Шолохов и симулякры

Шолохов и симулякры
Евгений Петропавловский

Вымышленных персонажей в этом романе нет. Место действия – Краснодар, Ростов-на-Дону, Москва, Нью-Йорк, Сан-Франциско, Берлин, Лондон, Париж, Стокгольм, Хельсинки, Токио и т.д., а также станицы Вёшенская и Пашковская. Всё начинается на литературном фестивале, где кубанские писатели пускаются в загул и, встретив Михаила Шолохова, погружаются всё глубже в мутные волны отечественной и зарубежной истории, подковёрных интриг и скрытых от стороннего глаза единоборств литературных классиков и самозванцев, титанов и карликов, героев и предателей. Этот коллективный гештальт не мешает протагонистам переживать разнообразные приключения, в результате которых миру открываются новые строки, вышедшие из-под пера Шолохова… Впрочем, Шолохова ли? Это предстоит решить читателю.

Содержит нецензурную брань.

Евгений Петропавловский

Шолохов и симулякры

Однажды в Афинах выступал заезжий музыкант. Играл он настолько плохо, что горожане, собравшиеся его послушать, морщились, плевались, махали руками и не скупились на ругательные обороты, чтобы выразить своё возмущение. Лишь Диоген ко всеобщему удивлению разразился громкими аплодисментами. Кто-то из афинян не замедлил поинтересоваться у философа:

– Неужели тебе пришлась по душе эта музыка?

– Отнюдь, – со вздохом ответил Диоген. – Разве кому-то может понравиться подобное безобразие? Однако я счёл необходимым поощрить бедолагу за то, что, будучи плохим исполнителем, он всё же предаётся искусству, а не идёт грабить людей на большой дороге.

Как я получал шолоховскую медаль. Первая загогулина

Так обычно и случается. Сначала ты, весь из себя торжественный и гладко выбритый, тусуешься среди столпов словесности, принимаешь поздравления, даришь женщинам улыбки, впитываешь ответные положительные флюиды, пожимаешь руки, целуешь ручки, поглаживаешь… гхм… короче, везде, где мимоходом позволяют обстоятельства и нравственные устои… а потом обнаруживаешь себя чёрт знает где, в зарослях густого бурьяна пообочь железнодорожной ветки с периодически грохочущими по ней товарняками; ты и поэт Сергей Егоров сидите на раскинутых в стороны фалдах парадного фрака прозаика Василия Вялого и, расплёскивая тёмную «Балтику» и светлое «Жигулёвское», спорите о том, кем на фоне ваших исторических фигур был Михаил Александрович Шолохов: реальным писателем или хитросплетённым литературным призраком с отдушкой энкавэдэшного дерьмеца…

А люди, разумеется, обходят вас за километр. Наивные. Им невдомёк, что от кубанских лауреатов, когда те нарежутся до удобоприятного градуса, нигде спрячешься, особенно если ты – симпатичная дивчина. А впрочем, по барабану, кто ты есть в общечеловеческом понимании. При любом случае не спрячешься.

Однако это уже в сторону от темы.

А по теме – натуральный перетык, если не сказать развесистый кандибобер. Ибо даже самому себе трудно объяснить, отчего так обычно случается. Но факт есть факт, куда от него деваться? Некуда. Хоть стыдись, хоть гордись. А лучше просто забей, ведь выбора-то никто не предоставил. Ни тебе, ни мне, ни всем прочим, в чьи извилины прямо сейчас коварный осмос тихой сапой закачивает эту мутную интертекстуальную историю.

***

Охренеть, если вспомнить сразу, от начала до конца. Однако на подобную скрупулёзную широкоохватность разве только Пушкин и Лермонтов были способны. А мне правда до малейшей загогулины не подвластна ни навскидку, ни вприсядку, оттого буду подбираться к сердцевине событий поэтапно, по мере возможности отшелушивая органику мыслей от механики псевдомыслия и воленс-ноленс смиряясь с некоторыми попущениями. В конце концов, вся наша жизнь – сплошная мистическая история о подвижных границах между воображаемым и реальностью.

…А началось всё с вечернего телефонного звонка.

– Ну чё, дядька, ты в курсе, что тебе завтра будут вручать медаль? – поинтересовался из трубки кто-то голосом, очень похожим на голос Василия Вялого, автора бестселлера «Букет в интерьере спальни».

– Тю! – удивился я. – Чё за подкол?

– Нет, серьёзно. Союз писателей проводит фестиваль к столетию Шолохова. И нам с тобой присудили награды.

– Натурально присудили?

– Натуральнее не бывает.

– Да ну?

– Та чтоб меня разорвало и кинуло, если сбрехал. Не сомневайся.

– Ё-о-опстить… – поверил я, вспомнив, что недавно мои тексты брала на какой-то конкурс Лариса Новосельская, автор бестселлера «Молодой муж» и по совместительству – директор издательства «Здравствуйте». – Нет, ну к медали я не готов… Говоришь, завтра? А в чём являться? Может, по такому случаю замутим какой-нибудь перфоманс?

– Почему обязательно перфоманс?

– Ну а что мы ещё можем? Только это. Да и веселее как-никак.

– Нет, ситуёвина неподходящая.

– А когда она бывает подходящая? Никогда. А потом вмажешь стопочку-другую – вот она уже и становится подходящей. Давай завтра наденем костюмы с галстуками, а на головы – будённовки. Для разнообразия.

Василий несколько секунд помолчал, оценивая предложение. Потом в трубке раздалось:

– По-моему, костюм – это прошлый век. Ты как знаешь, а я буду во фраке.

– Хы, фрак! Какой же во фраке может быть перфоманс?

– Так я не для перфоманса.

– А на кой ляд тогда?

– Для солидности. Пусть пресса хоть раз на меня, приличного, посмотрит. Для контраста, ё. А потом, когда набухаемся, можно и перфоманс…

***

На следующее утро меня разбудило продолговатое телефонное дзеренчанье. Я пытался сопротивляться пробуждению, но потом внял зову реальности и взял трубку.

– Женя, ты не хочешь съездить со мной за медалью? – спросил кто-то голосом, очень похожим на голос Ларисы Новосельской. – Ты вообще в курсе, что тебе присудили медаль?

– А, да-да, мне Вася Вялый вчера сообщил.

– Так поедешь получать?

– А чё ж.

– Тогда подходи ко мне в редакцию. В час дня. Вместе поедем.

– Только я хочу, чтобы перфоманс какой-нибудь по ходу дела… Может, бермуды надеть? И вьетнамки?

– Надень костюм для начала.

– Почему для начала? А потом-то как?

– А потом – ума много не надо. Думаю, получится как обычно: напьётесь с Вялым – вот и будет перфоманс.

– А кто ещё намечается?

– Все намечаются. Смотри не опаздывай.

***

Утром я с полчаса шарил по шкафам в поисках приличного костюма.

Увы, весь мой гардероб утратил общеприемлемый статус ещё на исходе прошлого века и ныне, безнадёжно протраханный молью, мог представлять ценность разве что для будущего хранителя музея моего имени.