Офицер-гусар был корнет, князь Аракин, молодой малый, но некрасивый и неуклюжий. Главной же чертой его характера была особенная щепетильность и обидчивость, из-за чего у него было немало недоразумений. Аракин кичился немного тем, что был единственный титулованный офицер в полку. При этом средств у него не было никаких и он жил одним жалованьем. Вообще же это был очень добрый малый, честный и прямодушный.
Не прошло минут трех, как на улице по той же панели, где он стоял, показался среди тьмы прохожий и послышался звук шпор.
Князь быстро двинулся от проходящего, но, отойдя несколько шагов, обернулся и разглядел какого-то офицера в шинели, который стал почти буквально на покинутом им месте и также глядел на освещенный дом.
– Что такое! – почти взволновался князь. – Это странно. Неужели и другие то же делают. Но кто же это?
И он решился стоять и ждать…
Занявший его место тоже стоял неподвижно, очевидно занятый наблюдением в окна.
Прошло минут пять, но князю, в котором давно закипали ревность и тревога, показалось, что прошло уже четверть часа и даже более…
Он вдруг решился и двинулся назад, чтобы спугнуть офицера, занявшего его место, а главное, узнать кто он.
Офицер, оказавшийся по шапке гусаром, не двинулся с места завидя князя и, приглядевшись к нему, засмеялся…
– А я здесь дежурю… Смотрю… Здравствуйте, князь… – заговорил он юношески свежим и слегка женственным голосом.
Товарищи поздоровались, и князь стал около.
– Что вы, Звездочкин, смотрите? – выговорил он несколько необычным голосом.
– А вот шел мимо в гости и увидел. Вон видите! – показал офицер на окна.
Князь поглядел и увидел, что гостиная была уже не пуста. В ней появились три личности. Сидевшая на диване пожилая женщина, около нее на кресле молодая девушка, блондинка, а затем ближе к окну другая женщина, высокая и седая. Поодаль от них среди горницы двигался и что-то проделывал, будто представлял нечто… их же товарищ, гусар.
Быстро оглядев всех, князь вымолвил:
– Вижу… Но что же тут любопытного?
– Ничего! – отозвался Звездочкин. – Теперь ничего. А когда я проходил, он Бог знает что делал. Смешно было… Точно трепака плясал… Да и теперь, смотрите, он что-то изображает. Кажется, показывает, как саблей рубят… А ведь я его не признаю. Кто же это…
– Не признали. Это командир нестроевых, болван Караваев! – сердито ответил князь.
– Так, так… Узнал. Я его один раз только видел. Являлся… А дом это чей?..
– Дом? Вы не знаете, чей это дом? – удивился князь, и тотчас заподозрил юного товарища во лжи.
«Впрочем, может и правда не знает, – подумалось ему. – Ведь он недавно произведен в офицеры и всего с неделю, как в городе».
– Это дом Задольских, – сказал он.
– Кто такие?
– Задольские, две сестры, девицы.
– Это они и есть… Вот которая стоит, а другая сидит. Старые девицы…
– Нет, – рассмеялся князь. – Это приживалки. Вон молоденькая – Задольская. А другой сестры в горнице нет…
– Она хорошенькая… Белокурая… А та такая же или хуже?..
Князь не ответил.
– Что же, Караваев их хороший знакомый?
– Даже вздыхатель. В женихи метит, как и все Мариинцы… – сказал князь. – Как и вы будете скоро, – прибавил он сухо.
– Я?! Что вы! Христос с вами! – воскликнул Звездочкин. – Нет, князь, если моя нога переступит хоть раз порог этого дома, то ждите светопреставления на другой же день. Я терпеть не могу дамского общества и от всякой юбки спасаюсь бегством.
Между тем гусар, видимый в гостиной, что-то снова усиленно размахивал правой рукой. Женщины смеялись.
– Дурак! – вдруг резко выговорил князь. – Показывает, как пикой колоть. Воин! Как же? Герой гусар. Портняга. Даже на маневрах не бывал. Воображает, что поясничеством понравится. Осел. Идиот… Пойдемте! – прибавил он слегка нетерпеливо.
И оба офицера двинулись вместе.
Товарищ, которого встретил князь, был только что произведен в корнеты. Это был среднего роста, очень юный на вид и белолицый молодой человек с большими красивыми глазами. У него не только не было усов, но не было и тени какого-либо пушка на губах. Это был в полном смысле слова птенец, вылетевший только из гнездышка.
На Звездочкина и смотрели в полку именно так. Это был один из тех офицеров, которые находятся на особом положении во всяком полку. Все считают долгом им протежировать. Они – полковые дети.
Это те юноши, которые прямо от маменьки с папенькой, от мамушек, тетушек, братцев и сестриц, с варенья и печенья, попадают прямо в среду офицеров. Они всегда ухмыляются глупо, озираются робко и краснеют от всякой офицерской беседы, так как многое, о чем у маменьки с папенькой было запрещено даже и на уме иметь, здесь говорится вслух. Звездочкина звали в полку: птенчик, цыпленок, душанчик. За последнюю зиму кто-то почему-то прозвал его «княжна», и это прозвище укрепилось за ним.
Офицеры долго шли молча. Князь насвистывал марш, а насвистывание было у него всегда признаком внутреннего волнения.
– Вы куда, Звездочкин, идете? – сухо спросил он, наконец.
– Я… Я так… – смутился видимо юноша. – Я вот пройду и вероятно домой.
– Так я вас провожу до вашей квартиры.
– Да… Но… Я не знаю… Может быть я…
Корнет окончательно запутался и запнулся. Князь косо глянул на него, но среди темноты ночи не мог видеть лица его. Голос, однако, явно выдавал его смущение.
– Опять под окна!! – резко вырвалось вдруг у Аракина вспышкой.
– Что?.. Какие окна!?
– Опять под окошки того дома, который вы якобы даже не знаете кому и принадлежит.
Звездочкин приостановился и обернулся к товарищу.
– Совсем ничего не понимаю… – тихо произнес он.
– Вы влюбились, – заговорил князь глухо, – в одну из Задольских. Как и все мы по очереди влюблялись. Вот и все!.. Мне любопытно знать только одно: в которую… в младшую или старшую?
– Христос с вами! – воскликнул Звездочкин.