И охотничьи злоключения

Родителей мужского пола, кто продолжительно жил с матерью, было у Геры пятеро.

Гера вспомнил об одном родителе. Он посещал тогда второй класс школы. Звали родителя Валерой. Мог стать музыкантом. Хотя он от неудачной жизни родитель растерял многие культурные навыки, но ростки прежней интеллигентности у него остались, считал, что приемного сына нужно непременно воспитывать. Когда он был в настроение, то угощал вином, здраво рассуждая – все равно малец начнет употреблять спиртное, рано или поздно, лучше его заранее к этому подготовить. Правда, порой он поступал как грубый работяга, отвешивал приемному сынишке увесистый подзатыльник, если считал, что с его требованием не считались, и, как вскоре убедился Гера, в этом случае лучше было не ныть и, тем более, не угрожать, обещая подкараулить обидчика, скинуть на его голову с крыши дома кирпич.

Но, вообще-то, Валера был человеком не вредным, постоянно работать избегал, объясняя такую склонность утонченным восприятием жизни. В детстве он учился в музыкальной школе, затем в музыкальном училище, но виолончелист из него не получился, как мечтали родители, занялся торговлей музыкальными инструментами, связался с нехорошими людьми, пришлось из Москвы бежать, чтоб не посадили. Он уже не был молодым, лысел, но фигуру имел заметную, как у борца, такую фигуру среди музыкантов найти сложно, его внешность произвела на мать впечатление. И он был из интеллигентной семьи, не разучился красиво говорить, демонстрировать аристократические манеры, что и использовал, с матерью знакомясь. Деньги Валета временами имел, но свою деятельность скрывал, чаще же в его карманах ни рубля. Помнится, однажды Гере повезло, нашел сотенную бумажку. Он был парнишкой бесхитростным, всего восемь лет, не утерпел, похвастал, продемонстрировал находку, тут же отвел руку за спину, а то отнимут, высунул язык, вот каким стал богатым, завидуйте. У родителя порой интересы мало отличались от интересов бомжа, вместо игры в оркестре или индивидуального выступления на сцене он и в тот раз скучал во дворе вместе с похожими на него двумя приятелями. Они обступили Геру, стали сотню выпрашивать, обещали вернуть завтра, добавив десять рублей. Так Гера им и поверил! Отнимать деньги они не решались, мимо ходил народ, младенец начнет сопротивляться, орать, можно было ждать неприятностей. Родитель предложил за эту сотню купить Гере стеклянный костюм. Умея красиво и убедительно говорить он клялся, что не обманет, клятва для него закон, Гере такой костюм не продадут, в нем он сможет красоваться перед девочками, отбоя от них не будет. Родитель уговорил Геру с сотней расстаться. Пришли к магазину. Родитель в магазин зашел, вернулся с бутылкой. Они тут же водку распили, а доверчивому Гере дали… пустую бутылку, это и был стеклянный костюмчик, все трое, слегка захмелев, радостно ржали, обдурили младенца. Гера от обиды готов был разреветься. Родитель сунул ему в губы папироску, чтоб успокоился и молчал.

На следующий день Гера стоял в соседнем дворе, руки в карманах штанишек, приваливался спиной к стене, ногой оплел ногу другую, и дымил сигаретой, хоть картину с него рисуй, до того независимый познавший жизнь малец. Он заметил шагавшего родителя. Тот был чем-то расстроен, судя по расслабленной походке, сутулился. Конечно, Гера не собирался скрываться, с какой стати, вчера родитель сам угощал папиросой. А тот, подойдя, наотмашь ударил сынишку по затылку, кепка с головы свалилась, и начал учить: «Тебе сколько раз втолковывали, не занимайся этим занятием, сопляк еще!»

Мать умерла глупо – перепутала бутылки, выпила кислоту вместо водки, трое суток мучилась в больнице. Геру отпускали из армии на ее похороны. Гера иной раз жалел мать, старался не думать о ней плохо… Между прочим, Геру тупицей не считали даже те учителя, которым он пакостил, наоборот подмечали сообразительность, хорошую память, и он мог бы, будь у него нормальные родители… Да что теперь гадать!

Гера лежал в темноте в заброшенной избушке, вспоминал, думал, и мыли в голове появились: если попробовать жизнь изменить, может не поздно. Вот он отправился на промысловую охоту, оказался в таежной глухомани, встретил девушку, которая заставляет на ту же любовь взглянуть иначе, взять и переселиться в эту глубинку, о чем он упомянул в разговоре с егерем и молодым бугаем, переселиться в случае отказа Лены уезжать в Углич, здесь есть цех по переработке молочных продуктов, на ферме всякая техника, устроиться механиком, заиметь детей. Живя здесь Гера и к охоте наверняка начнет относиться серьезнее, не как относился до сих пор.

Однако вначале до выполнения заманчивых планов Гере нужно было сбежать от егеря.

Все же ему удалось немного поспать.

Он проснулся, когда залепленное целлофановым пакетом окошко затеплилось просыпавшимся снаружи свет. Выбравшись из спальника, Гера покрался к стене, касаясь вначале рукой края столика, чтоб не потерять правильное направление, ступал осторожно, хотя похрапывание молодого бугая маскировало посторонние звуки, все равно опасался, что егерь проснется, включит фонарик, тогда придется говорить, что намеревался выйти из избушки по нужде, по ошибке пошел не в ту сторону. Достав из угла сруба спрятанные документы, засунув их в карман, сняв со стены свою двустволку, он вернулся на свое спальное место. Патронташ у него отобрали, но когда он вчера доставал из рюкзака вторую бутылку водки, то прихватил несколько находившихся в коробочке патронов, уже тогда зная, как надо действовать, теперь был вооружен и при необходимости мог пугать врагов оружием. Опустившись на спальник, он обул болотные сапоги, надел куртку, служившую подушкой, поднялся на ноги.

Ржавые петли двери скрипели, но, опять же, похрапывание юного бугая позволило Гере покинуть избушку незамеченным.

На воле света оказалось достаточно, видны не только ближние кусты и отступавшие от избушки деревья, просматривалась и даль за речкой.

Отвязав от березки веревку, с помощью которой удерживалась лодка, Гера столкнул с суши нос лодки, в нее забрался, переместился на корму, в движке вывинтил свечу и попытался пальцем отковырять затолкнутый вчера в патрон листик.

Движок не заводился.

Храп в избушке прекратился, и разбираться, продолжать возиться с движком становилось опасно.

Переместившись на среднее сидение, Гера поднял лежавшие на дне весла, их укрепил. На речке в этом месте плес, лодку едва несло слабым течением.

Он услышал раздавшийся в избушке тревожный голос.

И он успел сделать всего один гребок, как дверь избушки распахнулась, вывалился молодой бугай, босой, на нем штаны и рубашка, в них спал, в руках двустволка. Видимо, он проснулся, обнаружил, что конкурент по любви исчез, разбудил егеря, и вот спешил выяснять, куда конкурент по любви девался.

Бросив весла, Гера скорее взял лежавшую на сидении рядом с ним свою двустволку, вскинул. Лодка находилась напротив избушки.

Дробь после выстрела впилась в бревна избушки, заставила молодого бугая кинуться назад в помещение.

Гера снова принялся спешно грести.

И лодка приближалась к роще на берегу, когда из избушки вывались юной бугай и егерь, один за другим, оба обули болотные сапоги. Пригнувшись, они скрылись в кустарнике, понимали, что могут быть убитыми, наверняка хотели немного отступить в сторону, подняться там, где их не ожидали, и стрелять. Опережая их намерение Гера оставил весла, снова схватил двустволку, выстрелил. Дробь срезала верхние веточки кустарника над головами присевшего противника.

– Ну, гады, только высунетесь, я нервный, за свои поступки не отвечаю, отрешу от жизни обоих! – умышленно зло и истерично прокричал Гера, будто на самом деле псих.

Егерь и молодой должны были понять, что браконьер шутить не собирался.

Положив двустволку на сидение рядом с собой, Гера принялся грести.

И он успел сделать всего пару гребков, как увидел привставшего молодого бугая, услышавшего шум от опускавшихся в воду весел и понявший, что можно не скрываться. Грохнул выстрел. Гера ощутил, как родившийся на секунду поток воздуха коснулся его уха и догадался – стреляли жаканом, метя попасть в человека; ослепленный любовью молодой бугай совсем потерял голову, мечтал любой ценой от конкурента избавиться, не думал, что придется отвечать, если человека пристрелит. К счастью, благодаря подступившему к речке лесу Гера оказался вне досягаемости следующего выстрела.

Он довольно долго продолжал грести, пока не решил – ушел от противника, есть время запустить движок и укатить отсюда.

Двигатель не заводился.

Опасаясь, что егерь и молодой бугай пустились в погоню, Гера снова взялся за весла, намереваясь плыть до Орендорская, перед деревней высадиться из лодки, добраться пешком до железной дороги. Плыть мимо деревни не стоило, вдруг егерь знал номер телефона кого-то из людей, живших в деревне, ему удастся сообщить о побеге браконьера. Гера деревеньку обойдет, никем незамеченный. Правда, все равно ждали трудности, ружейный чехол остался в избушке, придется ходить с двустволкой на плече, в поезде демонстрировать оружие, такое поведение могло показаться кому-то подозрительным. Выход он нашел – купит старую одежду, или даром дадут, завернет разобранную двустволку в материю, будет таскать как вещь.

Он уже верил, что удалось сбежать, когда неожиданно для себя на прямом участке речки заметил показавшихся преследователей. Они быстро шли берегом. Гера вслух выругался. Враги могли его догнать, весла лодки с малыми лопастями, сильный гребок не сделать, течение слабое, лодку разогнать нельзя, к тому же, речка петляла, преследователи способны были лодку опередить, продвигаясь лесом и выходя от конца речного изгиба к началу изгиба. Выход у Геры имелся лишь один – высадиться на берег, на котором не было преследователей, таким образом избежать нежелательную встречу. Идти потом он решил в сторону центральной усадьбы и деревеньки, в которой проживал дед Степан, проходить мимо Орпендорская и добираться до станции на железнодорожной ветке к Воркуте не стоило, егерь мог сообщить о побеге браконьера, зная телефоны местной полиции, о чем Гера почему-то не подумал, когда поплыл от избушки, по нему стреляли. Да он плыть на веслах против течения и не мог, его тут же бы догнали.

Он не стал затаиваться на берегу с целью проследить за преследователями. Лодка тяжелая, стащить ее с воды, утащить в лес не пытался, только снял весла и отнес подальше. Перед этим он отвинтил в двигателе свечу зажигания, бросил в реку, не исключая, что преследователям удастся снова стать хозяевами лодки. Мог этого не делать, преследователи имели свечу запасную. Портить движок и саму лодку он не стал, избегая навлекать на себе лишнюю беду, его станут обвинять не только в браконьерстве, и в разбое, подключат к поиску сбежавшего правоохранительные органы, узнают от деда, из какого города его гость, свяжутся с полицией Углича, ради же разоблачения браконьера вряд ли разведут бурную деятельность.

Он углубился в лес, чтоб пройти мимо преследователей незамеченным.

Охотясь в предыдущие дни Гера не придавал особого значения тому, что ходить приходилось не по парковому лесу, а вот сейчас… На открытых местах идти мешала трава во мхах, заросли черничника хватали за ноги, где растительность уживалась на кочках, там продвигаться трудно вдвойне. И сказывалось, что ночью спал плохо, начал утомляться. Еды не было, ничего у Геры не было кроме двустволки. Он спугнул тетеревов, взлетели близко от него, стрелять не пытался, не стоило выдавать свое местонахождение, еду можно приготовить, мясо поджарив, как шашлык, да спички отсутствовали.

Так он и шел, маясь.

Время перевалило далеко за полдень, когда он добрался до озера с островами, тростник вокруг островов и вдоль берега. Пройдя еще немного, он увидел лодки. От того места до центральной усадьбы с полкилометра, так толковал дед. Можно было сесть и ждать, когда кто-то к лодкам подойдет, попросить перевести на тот берег, но рыбаки ловили рыбу не каждый день, и, главное, сельчане наверняка знали, кого приехал ловить егерь, неизвестно, чем встреча с людьми закончится, появляться в поселке не стоило. Он решил идти этим берегом до моста через речку. Был мост километрах в десяти от озера, Гера переезжал по нему на попутке, помнил. Он уже знал, как будет действовать. Он выйдет на середину дороги, держа двустволку в руках, если увидит, что его попытаются объехать, выстрелит в воздух, показывая, что готов на неординарные поступки. Он доберется до трассы, и уже никто его не поймает.

Он прошел всего сотню метров, как увидел человека с собакой, спускался от полей по косогору к лодкам. Стараясь партизанить Гера присел. Благодаря росшему на мели тростнику его вряд ли заметили, и не должны увидеть, если не будет шевелиться, зато он мог за человеком через тростник наблюдать.

Завели мотор, поплыли. Моторка шла ближе к тому берегу, расстояние до нее порядочное, озеро достаточно широкое. Лишь когда моторка была почти напротив Геры, понял – плыла Лена с собакой. Забывая свои прежние опасения, несказанно обрадовавшись, Гера вскочил на ноги, замахал руками, закричал, готов был выстрелить в воздух, чтоб привлечь к себе внимание.

Моторка к нему повернула.

Волнуясь, он зашел в воду до того, как моторка с выключенным мотором проехала через тростники, села носом на мель, хотелось скорее оказаться рядом с девушкой, ее готов был восторженно обнять. Он так бы и поступил, да сидевший перед девушкой кобель грозно зарычал, привставая, в происходящем не разобравшись, решив, что у мужчины нехорошие намерения, готов был защищать свою хозяйку. И Лена холодно приказала:

– Отведите лодку на глубину, разверните и садитесь в нее.

Что он и сделал, проведя лодку через тростник, держась за ее борт, шагая по воде рядом. Хотя он обратил внимание, что красивое лицо Лены холодное, в голосе ни капли доброты, встречала его не так, как хотелось, а все равно продолжал улыбаться, уже стоя на носу лодки. Он намеревался подойти к ней. Кобель опять грозно зарычал. И она приказала, запустив двигатель:

– Садитесь, мешаете видеть.

Она общалась к нему, как к человеку чужому, он же продолжал не справляться со своими чувствами, стал говорить, что судье было угодно познакомить его с Леной, стал повторять то, что говорил ей прежде: в Угличе есть ветеринарные клиники, все там есть, и поймал себя на мысли – снова делает девушке предложение, снова уклончиво, но если при предыдущих встречах с ней, особенно при первой, будто говорил не он, кто-то им руководил, то сейчас признавался о своем неравнодушии к ней серьезно, осуществлял свое желание, о котором думал в избушке минувшей ночью.

Если в прошлые разы она, встречаясь с ним в доме, слушая его высказывания, язвила, то сейчас молчала, и ее поведение заставило его немного успокоиться.

– И куда направляешься, в Орендорская, вызвали спасать коров? – наконец, поинтересовался он.

С Леной он готов плыть куда угодно.

Она слабо утвердительно кивнула. И по-прежнему не произносила ни слова, глядела вперед, у нее холодное лицо человека, поставившего какую-то цель, сейчас эту цель выполняла. Однако Гера этого не замечал, продолжал радостно улыбаться, сев на переднюю лавку, мысли в голове светлые: будет рядом с Леной весь день, а если повезет, она задержится в той деревне до завтра, станет ей помогать, она поймет, что он неплохой парень. И вот о чем он еще подумал, и окончательно понял: любовь все же есть, он на любовь попался.