Пером по шапкам. Книга вторая. Жизнь без политики

Пером по шапкам. Книга вторая. Жизнь без политики
Евгений Николаевич Бузни

Вторая книга из серии "Пером по шапкам" называется "Жизнь без политики", хотя какая же может быть жизнь без политики? Эта книга является сборником размышлений писателя о литературе, русском языке и о нашей жизни с критическим подходом ко всему, что можно и должно, по мнению автора, исправлять.

"Мы никогда ни от кого не отделялись"

Предлагаем интервью Евгения Бузни с председателем правления Московской городской организации Союза писателей России, профессором Литературного института им. Горького, писателем Владимиром Ивановичем Гусевым.

На вопрос: "Кем вы себя считаете в литературе?" ответил: – Помните, как Сатин говорил? "Что такое человек?… Это не ты, не я, не они… нет! – это ты, я, они, старик, Наполеон, Магомет… в одном!" Так и я могу сказать, что я не прозаик, не критик, не поэт и никто, но я и прозаик, и критик, и поэт, я – литератор в духе новейшего времени.

Вопрос:      Мы готовим новую газету. Надеемся, что она будет жить долго. Хотелось бы, чтобы первая полоса открывалась проблемной темой о союзе писателей, которая волнует каждого, и не только писателя. Вы не могли бы рассказать немного о том, как получилось, что образовалось два союза писателей, как они разделились?

Ответ:      Вопрос несколько странный. Дело в том, что этот союз, в котором мы с вами состоим, существовал и существует. Мы никогда ни от кого не отделялись. Дело происходило в1991 году, я был в Ялте, когда произошли события 18-19 августа, после чего началась буза в союзе писателей. Демократические писатели во главе с Евтушенко, Игорем Виноградовым, Черниченко и так далее требовали вообще всех нас пересажать в тюрьму и порасстрелять. Всё это у нас записано и документально подтверждено.

Вопрос:      Вы тогда возглавляли союз?

Ответ:      Да, тогда я уже год, как возглавлял московскую писательскую организацию. Приехал я в Москву третьего сентября. На перроне меня встречали человек пять, и проводница не успела ещё поднять подножку, как меня выгребли из вагона, сказав, что нужно срочно ехать на собрание.

Войдя в зал, я прошёл на трибуну и сказал о том, что мы делиться не собираемся, это наш союз, наша московская организация. И мы всем залом проголосовали тогда третьего сентября за сохранение московской писательской организации. Точно не помню, по-моему, было 537 голосов "за" и 20 голосов "против". Так и продолжает существовать Московская организация.

Между тем развернули свою деятельность Черниченко, Виноградов и, кстати, наша секретарша, работавшая у нас на зарплате, Татьяна Луковникова. Она была ответственным секретарём творческого объединения переводчиков, и она возглавила движение за образование нового союза. Техническую работу выполняла она, получая всё это время у нас зарплату.

Сначала объявили о своём отделении от нас творческие объединения критиков и переводчиков. Потом они организовали отделение каких-то отдельных писателей. Но для выхода из союза нужно было писать личное заявление об этом. Таких по сей день у нас имеется не более двухсот.

Вопрос:      А сколько всего было в московской писательской организации?

Ответ:      В то время в нашей организации было около двух тысяч человек. Я говорю около, так как всё время есть движение – кто-то умирает, кого-то принимают.

После выхода от нас критиков и переводчиков объявили о существовании второго союза во главе с Черниченко, который говорил, что у них там три тысячи членов. Но когда мы меняли у себя билеты, то все эти люди получили новые билеты у нас. Они говорят, что состоят и там и там. По нашему уставу это не положено. По их уставу, наверное, они могут состоять в двух союзах. Но мы не можем их исключить, так как юридически, если человек не проштрафился, не совершил каких-то проступков, то это его личное дело – быть или не быть в союзе. Мы можем исключать только по личному заявлению.

Как мы относимся к этой ситуации с расколом? Да никак. Мы не раскалывались. Многие, вышедшие было критики и переводчики, потом вернулись, заявив, что они только сказали о выходе, но фактически не выходили. И действительно, юридически они не имели права выйти, как организация. Могли только по личным заявлениям выйти из союза. И сейчас они себя считают членами творческого объединения нашего союза.

Вопрос:      То есть у вас сейчас в планах работы существует объединение критиков?

Ответ:      Конечно. Есть творческое объединение критиков. Многие критики очень активно работают. Творческое объединение переводчиков мы расформировали не тогда, а совсем недавно, поскольку там членов объединения было не достаточно для юридического оформления, не было нужной квоты. Мы переводчиков разбросали по другим объединениям. Кто ушёл в критики, кто в прозу, кто в поэзию.

Ну, как нам назад объединяться? Я вижу только один выход. Пусть люди, которые писали заявление о выходе, пишут теперь заявление о входе. И, честно говоря, мы ещё посмотрим, кого брать, а кого не брать назад. Вот эти человек двести, которые вышли, ладно, из них человек сто пятьдесят мы возьмём назад. Но там есть человек тридцать-сорок таких отпетых, как Черниченко, которые требовали нас порасстрелять и посадить в тюрьмы. Почему мы должны, как ни в чём не бывало, принять их назад? Мы вообще-то люди добрые, но не Иисусы Христы.

Вопрос:      Вы говорите "должны". Но, может быть, они и не хотят?

Ответ:      Во всяком случае, пока от них заявлений нет. Хотя многие люди, которые говорили, что состоят в том союзе, пришли и преспокойно поменяли у нас билеты, подписанные мною. Там написано на печати "Московская городская организация Союза писателей России". И многие из тех, кто говорит, что состоят в том союзе, получили вот этот самый билет.

Вопрос:      А как вы думаете, произойдёт всё-таки объединение в один союз в России?

Ответ:      Видите ли, с российским союзом вопрос стоит гораздо острее. В России два союза. Прежних российских членов везде преобладает, но, тем не менее, почти во всех городах два союза. Например, в Воронеже сорок пять членов нашего союза и девятнадцать членов того союза.

Но вообще я настроен скептически относительно слияния. Есть российский союз, у которого нет никакого имущества. Есть российский наш союз, у которого есть кое-какое имущество. И при слиянии мы должны делить это имущество с ними. Тут вопрос остаётся открытым.

А по московской организации положение такое. Есть союз, возглавляемый теперь Риммой Козаковой, а не Черниченко. Римма Козакова считает, что пора сливать союзы и делить наше помещение на два союза. Какой смысл его делить? Совершенно непонятно. Оно было присуждено нам. Есть такое незыблемое теоретическое правило, что имущество, прежде всего, неделимое принадлежит исходной организации. А мы исходная организация. Мы никогда ни от кого не отделялись. Те, кто вернутся к нам, будут пользоваться всем имуществом на равных правах.

Вопрос:      Что вы скажете по поводу литературного фонда?

Ответ:      Есть у нас единый Литфонд. Все союзы (а есть ведь ещё и независимые, которые, где им надо, говорят, что они независимые, а входят вообще-то в наш союз) имеют единые права в Литфонде. Московский и российский Литфонд. А есть ещё и международный. Все говорят, что его надо ликвидировать, а он не хочет ликвидироваться. Что касается нас, то мы не отделялись и всегда были за единство.

Вопрос:      А какой всё-таки смысл для писателей, находиться в том или ином союзе? Какая разница?

Ответ:      В Москве – никакой. В Москве, практически, объединение критиков состоит у нас в союзе, они заседают под нашей эгидой. Союз переводчиков мы разбросали по другим объединениям. Поэты и прозаики сроду никогда не делились. И ответственные секретари всех творческих объединений все эти годы, в том числе и в 1991 году, у нас на зарплате.

Союзу, которым руководит Римма Козакова, мы выделили две комнатки у себя. Они в них работают. Мы их не трогаем. Они нас не трогают.

Вопрос:      Они платят за аренду помещений?

Ответ:      Нет, мы им дали бесплатно, хотя вообще-то нужно было бы брать аренду. Но мы не берём.

Вопрос:      А как члены союза писателей платят взносы? Отдельно по союзам? Небольшой взнос, но всё-таки?

Ответ:      Все платят нашему бухгалтеру. Какое-то небольшое количество людей платят их бухгалтеру.

Вопрос:      Значит, есть разделение?

Ответ:      Есть, но очень маленькое. Почти все, кто говорят, что входят в их союз, платят взносы нашему бухгалтеру. У нас даются официально квитанции, всё оформляется. А там платят без оформлений, как говорится, на энтузиазме. Как я понимаю, женщина, принимающая у них взносы, даже не числится бухгалтером.

Вопрос:      Тем не менее, они получают какие-то суммы и расходуют на что-то?

Ответ:      Ну, а какие там суммы? Расходуют на канцелярию и что-то ещё. Но мы не интересуемся. Отдельно, так отдельно. Юридически они отдельная организация. За ними нет никаких денег и никакого имущества.

Вопрос:      Но у нас существует ещё подмосковная писательская организация. Как она образовалась?

Ответ:      Она создана вот почему. Это произошло при перерегистрации. Когда мы перерегистрировались, юристы потребовали от нас, чтобы мы регистрировались, как городская организация в соответствии с административным делением. Есть городская администрация города Москвы, и есть областная администрация Подмосковья. Как мы зарегистрировались в качестве городской организации, то у нас сразу повисли в воздухе те, кто живут в области. Поэтому мы создали под нашей эгидой подмосковную организацию во главе с Котюковым. Там сразу стали создаваться ещё какие-то объединения в Подмосковье, но это уже их дело. Любые три человека могут создать свою, какую хотят, организацию. Официальная региональная российская подмосковная организация – это наша во главе с Котюковым. Она под нашим патронажем. В этом объединении сейчас около ста человек.

Вопрос:      Но, тем не менее, мы в своей газете будем проводить линию на то, что союз должен быть один.

Ответ:      Я повторяю, мы, разумеется, за единство. Мы сами никогда ни от кого не отделялись и никого, главное, не отделяли. Вопрос только, почему мы должны делить с ними что-то? Если они отделились, пусть делят своё.

Вопрос:      У меня такой ещё вопрос. Во время, так называемого, деления, Черниченко и его компания называли себя демократами. А вы, стало быть, ими не являлись. Как вы понимаете это слово "демократ"? Кто к нему относится?

Ответ:      В печати и везде, где бы мы ни упоминали в последние годы слово "демократ", мы всегда брали его в кавычки. Потому что без кавычек демократы, конечно, мы. А кто же ещё? Русская демократическая традиция какая? У меня папаша из крестьян, а мать из прачек. Так что же, я не демократ, а Березовский демократ? Это довольно смешно получается. Березовский, значит, миллиардер: он демократ, а Гусев, который из крестьян – не демократ.

Вопрос:      Такое у них понятие о демократии. А почему они считают, что они демократы, а вы нет?

Ответ:      Да какое их дело? Слово "демократ" они дискредитируют. Его даже применять без кавычек боязно теперь. Вот сказать, что я демократ, так всех запутать. Потому мы избегаем слова "демократ", а говорим "патриот" без кавычек. Слово "патриот" более понятное. Настолько всё запутали, что теперь, если скажешь "я демократ", так ещё полчаса надо объясняться. Я слово "демократ" понимаю так, что люди из народа – это и есть демократы. А народ – это трудящиеся слои населения. Как говорили классики? Правы те, кто трудятся. Кто трудится, тот и есть народ. А кто из народа, тот и есть демократ.

Вопрос:      Нельзя забывать, что слово "демократия" происходит от слова "демос", что означает "народ".

Ответ:      Демос, конечно. Есть, правда, ещё и более обидное слово, означающее то же самое, это – плебс. Но плебс он и есть плебс. А демос – это демос, почтенное слово.

Вопрос:      Да, но когда мы говорим о демократии, мы говорим, прежде всего, о том, что это служение народу.

Ответ:      Да, служение народу. Именно народ стал почтенным словом. А плебс – это римские бездельники, которые жаждут хлеба и зрелищ. А демос – это народ, который работает. Березовского демократом никак назвать нельзя, хотя именно они почему-то называют себя демократами. Поэтому мы используем слово "патриот".