогда.