Почтовая станция Ратсхоф. Приют контрабандиста

Головоломка, названная лабиринтом мертвеца, оказалась слишком сложной. Гаммер нашёл в интернете десятки спорных решений, ни одно из которых не привело к сундуку, если только какой-нибудь ушлый охотник не выкопал его втихаря. Никто не мешал тому же юристу Новакаускасу воспользоваться смертью Смирнова и присвоить спрятанное им золото. Многие вообще подозревали, что эта история – обыкновенный розыгрыш. И всё же мы с Настей, Гаммером и Глебом отправились в Болгарию, а тёте Вике, конечно, сказали, что просто хотим поваляться на пляже.

У нас, в отличие от большинства охотников, были дополнительные подсказки. Благодаря им замысловатое «Дорога древних людей вьётся между белой вершиной, где пламя дважды предрекало божественную власть, и обителью того, чей голос заставлял умолкнуть соловьиных птиц» превратилось во вполне конкретное «Река Арда течёт между Перпериконом, где прорицал фракийский оракул, и Татулом, где был похоронен Орфей».

«Над излучиной дороги, залитой океанами огней, морями крови и озёрами смеха, открыта дверь» превратилось в «Арда изгибается возле города Маджарова, где миллионы лет назад извергался вулкан, век назад убивали болгарских беженцев, а теперь отдыхают туристы». Лишь слова? про «дверь» мы пока не разгадали, как и всю вторую половину головоломки: «Но в неё не войти без ключа. Ключ отыщет тот, кто поднимется к золотым ветвям с золотой листвой и вдалеке увидит слепые окна чужого мира. Вместо слов останется белый туман, и в лесной земле, как девять солнц, засияет тёмная темница. Она расскажет о сокровищах, когда вымысел покинет правду».

О каких ветвях и окнах идёт речь, мы не знали. Надеялись выяснить это в Маджарове и, если повезёт, собственноручно выкопать сундук.

Дочитав «Дьявольскую колонию», Гаммер сказал, что там за всеми событиями стояли рыцари-тамплиеры, хотя поначалу звучали намёки на масонов, но, главное, с наноботами удалось покончить.

– Мир спасён!

– Вот и славно, – кивнула я.

Мы с Гаммером немножко поговорили о золотых ветвях с золотой листвой – они могли указывать на содержимое сундука Смирнова, – затем пилот объявил о посадке, и я уставилась в иллюминатор, стараясь разглядеть Чёрное море или Бургас. В сумерках увидела лишь смутные огни разбросанных по побережью зданий.

Пластмассовые зонды-тампоны нам в нос больше никто не пихал, и, получив багаж, мы довольно быстро добрались до парковки. Пока тётя Вика с Настей искали такси, я скинула в семейный чатик пару фотографий. Мама и папа тут же поздравили меня с прибытием. Чуть позже ответила бабушка Нина – с ошибками и сдвоенными запятыми.

Я бы с радостью взяла маму в Созополь. Она дни напролёт продавала открытки, пекла тортики – совсем замаялась в почтовой станции и, в отличие от папы, Болгарию не видела. Правда, и папа был тут давно, когда ему едва исполнилось пятнадцать. Бабушка Нина ещё жила с первым мужем, моим родным дедушкой, и они втроём прилетели сюда отдохнуть. Папа заболел, и отдых «превратился в сплошной кошмар» с мотанием по местным поликлиникам. Неудивительно, что бабушка Нина не любила вспоминать Болгарию, как не любила вспоминать и первого мужа. Если бы не болгарская открытка с полуразрушенным особняком на фоне лысоватых гор – она висела у нас в торговом зале за кофемашиной, – я бы вообще не узнала о той поездке. Открытку папа купил в Кырджали, а это в двадцати километрах от «белой вершины» из головоломки Смирнова и в полусотне километров от Маджарова! Удивительное совпадение, хотя Болгария не такая уж большая и тут всё относительно близко.

Тётя Вика нашла шестиместный фордик, и мы выехали из аэропорта Бургаса прямиком в Созополь. За окном окончательно стемнело, рассматривать было нечего, и тётя Вика расспрашивала меня о школе. Я отвечала уклончиво. Настя ещё не сказала родителям, что, завалив обществознание, на десятый класс осталась в гумтехе. Мы-то с Глебом поступили в соцгум, хотя Глеб перевёлся к нам лишь в ноябре и не слишком усердствовал в учёбе – частенько уезжал в Петербург, где по-прежнему жила Татьяна Николаевна, его мама. В калининградском доме Глеб томился в одиночестве и за последние полгода даже не успел толком распаковать вещи.

Водитель понял, что мы из России, и включил русский шансон. Из динамиков загрохотало что-то о ворах, авторитетах, наганах, и мы слушали душераздирающее «Раз пошли на дело, выпить захотелось».

В ночи я не разобрала, когда мы въехали в Созополь. Арендованный тётей Викой двухэтажный дом располагался в глубине прибрежного квартала, и у калитки нас встретила улыбчивая домработница Оксана.

Мы предпочли бы сразу завалиться спать, но Оксана показала нам комнаты, объяснила, как пользоваться кухней, ванной, перечислила ближайшие магазины и заодно рассказала о себе. Не умолкая, призналась, что живёт в Одессе, а каждое лето приезжает сюда работать. У неё замечательная хозяйка, и хорошо, что украинцам можно три месяца находиться в Болгарии без визы, а каждый месяц она получает от хозяйки шестьсот долларов, и это вполне себе недурно. Жаль, в пандемию сейчас мало туристов из России, но они есть – мы обязательно их найдём, – а вот цыгане вытворяют всякое и в обменных пунктах одурачат только так, хотя там, конечно, работают не цыгане, а самые обычные болгары, но переживать не надо, ведь Оксана сама обменяет по выгодному курсу наши доллары на местные левы, потому что хозяйка выдаёт ей зарплату именно в левах, а зачем они ей в Одессе.

Оксана заболтала нас до потери пульса, и я едва дотащилась до кровати.

Рано утром меня разбудили громкие голоса под окном. Там Оксана подкараулила хозяйку дома и на смеси украинского, болгарского и английского потребовала немедленно выплатить ей всю зарплату за три месяца ну или хотя бы за два. Добившись своего, Оксана пришла менять наши доллары, и поспать лишний часик мне не удалось.

Я понадеялась собрать выездное заседание детективного отдела и обсудить предстоящую поездку в Маджарово, однако Настя с тётей Викой повели нас к морю, и заседание мы отложили. Дойдя до ближайшего пляжа, расчерченного рядами белых зонтиков и шезлонгов, бросились в воду, и я потом минут десять выгребала из закрытого купальника комочки зелёных водорослей. Насте в открытом купальнике было проще.

Пока тётя Вика намазывалась солнцезащитным кремом и жаловалась Глебу на пандемию, лишившую её более привычного отдыха в Испании, мы с Настей и Гаммером фотографировались. Завалили друзей и родных снимками, затем купили у пляжного торговца громадные кифлы с шоколадом – этакие маслянистые рогалики по четыре лева за штуку. По ближайшим зонтикам тут же расселись чайки. Они то одним, то другим глазом поглядывали, как мы уплетаем чересчур жирные и не такие уж вкусные кифлы с капающим на песок шоколадом.

Наевшись, мы вновь помчались купаться и отплыли подальше от водорослей в прибойной полосе. Я малость выдохлась и легла на спину. Мягко покачивалась на волнах. Настя покачивалась рядом, а Гаммер наяривал вокруг кролем и баттерфляем – демонстрировал, что съеденная кифла ему не мешает. Устав от показных заплывов Гаммера, мы с Настей перехватили его и попробовали притопить. Когда к нам присоединился Глеб, Настя сразу перебралась к нему, а я ещё поборолась с Гаммером, но безуспешно, хотя он явно поддавался. Мне стало неловко от нашей возни, да и Настя с Глебом отплыли в сторонку, словно не хотели нам мешать, и я предпочла вернуться на берег.

После полудня тётя Вика купила нам по большому гиросу со свининой. На палатке, торговавшей гиросами, было написано: «Пилешко и свинско месо по избор», – что означало «Курица и свинина на выбор». Гаммер заявил, что русским в Болгарии можно обойтись без переводчика. Мы с Настей поспорили, что он не прочитает следующую надпись, и отправились на её поиски. Нашли объявление на входе в аптеку: «Моля, влизайте задължително с маска и по един човек, след дезинфекция на ръцете!». Признали свою находку слишком уж простой. Опередив Гаммера, Настя сама перевела написанное:

– «Умоляем, влезайте к нам с маской и по одному чуваку со следами дезинфекции на рыльце!»

Тётя Вика предложила посмотреть на главный городской пляж, и мы зашагали дальше по улице. Настя с тётей Викой так и шли, закутанные в полотенца поверх купальников, а мы с Гаммером и Глебом переоделись в городскую одежду. На ходу подмечали вывески, веселили друг друга нелепым переводом и сверялись с «Гугл-переводчиком». Гаммер пришёл в восторг от жёлтых табличек «Не пипай! Опасно за живота!» на трансформаторных будках. Сказал, что раздобудет такую и повесит у себя в комнате. Даже попробовал сковырнуть одну, но тётя Вика ему помешала.

Мы с Настей и Гаммером продолжали веселиться, а Глеб невозмутимо шёл рядом с тётей Викой. В чёрных брюках и тёмно-синей водолазке, в очках с тоненькой оправой «Молескин», он казался лет на пять старше своего возраста – ну уж на три года точно – и расплачивался за свою невозмутимость «взрослыми» разговорами с тётей Викой. Кажется, ей чуть ли не впервые понравился Настин парень.

Мы убедились, что главный пляж Созополя ничем не лучше прежнего, и двинулись в старый город, клином вдававшийся в море и напоминавший полуостров. Прогулялись по брусчатым улочкам возле ветхих деревянных и новых каменных домов, заглянули в антикварный магазин, на прилавки которого будто выгребли всё с полок бабушки Нины: поливные керамические кувшины, деревянные чехлы для флакончиков, стеклянные игрушки.

Полуостров старого города закончился домами над обрывом. Мы нашли узкий проход между ними, а там набрели на целую сеть узеньких каменных лесенок. Они вели вниз, к шумным бухточкам, и на лесенках теснились крохотные столики – лучшие из них, позволявшие любоваться морем и прибрежными скалами, были заняты туристами. Официанты с подносами выныривали из потайных дверей и, балансируя на кромке ступеней, разносили еду. Мы договорились поужинать тут, и тётя Вика заказала нам два столика на вечер.

После ужина я завалилась спать, а утром мы с Настей, опухшие и помятые, смотрели, как Гаммер бодренько делает зарядку. Он раздобыл допотопные гантели, перепачкал руки в ржавчине, но был до смешного доволен, что мы за ним наблюдаем. Я заикнулась о собрании детективного отдела, но приехало такси, мы отправились на очередной пляж, и я отмахнулась от головоломки Смирнова – просто наслаждалась каникулами. Купалась, гуляла, осматривала покрытые крупнозернистой штукатуркой двух- и трёхэтажные красночерепичные дома. Фотографировала дровницы под балконами первых этажей и вделанные в тротуар огромные баки для бытовых отходов. Писала в семейный чатик, что под наружными блоками кондиционеров здесь не собираются лужи, потому что конденсат по силиконовым трубочкам уходит прямиком в водосточную трубу, ну или в отдельно выставленную пластиковую баклажку, и мама с папой отвечали, что не отказались бы от такого в Калининграде. А ещё я писала им, как внушительно блестят на солнце золотые кольца и браслеты созопольцев.

Больше золота созопольцы любили разве что жирненькие булки из слоёного теста. Особенной популярностью пользовалась «баница със сирене и спанак», то есть закрученный в улитку пышный пирог с сыром и шпинатом. Настя с Гаммером и Глебом крутились в сувенирном магазине, а я пряталась в тени инжира, вдыхала его сладкий аромат – сами плоды пока были маленькие, зелёные, и запах шёл не от них, а от больших, развёрнутых к солнцу листьев, – подсчитывала людей со свеженькой баницей в руках и улыбалась котятам, в зной отдыхающим на уличных ларях с мороженым.

Мне нравилось спокойно отмечать подобные детали, но и бегать со всеми по виа Понтика к палатке «Рибко» тоже нравилось. Палатка была украшена громадным Флаундером из «Русалочки». Отстояв очередь, мы закупались всякой рыбой в панировке, и я брала крохотную цацу по два лева за сто граммов и более внушительный барбун за три пятьдесят.

Мы ездили в Бургас и Черноморец, мотались с одного пляжа на другой, ужинать ходили в старый город, и Настя с тётей Викой надевали вечерние платья с замысловатой драпировкой. О сокровищах Смирнова я даже не вспоминала, а вечером третьего дня задержалась возле окна и увидела крапчатых чаек над окраиной Созополя. Они кружили вихрем, поднимались до самого неба, словно чаинки в стакане с размешанным чаем. Вихрь постепенно разбился на отдельные кольца, поредел, иссяк. Чайки разлетелись по городу, и я вдруг почувствовала, как истосковалась по приключениям.

Вспомнила ночь, проведённую в подвале калининградской библиотеки. Вспомнила брошенную машину в Светлогорске и колючую проволоку на подступах к заливинскому маяку. Сердце застучало чаще, дыхание перехватило, и я твёрдо решила вернуться в лабиринт мертвеца, но добровольно отказываться от спокойного отдыха на море не захотела. Не забыла, как мне было плохо в Заливине, и побоялась, что в новых приключениях расшибленной попой не отделаюсь. Всё гадала, как бы напомнить Насте или Гаммеру об истинных причинах нашей поездки в Болгарию, и тут себя неожиданно проявил Глеб. После событий на маяке он не принимал лабиринт мертвеца всерьёз и в Болгарию полетел только за компанию с Настей. Видимых причин напрашиваться в захолустное Маджарово у него не было, но благодаря ему мы созвали заседание детективного отдела «Почтовой станции Ратсхоф» и договорились завтра же отправиться в Родопы.

Глава вторая

Фракийская автомагистраль

Продвинуться по головоломке Смирнова нам помогла «Веда славян». Точнее, за нас тут продвинулись другие охотники за сокровищами. Они предположили, что строчка «обителью того, чей голос заставлял умолкнуть соловьиных птиц» указывает на Орфея, и процитировали на одном из форумов двенадцатую песню «Веды». В ней рассказывалось о рождении Орфея:

Сама птица соловьиная лопалась от злости,
Так завидовала дитю знаменитому.

В древности жило немало сладкоголосых певцов, однако мы с Настей, Гаммером и Глебом не сомневались, что в головоломке речь идёт об Орфее, и ухватились за эту наводку. К тому же в «Веде» нашлась вторая подсказка:

Девушка есть для тебя в лесной земле, в пещере,
Мать её полюбила Златого солнца,
Да и она светится, как солнце!
Пещера, где она сидит, есть тёмная темница,
Девушка ту пещеру освещает,
Пещеру она и греет как девять солнц!

Лесная земля, тёмная темница и девять солнц упоминались в головоломке – совпадение очевидное! Это, конечно, здорово, но что дальше? С «дорогой древних» было проще: из всех вероятных гробниц Орфея лишь одна располагалась неподалёку от вероятной рощи Диониса с фракийским оракулом, и мы вычислили протекающую между ними реку Арду. А где, на какой карте искать «тёмную темницу»?

Другие охотники за сокровищами наверняка вдоль и поперёк прошерстили «Веду славян», но я не поленилась купить её на «Алибе». Понадеялась отыскать в ней хоть малюсенький намёк на то, что? нашему детективному отделу делать в Маджарове, и открыла перед вылетом из Калининграда.

Дохристианский эпос, уводящий к тому далёкому времени, когда славянские племена впервые заявили о себе в Родопах, – звучит внушительно! Не хуже финской «Калевалы». Правда, о последней нам рассказывали в школе, а про «Веду» я раньше не слышала. И неспроста. Выяснилось, что её в позапрошлом веке записал фольклорист Стефан Веркович. Ну записал, и ладно, да только он со своим эпосом отправился на археологический съезд в Казань, и там его обвинили в шарлатанстве. Вроде бы выяснилось, что «Веду» он сочинил сам и лишь выдал за сборник древних песен. Не знаю, так ли это, но мой интерес к ней ослаб.

Источники, надо признать, Веркович указал сомнительные. Песни ему помогли записать «некий пастух», «некий дед», «некий болгарин» – и множество других «неких». Примечание к одному из источников меня особенно порадовало: «Знаменитый старик знал около ста песен, но не мог их переписать, потому что на него ночью напали некие разбойники, которые его посекли на части вместе с его сыном». Нет, история жуткая, но примечание прозвучало забавно.

Ещё больше повеселили комментарии переводчика. Они, конечно, были современные, и Веркович тут не виноват, однако после них я уж совсем не воспринимала «Веду» всерьёз. Нет, ну правда! Переводчик с самым что ни на есть умным видом заявлял, что славяне унаследовали технические устройства Атлантиды и по берегу Дуная гоняли на реактивных автомобилях, пуляли во врагов огненными снарядами вроде противотанковых ракет и летали на доисторических реактивных самолётах, которые «поднимали одновременно тысячу коров и в бочках тысячу вёдер вина», – вот какими могучими были наши предки!

Гаммеру, ясное дело, эта чепуха понравилась. Дай ему волю, он в комментариях упомянул бы и славянских наноботов. Впрочем, Гаммер правильно сказал: не так важно, верю я записям Верковича или нет. Пусть историки выясняют их достоверность. Нас интересовало лишь то, что Смирнов использовал «Веду» при составлении головоломки. Поэтому я взяла её с собой в Болгарию. Читала в аэропорту, в самолёте и сейчас, ночью, тоже открыла. Уснуть всё равно не смогла – разнервничалась перед завтрашним отъездом в Маджарово.

Пролистала песни, посвящённые Орфею. Они не особо отличались друг от друга. Всякий раз старый царь молил Бога о наследнике, получал наследником Орфея, а потом брался найти ему жену. Орфей рождался недоношенным – на четвёртый месяц беременности, – что не мешало ему тут же хвататься за свирель и петь громким голосом на зависть соловьиным птицам. И да, едва родившись, он расправлял крылья, которые почему-то росли у него под мышками. А жену он, четырёхмесячный, требовал непременно такую, чтобы у неё лицо сияло, а косы доставали до земли. Вот, собственно, и весь сюжет. Ну ещё там семьдесят царей по любому поводу бросались танцевать в хороводе. Танцевали по две недели без отдыха и дивились, какой хороший Орфей со своими крылатыми подмышками и какая у него хорошая жена. Всё. И это – на сотню страниц!

Что здесь считать дополнительной подсказкой или прямым ключом к головоломке Смирнова, я не знала, хотя среди прочего встретила и довольно конкретные ориентиры. Например, в двенадцатой песне мудрый змей объяснял Орфею, где искать возлюбленную:

Проходи, велит, через лес,
Где найдёшь ты дерево засохшее,
Под ним находится потайная пещера;
В пещере сидит девушка всемирная красавица.

Я допускала, что сундук с золотом лежит в такой вот потайной пещере, но что с того? Нам теперь бегать по Родопам в поисках засохшего дерева? Чудесный ориентир для лесистых гор… Интересно, польских школьников Смирнов тоже заставлял читать «Веду славян», когда гонял их по макбучным квестам? Вряд ли. Уж наверняка подсовывал им что-нибудь попроще.