Ленинградские рассказы

А про вошь правда. Благосклонный читатель наверно знает об этом из другого рассказа. Я уже и так успел однажды завшиветь здесь, ну, не завшиветь, конечно. Одну на себе поймал, но и этого достаточно. Но хозяину нашему до этого и дела нет. Какое там:

– Ой, а это кто лежит? Дагестан? Асланчик, ты что ли? Как работа, как там Казбек? Здравствуй, елка, новый год…

Да уж, тут и сказать нечего особо. Я по-быстрому выпроваживаю Серегу из кухни. Не так это и легко: он упирается, требует добавки и все такое. Потом возвращаюсь на кухню, допиваю свой чай, быстро одеваюсь. Аслан так и спит на моем матрасе. Убираю с подоконника открытую книгу, вставляю закладку. Тихонько закрываю кухонную дверь, напоследок захожу к Сереге в комнату. Тот уже громко храпит в обнимку с каким-то полуголым типом. Ну и ну, да, в принципе, ваше дело.

А на улице жарко и душно, и в воздухе разлито немного тревожное чувство, сам толком не знаю, как его описать. В такие погожие вечера, когда солнце бликует на окнах и на стенах домов, а поверхности луж покрыты лепестками черемух, и пахнет сиренью, у меня возникает странное чувство. Кажется, что именно теперь все должно измениться, радикально измениться – вся жизнь должна предстать в ином свете. И от этого немного кружится голова и малость боязно. Но это чувство на самом деле безосновательно, поскольку преследует меня еще со школьной скамьи: и что же? Ничего в моей жизни, по-моему, радикально не меняется. И тут я остаюсь тем же, кем был всегда, таким же, как был всегда. Богатым лишь сомнениями, растерянным, веселым, несколько наивным, немного странным, наверно. Тем же самым.

По дороге я вспоминаю всякие забавные истории из своей жизни в Петербурге и прикидываю, как написать рассказик. Мне вспоминается прочитанная в марте книга «Колымские рассказы», которую я украл в библиотеке. Больно уж ее переоценили, сетую я сквозь зубы и сплевываю под ноги. Пишут, например, что Шаламов заслуживает Нобелевскую премию, а ведь, по идее, эти рассказы никакие и не рассказы даже. Хочешь описать обычаи и быт – пиши повесть или роман. Какого черта растягивать рассказ лишними, не имеющими прямого отношения к делу подробностями? Рассказ, рассуждаю я дальше, должен быть законченным. Например, хорошие образцы рассказа – Шолоховские «Донские рассказы», или как их там. Они более или менее однородные. Хотя содержание, не спорю, за гранью добра и зла. Но, по крайней мере, каким бы ни было послание, послание и сюжет в них есть, а это уже много. Или, еще лучше, ранние вещи Хемингуэя, будь он трижды неладен, графоман чертов. Да много кто писал именно рассказы, но не Шаламов, точно. А, черт его знает, как это назвать. Может, я сам ничего не понимаю. Но есть рассказы, которые точно достойны этого названия: это не очерки и не новеллы. Аминь.

Пока я так рассуждаю, не обращая внимания на окружающих, меня чуть не сбивает спортивного вида роллер. Недалеко я, оказывается, от Вовы ушел. Но, по крайней мере, этот парень извиняется, вежливый все-таки, молодец.

– Да я сам виноват, чего ты… иду, ворон считаю.

Ну а теперь что?

Я прогуливаюсь по своему району, не преследуя никакой цели: не тороплюсь и никого не ищу. Но медленно ходить у меня не получается, и вскоре я перехожу почти на бег, потом, заметив это, немного притормаживаю, потом опять забываюсь и набираю скорость. Делаю круг по своему кварталу. Дохожу до метро, захожу в книжный магазин «Старая книга», благо он работает до восьми. Хороший магазин, всем рекомендую. Так повезло, что рядом с домом.

Опять сегодня смена у этой стервы, с которой я уже не раз успел поругаться. Никогда она по-человечески себя не поведет. Сама маленькая жирная, под глазами мешки, а гонору побольше, наверно, чем у самого Патриарха Всея Руси. Спросил я в тот раз, было, у нее Хармса.

– Молодой человек, надо на полочки смотреть. Хармса у нас нет.

И таким, черт возьми, тоном… Как я ей тогда в лицо только не плюнул. Считает себя, видимо, «неоспоримой». Она вроде как «всерьез», а окружающих как бы и нет на самом деле. Таким людям вообще нельзя работать в сфере обслуживания, честное слово. Я не из тех, кто просит, чуть что, книгу жалоб. Но на такую сучку не грех и донести. И ладно бы один раз, так она всегда меня как-то, да заденет.

Так что не буду я у нее ничего спрашивать, а обращусь лучше к ее напарнице. Эта – хорошая женщина, вежливая и интеллигентная. Всегда и объяснит все, и пошутит в точку, и лишних вопросов не задает.

– Льосу взяли уже, «Город и псы»? Чего-то я его на полке не вижу.

– Ой, точно не могу сказать. Вот, посмотрите, пожалуйста, здесь, в серии «Книги на все времена». Вот, так, она ведь?

– Ну да, спасибо вам огромное, конечно. Отложите, я еще в том отделе посмотрю.

Ей-богу, хорошая женщина. Если сейчас работы не найдется, эту книгу я прочитать смогу. Когда работаешь, большие по объему книги читать трудно, как-то ускользает смысл. Ну да не у всех так, полагаю.

Я перехожу в соседний отдел: на полке философии наконец появилось нормальное двухтомное издание Ницше. Все основные произведения, кроме «Воли к власти» и «Человеческого…». Но последняя у меня уже есть, здесь же и взял, кстати. Смотрю ценник на форзаце. К сожалению, сейчас не по карману. Ну что поделать. Придется смириться, откладывать эту драгоценность лично ради меня, черт знает, на какой срок, никто не станет. Стащить тоже не удастся – та мерзкая жаба все время следит за мной, поняла уже, что я за человек и чего от меня можно ожидать. Вову сюда надо привести, он в этом плане несколько смелее. Так или иначе, двухтомник я приобрету. Вообще собственничество – не бог весть, какая хорошая штука, но тут дело скорее уж в личной привязанности к Ницше, нежели в желании иметь книгу своей. Да подарю потом, может, кому-нибудь потом, чего об этом думать!

Я расплачиваюсь за Льосу, прячу книгу за пазуху и возвращаюсь в свой квартал. Поехать бы в такую погоду в центр, да уже поздновато. Если загуляешься, можно потом и на метро не успеть.

Несколько общих замечаний о жизни в чужом городе

На кухне (очерк)

Вселение

Как известно, в тот первый день я начал с того, что предложил Казбеку поселиться в их комнате и компенсировать все неудобства. Тогда я был отчего-то уверен, что деньги у нас будут и за ними вопрос не встанет. На самом деле, я располагал кое-какими финансами, и к тому же, мы нашли работу, где платили ежедневно. Мне и в голову не приходило, что работа может просто кончиться. Но Казбек вежливо отказал, объяснив, что живет с отцом и тот на это не пойдет. Он добавил, как бы извиняясь, что пустил бы нас к себе, не будь отца. Все-таки, Аслан взрослый человек, и ему нужен хоть какой-то комфорт, и им и вдвоем здесь тесно. Это было правдой: в их комнатке не повернешься, все место занимают два все время разложенных кресла-кровати, столик, тумба и шкаф. Когда я позже заходил к нашим соседям, все боялся, как бы чего не сломать и не уронить. Короче говоря, договориться вселиться в комнату к дагестанцам нам с Володей не светило. Для дальнейших переговоров (я все же не оставлял надежду договориться) мы с Сергеем перешли на кухню, и я, глянув один раз, понял, что здесь можно жить хоть вдвоем: места здесь более чем достаточно. Я прикинул что под подоконником, где в других кухнях обычно стоит стол, можно положить два матраса, а на дневное время, когда они будут мешать, их можно сворачивать. Поначалу Сереге моя мысль показалась дикой, да и Казбек не пришел от нее в восторг, но я пустил в ход все свое красноречие и силу внушения, умения, которыми я порой мог воспользоваться с немалой для себя выгодой. Говоря проще, после примерно часа уговоров и доводов, Сергей дал свое согласие, Казбек сказал, что тоже не против. Единственный вопрос – что скажет Аслан, отец Казбека. Получив этот долгожданный, и в моем случае бесценный, положительный полуответ, я поспешил за Вовой, который на тот момент спал беспробудным пьяным сном в соседнем подъезде. Мне с огромным трудом удалось его разбудить, заставить его нести что-то из вещей и как-то растолковать, что сейчас надо вести себя культурно, я так и не смог. Сознаюсь, чтобы хоть немного привести друга в чувство, пришлось засунуть ему за шиворот довольно много снега. Кое-как я перетащил на новое жилище и вещи, и тело моего товарища, который присел в углу и сразу провалился в пьяный сон. К тому времени вернулся Казбеков отец, он тоже согласился, что мы станем их соседями, правда, проворчал что-то про воровство. Я громко, но без вызова, ответил, что мы не берем у своих. Стоит тут же отметить, что на кухне, как и вообще во всей квартире, и в первую очередь в дальней Серегиной комнате, царил бардак и ужасная антисанитария. Поскольку нам предстояло жить на кухне, я, и из чистоплотности, и из желания всех расположить к себе, сразу принялся за уборку. Казбек, который, кажется, сразу почувствовал ко мне расположение, сначала сидел и развлекал меня беседой, но вскоре взялся за веник и составил мне компанию. Работы было хоть отбавляй. Я упрекнул своего нового товарища, что они так запустили квартиру, Казбек отвечал что мол, «здесь никому ничего не нужно, но теперь мы будем следить за чистотой». Не было сделано еще и половины, когда я устал и предложил товарищу сходить со мной в магазин за продуктами. Мы взяли жидкого мыла, щетку, мочалки, рулеты и чая, и вернувшись, устроили небольшое застолье. Из политических соображений я позвал за стол и Серегу, который тут же показал мне, чего стоит, так как начал нести невыносимую чушь в своем стиле, я даже, признаться, немного испугался. Так мы провели вечер, то садясь пить чай, то снова брались за генеральную уборку, к ночи кухня, можно сказать, сияла, Казбек даже скрутил наличник с вентиляционного канала, донельзя засиженный тараканами и отчистил его добела. Так дела обстояли в первый вечер.

Общее рассуждение

На следующий день я сдался в больницу: видимо, как-то расслабился от предвкушения жизни в теплой квартире, и подхватил отит. Как назло, больница переживала кризис, так что порой даже батареи толком не топили, приходилось спать под двумя или тремя одеялами и в одежде. Не лучше обстояло дело и с пищей. Обычно в таких ситуациях обычно выручают передачки, но Вова пришел ко мне всего один раз. Правда, мне здорово помогли сэкономленные мной деньги. В целом, ничего особенно интересного тот период мне не принес, через 10 дней меня выписали, и я вернулся к Сергею.

В мое отсутствие Вова пропил почти что все деньги, которые я ему оставил, и не думал ходить на ту работу, которую мы нашли (демонтаж помещений). Он неплохо сошелся с Асланом и Серегой, и держался с ними на правах равного. Казбеку, который вообще не пил, Володя как-то не понравился. В целом, на деле здесь так много таких непредсказуемых нюансов, что и перечислить их не представляется возможным, не то, что сказать что-то дельное по поводу каждого. Но в целом, вернувшись, я понял, что по крайней мере пока остаться тут можно.

…И мы стали жить на кухне. В дальнейшем, никто кроме нас с Вовой и не думал проявлять хоть малую чистоплотность. Аслан, не отрицаю, мыл посуду, но только свою чашку, и в качестве исключения Казбековскую. Помню, у них по этому поводу очень часто возникали ссоры. Между прочим: Казбек видно презирал своего отца, но стеснялся показать это в открытую, как мусульманин. Аслан, наоборот, хотя и постоянно ворчал, очень любил своего сына. Последнее обстоятельство нисколько не красит сапожника в моих глазах. Непросто представить себе человека более скверного и лицемерного. Общую посуду, то есть кастрюли, сковороды и так далее, никто, кроме нас с Вовой, не мыл, подметать пол Казбека приходилось заставлять уговорами.

Ну а что же касается Сергея, ему следует уделить здесь особое, отнюдь не последнее место. Такого нечистоплотного человека еще не каждому дано встретить на своем жизненном пути. Не могло быть и речи о том, чтобы он что-то за собой помыл. Какое там. Его излюбленным занятием было войти на кухню, где мы только что подмели, в своих как нарочно донельзя грязных ботинках и пройти к радио, да еще запачкать наши с Вовой постели. Разумеется, все это нам приходилось сносить, раз Серега тут хозяин. Конечно, мы с этим Сергеем не особо церемонились, и порой переходили к физическому воздействию, но все равно с ним всегда приходилось считаться. Этот воистину непостижимый человек имел обыкновение, выпив, стоять над душой, и например, мешать мне читать своими бестолковыми однообразными репликами, с ярко выраженным неприличным уклоном, большинство из которых я имел несчастье выучить за это время наизусть. Но гораздо хуже выходило, когда он не давал нам спать. Подобное происходило регулярно, и оставило у меня в душе неизгладимое впечатление. На него, на нашего хозяина, не действовали ни уговоры, ни побои. Первые его только раззадоривали, вторые не пугали. Серегу невозможно было переделать, он приходил ночью снова и снова.

Выпив, он частенько начинал грозить нам выселением. Первое время это меня очень пугало. Случалось, я не платил по неделе, и Серега все молчал, но стоило мне заплатить, как он мигом заводил свою песенку, так что через некоторое время мы можно сказать к этому привыкли.

Гости

Привыкли мы и к его постоянным гостям, например к Сергию, перверсивному типу, который имел привычку щеголять по квартире в костюме Адама, и сорить деньгами направо и налево. Более того, я даже рад бывал этому человеку, так как научился путем словесных манипуляций вытянуть у него почти все деньги, которые полагались хозяину квартиры. Были и другие постоянные гости, например «баба Катя», пьяница, побиравшаяся возле Универсама и симулировавшая порок сердца, и Лида, из соседнего подъезда, подхалимка и содержанка. С этими людьми я не особо церемонился, и когда они надоедали (!) Сереге, о чем он меня уведомлял, я с удовольствием выставлял их за дверь. Еще одним из нередких гостей у нас был Николай, седоволосый афганец, который убил во время войны немало народа и видимо теперь, обретя христианскую веру, мучился раскаянием. Тихий по трезвости, пьяный он затевал драки и становился опасным. Несмотря на щедрость, он мне не нравился, пару раз мы с ним боролись на руках по его инициативе, и когда я выиграл, дело чуть не дошло до драки. Другой частый гость в этой квартире – Тезка, наш общий друг и собутыльник, отличный и совершенно бескорыстный парень немного старше тридцати, повар, весельчак и эрудит. С этим легким на подъем человеком, никогда не лезущим за словом в карман, я провел много незабываемых часов, обсуждая прочитанные книги или просто предаваясь воспоминаниям и рассуждая о жизни. Хочется отметить, что в практическом плане этот замечательный человек не был лентяем, и праздным мечтателем, любую работу, за которую брался, он делал быстро и качественно. В то же время, этот Тезка считался, и не без оснований, вором, причем, возможно, мог взять и у своих, многого боялся, и вообще обладал многими, достаточно серьезными недостатками. Упоминаю я об этом не с целью как-то обесценить этого человека в собственных и читательских глазах, а чтобы показать, что я смотрю на вещи объективно и не склонен идеализировать.

Приходил к нам и Акрам, таджик, человек простоватый, которому я поставил входной тариф: бутылка пива для нас с Вовой, бутылка для Сереги и кусок говяжьего или свиного сердца всем на обеды. Трудно поверить, но Акрам после моей профилактической беседы никогда не приходил с пустыми руками, конечно, для нас это было неплохим подспорьем.

Лично меня раздражало, когда гости собирались на кухне и, скажем, мешали мне спать или читать. Против того чтобы они шумели и балагурили в Серегиной комнате я не возражал. Порой, как я намекнул выше, Сергей сам уставал от гостей и просил меня избавить его от их присутствия. Порой мне случалось разнимать драки, вспыхивавшие между хозяином и его перепившимися вусмерть гостями. Порой, было и такое, я сам пьяный затевал драку или ни с того ни с сего выгонял всех за дверь, разумеется, из тех, кого я не слишком уважал.

Как человек любознательный, я, под настроение, всегда старался понять каждого из гостей, даже с такими неприятными личностями, как эта самая баба Катя я иногда разговаривал на самые разные темы. В целом я пришел к выводу, что даже самый, как вначале кажется, интеллектуально неразвитый человек при соответствующих обстоятельствах может быть весьма интересным собеседником и показать себя с наилучшей, располагающей, стороны.

У нас в гостях

Как сейчас помню эту кухню, ставшую для нас с другом как бы и комнатой. Большое, шесть на три, помещение. Застекленная (стекло выбито и заменено фанеркой) дверь. Заходишь. У левой стены большой, белый, уже заваленный окурками стол. На столе выставлена целая гора немытой посуды, чашки с остатками пива или чая, колбасные шкурки, огрызки и прочий мусор. Справа раковина, сегодня, как нарочно, тоже полная немытой посуды. Видимо, ради нашего с вами визита кто-то постарался и собрал посуду по всей квартире. На разделочном столике царит хаос: разделанная и уже подпорченная селедка, круги колбасы, натертый и несъеденный Серегой сыр, испачканные чем-то гнусным пакеты… Луковая шелуха, картофельные очистки, и все облито чем-то коричневым. Да они с ума сошли, честное слово. Именно в тот день, когда я решил пригласить сюда благосклонного читателя моей истории! А чем это так воняет? Разумеется, это из мусорного ведра. В углу у окна наш холодильник, сейчас, уж я не знаю отчего, дверь его полуоткрыта. Горит газ, вся вода из нашего славного красного чайника выкипела, и теперь он почернел, как какой-нибудь мавр. Диванчик, где мы держим одежду и инструменты, открыт настежь, из него безобразно торчат Володин свитер и мой рабочий комбинезон, уже облитые пивом. На подоконнике перерыты все мои книжки, разбросаны в самом отвратительном беспорядке! Пожалуй, я немного прогадал, когда описывал идиллистическую картину нашей генеральной уборки. Придется начинать все с самого начала. Налицо безусловный регресс! Даже в первый день все было значительно, просто несопоставимо лучше. Боже мой, ну а что же у нас на полу? Оба матраса смяты и сдвинуты, покрывала и одеяла скомканы и чуть не связаны в узлы, и в этой безобразной куче валяется, ни больше, ни меньше – хозяин квартиры, Серега!

…

Теперь стоит сказать несколько слов об отношениях Сереги и Аслана. Это весьма любопытная тема. Уже в первый день я обратил внимание, что этот сапожник, узкоплечий очкарик, совсем не похожий на дагестанца, обращается с хозяином квартиры неоправданно грубо. Вернувшись с работы, он ввалился на кухню, где мы с Казбеком пили чай и прибирались, и приволок с собой бутылку «паленой» водки, вернее, если называть вещи своими именами, разведенного спирта. Он налил два «стопарика», и когда я отказался, не позволил выпить Сереге, который околачивался здесь же, шокируя меня своими неприличными шутками. Сапожник крикнул что то вроде «не трещи», и дал хозяину квартиры в грудь кулаком. Не сильно, но Сергей обиделся и ушел в свою комнату. Кстати, стоит отметить, что хозяин крупнее Аслана раза в два, честное слово, и плотнее, и намного выше. Вместо того, чтобы усовеститься, сапожник начал очень громко и грубо ругаться в адрес хозяина, намекая на его перверсивность и так далее. Все это мне не понравилось и показалось похожим на преднамеренное представление. Выпивший водки и уже пьяный сапожник устал ругаться впустую, он крикнул Сергея, мол, если он придет то ему нальют. Сергей не замедлил явиться. И был вынужден выслушать очередную оскорбительную речь, причем Аслан поминал какой-то недавний случай и склонял его на все лады, так что я устал слушать. Вскоре вся комедия повторилась: выпив, Сергей сказал глупость, Аслан, который и не закрывал рта, а все распространялся, снова ударил хозяина, и тот снова ушел, и торчал у себя до тех пор, пока сапожник не соскучился и по-новой его не вызвал. Подобные «посиделки» происходили регулярно, выпив, дагестанец становился очень грубым, но хотел слушателя и поэтому не жалел выпивки. Серега, видимо, был готов терпеть его брань, и вообще побаивался грубияна. Вова его терпел, и неплохо сошелся, хотя за глаза высказывался без восторга. Я же невзлюбил Аслана в первый же день и сохранил эту неприязнь на весь период нашего общения. Сначала мне показалось, что он интересный рассказчик, но после нескольких вот таких попоек выяснилось, что запас его историй строго лимитирован. Тем более что он хвастал безо всякого стеснения и перевирал факты, так что слушать его, особенно под конец пьянки, было просто невыносимо. Собеседника он вообще не чувствовал и абсолютно не интересовался его мнением, попытки Вовы рассказать что-то Аслану я бы назвал смешными. Безудержное хвастовство этого человека было мне так неприятно, что, в конце концов, он это заметил. К счастью, для меня он не представлял особой угрозы. Во всех началах, везде и во всем, он видел лишь себя. Разумеется, из брезгливости и природного такта я не опущусь до того, чтобы приводить подробные записи его разглагольствований, хоть и волей неволей помню некоторые, с позволения сказать, «пассажи» почти что наизусть. Но чтобы у читателя появилось некое представление о том, какого сорта это был человек, приведу такой пример. Первое время Вова неплохо ладил с сапожником. Мой простодушный и бескорыстный товарищ, без всякого дурного умысла, а только чтоб порадовать, украл где-то (а может, нашел) огромного игрушечного льва, и отнес его дагестанцу на работу. Разумеется, он сам тут же об этом и забыл. Через два месяца Аслан пришел с работы пьяный и стал хвастаться своими донжуанскими победами. Между прочим, отметил, что подарил своей новой пассии «огромного игрушечного льва», вроде как своего. Я не снес и громко сказал, что лев не его, то есть это подарок и тут нечем хвастаться. Вова смолчал из природного такта (он был трезвым), а сапожник отмахнулся, мол, неважно, Вовин или не Вовин, главное Я, и еще раз Я! Это наверно не самый красноречивый случай, но мне он запомнился больше других. Взявшись за эту работу, я решил быть веселым и ироничным, однако оказывается, это не всегда удается.

Теперь я, пожалуй, не удержусь сказать еще несколько слов о нашем хозяине, Сергее, чтобы у читателя моей истории сложилось хоть приблизительное представление об его личности. Сергей родился в 1961 году, соответственно, в то время, когда мы у него квартировались, ему было примерно 50. Надо признать, выглядел он значительно старше. И даже не то, что старше, как-то разрушеннее, что ли. Высокий, даже выше меня, с огромной головой, с львиной гривой поседевших волос, небритый, широкоплечий и полный. Он казался огромным, но в его неуверенной и дурашливой повадке держаться было что-то, дававшее понять: этот человек для вас не опасен. И действительно, в конфликтах, которым я был свидетелем, он никогда не пытался оказать физическое воздействие. Какое там, у него не хватало ума или смелости даже хоть сколько-то защищаться. Короче говоря, в свои полвека он стал настоящей развалиной! На его лицо, когда он напивался, было тошно смотреть: запавший лягушачий рот, растягивающийся чуть не до ушей, гнилушки уничтоженных кариесом зубов, выпученные глаза, слюни в бороде и в усах. Одним словом, тошнотворное зрелище. При этом еще нельзя не отметить, что пьяный Серега становился каким-то женственным, в нем просыпались, или появлялись, не знаю, как тут вернее будет сказать, нездоровые черты. Он препотешно (если б это не было так мерзко) жеманничал, спекулировал на тему своей извращенности, отпускал самые недвусмысленные шутки, которые мы, кстати терпели только до поры до времени, а потеряв терпение выставляли его за двери. Все-таки, Серега был человеком безобидным, и самым страшным была его привычка будить нас по ночам и не давать спать. К беспрерывным угрозам про выселение и сдачу квартиры мы постепенно привыкли и не очень-то обращали на них внимание. Вести с Сергеем диалог, вообще общаться было весьма непросто, даже с трезвым. Порой мне казалось, что он вообще меня не понимает, (как не понимает никого) но с помощью разных психологических и логических уловок, на которые я большой мастер, мне удалось выяснить с большой степенью достоверности, что он в основном придуривается. Разумеется, здесь имел место и элемент нежелания… скажем так осознавать окружающую действительность. Отчасти, полагаю, он жил в мире грез, хотя это не совсем правильное определение. Нет, не стану утверждать ничего определенного, точных методов и критериев у меня ведь не имеется. В практическом плане это был человек абсолютно ни на что не годный и беспомощный, он не умел ни работать руками, ни готовить (как например Аслан или Вова) ни говорить и убеждать (как я), в интеллектуальном плане его познания, как со временем выяснилось, оставляли желать намного лучшего. Из отрывочных сведений, полученных как от него, так и от его гостей и от Аслана, который жил у Сергея третий год, выяснилось, что раньше он был танцором балета. Судя по фотографиям, разбросанным по всему его дому, то время было лучшим в его жизни, уж точно с материальной точки зрения: он хорошо зарабатывал и ездил по всей Европе, неоднократно был и в Японии. На фото тех лет мы видим его мужчиной с немного широковатым лицом и виноватой улыбкой: уголки рта как бы опущены, губ почти что нет, глаза смотрят мимо объектива. Но на фото 98 года, видно после смерти матери это уже настоящий старик (37 лет), в кожаном пальто и с бутылкой дешевого шампанского, лицо совсем растерянное и несчастное. Как он выглядит теперь, я уже рассказал. Любопытно было бы узнать, всегда ли он был таким ненормальным. Лично я полагаю, что во время расцвета карьеры ему, хочешь не хочешь, приходилось держаться адекватно, но потеряв почву под ногами, он окончательно лишился здравого смысла.

Жить у него нам было и по своему легко, и, по своему, трудно. Во-первых, насчет таксы. Я договорился на плату сто рублей ежедневно. Но уже на второй день (я как раз тогда заболел, видно болезнь давно подстерегала меня, но организм сдался, только когда мы нашли теплое и относительно безопасное место) Сергей сказал: чем мог, помог, до свидания. Тогда я еще не знал всех его странностей и прихотей, и, растерявшись, чуть не полез в драку, тем более что чувствовал себя взвинченным (у меня был жар, который я попытался по совету Аслана сбить мятной водкой). Казбек успокоил меня, заверив, что Сергей каждый раз выкидывает подобные коленца. В итоге я долго-долго объяснял танцору, что так шутить не надо, иначе ему не поздоровится и так далее. Хозяин ничего не понял, но заткнулся, ушел в свою грязную полутемную комнату, настоящий гадюшник, прокуренный и пропитанный испорченными продуктами, пылью и мусором и нечистотами, и врубил телевизор на полную громкость, чтоб досадить. Сознаюсь (и не вижу в этом плохого), что я часто злоупотреблял Серегиной памятью, а так же своей силой внушения: бывало, мне удавалось убедить кредитора, что за жилье уплачено, в то время как это было далеко не так. С другой стороны, стоило мне заплатить Сергею рублей 500 или 1000 (например, с получки или в праздник), как он напивался и устраивал нам с другом ночные представления. К тому же он потихоньку выпрашивал мзду и у моего мягкосердечного друга, который не мог удержаться и не пожалеть этого вечно больного трясущегося типа. С третьей, условия, в которых мы теперь оказались, и не располагали к особой честности, порой накупив продуктов на всех, и вычистив с Вовой кухню до блеска, я думал, что нам самим впору платить. Случалось, Серега не ел дней по семь, не от того, что не было, а просто забывал за выпивкой, после таких шуток с организмом он дня по три ходил как неживой и молчал, а то и вовсе не вставал с постели. Сердобольный Вова готовил ему бульончик и чуть ли не силой заставлял его пить. Другой характерной чертой Сереги была привычка сплетничать и злословить. Едва ли не всем в подъезде было известно, что «ни Дагестан, ни Урал не платят, их выселять пора». Всерьез это воспринимал мало кто, так как Серегу скорее жалели, чем уважали, но все равно было очень неприятно. Но несколько раз у этого плута хватало ума вызвать кого-нибудь из своих, таких же, как и он никчемностей с целью запугать и прогнать нас. Одну такую попытку я думаю описать ниже в этих своих рассказах, либо написать на основе этой интриги отдельный рассказ. Разумеется ни к чему такие нападки не приводили, однажды даже Коля, афганец, которго я уже помянул выше, после разговора со мной пришел в такую ярость что прогнал Серегу в его комнату, и пил с нами и с Асланом почти до утра. Разумеется, я представил этому Коле события совсем в ином свете, чем они виделись Сереге, и при этом ни разу не погрешил против фактической правды. В общем, когда дело касалось споров, я мог постоять и за себя и за Вову, и еще за кого-нибудь, будь у меня такое желание. Только с самим хозяином я не мог договориться, видит бог, тут нужна неведомая мне логика или психология.

Почему я почти не пишу о работе

Благосклонный читатель, думаю, подметил, что о работе, найти которую мы постоянно пытались, сказано совсем немного. Не буду досаждать пространными объяснениями этого обстоятельства. Отмечу лишь, что, кажется, безработным я чувствовал себя значительно счастливее, хотя и неувереннее, чем когда находилось постоянное место. Возможно, в другой раз мне придет в голову написать рассказ или очерк о работе, но в данный момент эта тема мне прямо-таки антипатична, буквально не могу заставить себя за нее взяться. Работы были, и на некоторых местах мы с другом пробыли не один месяц. Но несмотря на то, что с работой приходила и некоторая уверенность, во мне, как я сейчас вспоминаю, в такие периоды проявлялись наихудшие черты характера. Сейчас мне бесконечно стыдно за эти проявления как перед самим собой, так и перед моим другом, и вообще перед окружающими. Нет, пожалуй, вообще не стану об этом писать. Подождем, там увидим.

Немного о самом себе

Но я буду лицемером, если не упомяну еще вот о чем. Неустроенная, всегда в ожидании крутых поворотов, жизнь мне очень понравилась. Неизвестность будущего, постоянная неопределенность все-таки, несмотря на прежнее признание, несколько изменила меня. Я не привык бросаться словами «хорошо» или «плохо», когда они не относятся к чему-то конкретному, а используются в абстрактном, отвлеченном смысле, и воздержусь от оценок. Но, кажется, что эти месяцы, прожитые у Сереги помогли мне, как говорится (ах, как я не люблю этих пафосных и ничего не значащих выражений!) «понять себя», почувствовать свои наклонности, осознать, что в них, собственно нет ничего предосудительно, стать свободнее. Дело в том, что я заметил: устроенная, определенная и распланированная жизнь, к которой готовит традиционное воспитание и которая является уделом и пределом желаний большинства людей, явно не для меня. Из всего времени расставания с родными местами я вынес такой урок: являясь наследственным «работягой», я в то же время не то что не хочу, а просто не способен к обычной трудовой деятельности, какие бы блага она ни сулила, на протяжении длительного времени. У меня даже нет против нее предубеждения, то есть я не из той породы людей, которые говорят «дурак я что ли работать». Наоборот, сколько я себя помню, мне вечно хотелось найти себе такое определенное место и обосноваться на нем, «встать на ноги» и так далее. В результате вся моя жизнь превратилась в некое подобие пытки, или самоистязания, где я никак не мог определиться в жизни и в то же время казнил себя за это. Страстно желая трудиться, я в то же время постоянно восстаю против любого внешнего принуждения даже на физиологическом уровне (начинаю болеть). За этот год который я провел в чужом городе, юридически свободный как птица мое мировоззрение претерпело существенные изменения. Скажу больше: рассудок мой стал настолько восприимчивым что я (интеллектуально) начал понимать Володю с его нежеланием что-то иметь, с его безответственностью и прочими неудобными в современном обществе чертами. Больше того, я даже начал ему завидовать, поскольку понять то я его понял, но сам до такой степени свободы не дошел. К тому же сама личность моего друга, заменившего социальную ответственность и домовитость не беззаботной созерцательной свободой, а ярко выраженной психологической алкогольной зависимостью в целом не вызывает у меня зависти. Насчет Аслана, который вечно хвастался что он «свободный человек» и «босяк», я скажу: человека, вечно хвастающего своими жизненными победами и былым богатством (одна из его излюбленных тем, кстати, при своем сыне он немного сдерживался) и каждый вечер поводящего в компании бутылки с дешевым спиртом, ни свободным, ни, тем более, счастливым, не назовешь. В этом плане мне гораздо больше импонировал неоднократно упомянутый выше Тезка, сам, не стану скрывать, страшный пьяница, но человек широчайшего, редкостного кругозора и необычных умений, весельчак и душа компании. Особенно мне нравилось в нем то что он, оказавшись в центре всеобщего внимания не оказывал на окружающих тягостного воздействия, как это по моим наблюдениям часто складывается. Напротив, не солгу, если скажу что в его присутствии даже мне хотелось как бы стать лучше чем я есть на самом деле, примерно в подобном ощущении от Тезки признался мне и Вова. Как-то летом мы с Володей проанализировали это чувство, и нашли его уникальным: как правило «стать лучше», или скажем «выше» чем есть хочется наедине с самим собой. Чье-то общество отнюдь не располагает к подобным тенденциям. При этом я не хочу выставить Тезку ангелом без крылышек: в глазах общественного мнения он вообще можно сказать асоциальный элемент, вор, растратчик, пьяница, лентяй и пустомеля.

Возвращение

Я быстро перебежал со второй платформы на первую.

Ярко и непривычно высоко светило солнце, и блестел красно-синим предвечерний снег: часы показывали три. Вспомнилось вдруг, «зимнее время» отменили, переводить больше не надо. Платформа показалась мне странно чистой и аккуратной, как никогда в прошлые разы. На душе было и хорошо, и как-то не по себе. В здании вокзала, я заметил, тоже что-то изменилось, только что, никак не понять. О, точно, второй этаж обшили «сайдингом», раньше этого не было.

Желая подурачиться, напоказ топнул ногой и почти что прокричал (народа было немного, но все-таки…):

– Как же все поменялось-то, а! Все цвета изменились!

Потом я оглядел привокзальную площадь с видом победителя – но только какие-то старики в красных куртках, посмотрели на меня, наверно, выражая неодобрение. Ну и шут с ними. На всех не угодишь, да никто и не подряжался.