Настасья Алексеевна. Книга 4

– Ну, мы это время были здесь, так что нам всё не так хорошо известно, – осторожно ответил Василий Александрович, отправляя вилкой ломтик сыра в рот.

– Хотя, конечно, нам звонят. И наш парторг Николай Семёнович сейчас на взводе и не знает, что делать. Мне даже кажется иногда, что он стал как-то не в себе.

Говоря это, Леонид Александрович, словно сам раздумывал, что же ему делать в такой ситуации. Он жевал хвост селёдки, запивая пивом и время от времени покачивая головой.

– А ведь мы все коммунисты, – вставила своё слово Татьяна Борисовна, работавшая в первом отделе, занимаясь секретным делопроизводством.

– Не все, – задумчивым голосом произнесла Наталья Германовна. – Я, как известно, беспартийная.

Она произнесла это таким тоном, с такой интонациёй, где слышалось сожаление о том, что она не вступила в партию, из которой в последнее время стали многие выходить, и которую теперь вовсе запрещают.

Настенька слушала всё вполуха. Утомлённая перелётами (подумать только – она сегодня утром ещё была в Москве, которая казалась теперь где-то за тридевять земель), впечатлениями от насыщенного событиями дня, встречами и застольными разговорами, она готова была здесь же сидя заснуть и уже клевала носом, когда Леонид Александрович, только взбадривавшийся напитками, неожиданно запел на чисто украинском языке:

Рiдна мати моя, ти ночей не доспала

I водила мене у поля край села…

Евгений Николаевич и Василий Александрович тут же подхватили хорошо знакомую им песню, и получился бы мужской хор, если бы тотчас к ним не присоединился единственный женский голос Натальи Германовны, которая, как и её муж, тоже была украинкой и любила петь.

I в дорогу далеку ти мене на зорi проводжала,

I рушник вишиваний на щастя дала.

Настенька с трудом распахнула глаза, поднимая голову, но усталость и выпитое шампанское и пиво делали своё дело и упорно опускали ресницы Настеньки. Поющие не сразу, но заметили спящую девушку и, разбудив её всеобщим смехом, разрешили ей идти в свой номер и насладиться там сном до утра, обещая не будить её рано, сами же остались за столом продолжать пить и петь.

4.

Утро пришло неожиданно быстро. Оно впорхнуло лучом солнца вместе с голосом крикливой чайки, усевшейся на подоконник. Внезапно открыв глаза, Настенька с трудом осознала, где она находится. Увидев за стеклом окна большую белую птицу с загнутым клювом и довольно хищным взглядом маленьких глаз, она подумала, что это ей снится, но потом вдруг в голове промелькнул весь вчерашний день, и она поняла, что чайка настоящая и пора, наверное, вставать.

Едва она успела умыться, привести себя в порядок, вскипятить чайник и выпить чашечку кофе, стоя у раскрытого окна и любуясь с высоты четвёртого этажа прекрасным видом фиорда, с поднимающимся над ним ярким солнцем, как зазвонил телефон. Звонил шеф Василий Александрович.

– Вы уже встали, Настасья Алексеевна?… О, уже и кофе пьёте? А я хотел пригласить вас позавтракать… Не хотите? Но вы всё-таки зайдите, как освободитесь. Я хочу вас с кабинетом вашим познакомить и ввести в курс дела, а то завтра приступать к работе прямо с утра.

Но Настенька вспомнила, что говорилось ещё в аэропорту, и спросила:

– А разве мне со всеми вновь прибывшими на переборку картошки не идти?

– Нет, это вас не касается. У меня тут без переводчика столько работы накопилось по переводу писем и прочего, что я попросил директора вас освободить от этой повинности новичков. Обойдётся картошка без вашего участия.

Но, когда Настенька через некоторое время пришла и позвонила в дверь соседнего номера, то там её ожидал приятный сюрприз. Василий Александрович, одетый почти по-домашнему в серые брюки и белую рубашку без галстука, широко улыбнулся и, приглашая жестом войти, сказал без обиняков:

– Вы же, конечно, хотите позвонить домой, сказать, как доехали. Можете это сделать сейчас с нашего телефона бесплатно.

Ну, кто же не мечтает, уехав чёрт те куда, за кудыкину гору, на самый край света, когда хоть прошли-то всего одни сутки, но их можно посчитать за целую вечность, кому же не хочется поделиться тут же переполняющими душу впечатлениями да спросить, «Как вы там?», словно сто лет не виделись?

– Но только недолго, – предупредил начальник. – Время от времени вы можете от нас звонить домой, но на руднике говорить об этом никому не надо. Это служебный телефон. У нас внизу стоит платный телефон-автомат, но он дорогой и за норвежские кроны, которых у вас пока нет.

– А как же звонят шахтёры? – удивлённо спросила Настенька.

– На руднике есть переговорный пункт по предварительным заказам. Это не для вас, – сказал Василий Александрович, набирая необходимый код Москвы и вопросительно глядя в ожидании номера домашнего телефона.

Настенька назвала, и вот уже услышала любимый голос бабушки, и вот уже на другом конце земли послышались радостные всхлипывания от неожиданности донёсшегося голоса живой и невредимой внучки, и посыпались взаимные вопросы и скорые ответы. Настеньке хотелось услышать и голос малыша, и бабушка передала ему трубку, и его голосок, пропищавший «мама, ты где?» сразу вылился в мамины слёзы, которые пришлось с силой сдерживать, чтобы они не хлынули потоком. Бабушка это почувствовала и отняла трубку у Женечки, да и пора было завершить разговор, так как Настенька видела, как нервно расхаживал по комнате её шеф, поглядывая на часы. С влажными от набежавших слёз глазами она положила трубку телефона.

– И чего плакать, спрашивается? – буркнул Василий Александрович. – Только вчера виделись.

Присутствовавшая при разговоре Татьяна Борисовна прозвенела весёлым голосом:

– Ничего-то мужчины не понимают. Ну, всё в порядке дома? Ну, и ладно. Настенька, чаю?

Увидев отрицательное мотание головой, взметнувшим по плечам волной шелковистые волосы, Василий Александрович надел такой же серый, как брюки, пиджак, висевший на стуле, и повёл своего нового переводчика показывать её рабочее место.

Им оказалась большая комната в конце коридорчика на первом этаже. Дверь налево, а напротив кабинет заместителя генерального директора треста и его секретарши. Окно комнаты к неудовольствию Настеньки выходило не на фиорд, а на выложенную камнями стену, подпирающую собой гору. Три стола да несколько стульев – вот и вся мебель, если не считать встроенного шкафа для одежды. На одном столе две пишущих машинки: одна для печатания на русском языке, другая – на английском. Это обрадовало. Настенька давно научилась печатать и даже хотела было взять с собой из дому портативную машинку, но в управлении треста сказали, что в этом нет смысла, так как на острове всё есть. Там архипелаг называли островом, что, может быть, было и правильно, поскольку посёлок находится на одном самом крупном, можно сказать, гигантским острове, по сравнению с тысячью маленьких сопровождающих его островков, составляющих все вместе архипелаг.

Больше ничего интересного в этом помещении не было, и Василий Александрович повёл переводчицу в свой кабинет, расположенный у входа в коридор, но с правой стороны, то есть с окном, смотрящим на здание госпиталя, находящимся несколько ниже через дорогу, к утру уже очищенную от снега. За госпиталем виднелся небольшой домик горноспасателей и угольный склад, за которыми раскинулась широкая гладь Грин-фиорда и дальше шли горы с шапками снега и длинным узким языком ледника между ними. Представлялось, что это горная пасть лижет свисающим языком морские волны и всё не может напиться. А над всем этим чудом гордо сияло солнце, ослепительно отражаясь в белизне снегов.

У шефа в кабинете обстановка повеселей. На подоконнике вазоны с цветами: трёхцветные Анютины глазки, буроватые бархатцы, фиолетовые колокольчики, а на стене возле окна свисали, образуя шар колокольчики снежной синевой. Настенька сразу подумала, что надо будет позаботиться о цветах и в её комнате. Два стола составлены буквой «Т», как и принято у всех начальников. На главном столе два телефона: для внутренней связи и для международной. От международного отходит параллельно подключенный аппарат для переводчика. Рядом на столе стоит факсимильный аппарат. У стены шкаф, все полки которого заставлены папками.

Василий Александрович подходит к нему и отрывает выползшую, видимо, вчера или сегодня утром бумажную простыню с текстом. Быстро глянув, говорит:

– Ну, вот вам Настасья Алексеевна и работа. Что тут написано?

Настенька читает сначала про себя и, немного подумав, переводит:

– Это от компании Спитра. Уважаемые господа, мы хотим приехать на скутерах шесть человек завтра в три часа дня. Можно ли заказать три номера в гостинице на три дня? И подпись.

– О, это замечательно! Спитра – это туристическая компания в Лонгиербюене. Нужно сейчас же ответить, что мы их ждём.

– На машинке?

– Да, можно просто на листе бумаги написать.

– Нет, я всё-таки думаю, что солиднее на фирменном бланке, если у вас есть, и отпечатать на машинке.

– Конечно, бланки есть, сколько угодно, – согласился Василий Александрович. – Давайте на машинке.

Настенька взяла пришедшее письмо, пошла в свой кабинет, отпечатала короткий ответ, а шеф тут же довольный вложил письмо в факсный аппарат, нажал кнопку отправки и радостно потёр руки, видя, как лист пополз под барабан.

Так начался неожиданно трудовой режим Настеньки, когда она не знала ни дня без работы, и время полетело, поскакало, помчалось.

В этот первый день, получив у Василия Александровича ключ от двери коридора, а она в нерабочее время всегда должна была быть запертой, новая хозяйка кабинета решила сегодня же поработать в нём. Но сначала пошла в столовую пообедать, составив компанию шефу и его жене. Они шли троицей по относительно широкой дороге, вдоль которой на возвышении позади прилепившихся к горе домов тянулась лента деревянных коробов, урывающих теплотрассу. Как рассказал тут же вызвавшийся быть гидом начальник, в летнее время, если льют дожди, по коробам ходят шахтёры для сокращения пути и, избегая луж на дорогах.

Справа стояли двухэтажные длинные строения. В одном разместилось общежитие, в другом, более красивом, был детский сад, а рядом школа. Вот и вся улица. Слева примостилась мехпрачечная, где работали исключительно женщины – жёны шахтёров, а по соседству, выступая широкой каменной лестницей прямо на дорогу, стояло здание управления рудником.

– Сюда, – строго сказал Василий Александрович, – вам, Настасья Алексеевна, надлежит завтра к девяти утра придти на оформление на работу. Прослушаете обязательный инструктаж по технике безопасности, ну и другие формальности. Так что прошу на завтрак придти пораньше, чтобы успеть Столовая открывается рано.

– Так завтра же гости приезжают на скутерах. А я успею? – Вспомнила Настенька.

– Придётся успеть. Вы там всем говорите, что у вас работа по приёму туристов.