Петербургское действо. Том 1

– Сделайте милость, – говорил Алексей Орлов, – заступитесь: ваша внучка многое может сделать, а вам она, конечно, не откажет.

Иоанн Иоаннович объяснил, что он давно не был у внука, своей внучки недолюбливает, смазливой рожи ее видеть без досады не может, но что ради сыновей старого доброжелателя Григория Иваныча Орлова поедет к внучке и попросит.

– Токмо одно мне удивительно, – отозвался он. – Маргарита коим бесом в случае? Что она может? Неужто она такой вьюн, что успела при новом дворе ходы завести и теперь вдруг к ней надо за милостями забегать? Вот так финт! Удивительно!

Когда Орлов уехал, Иоанн Иоаннович долго сидел и соображал, долго обдумывал новое чрезвычайное открытие. Эта Кирилкина женка – удивительная красавица, но лиса, плут, заморская шельма, которая и нравилась ему, и отталкивала его своей темной душонкой, – вдруг оказывается, неизвестно с каких пор и неизвестно почему, сильною личностью при новом дворе! Офицер гвардии просит заступиться и ехать к ней. Иоанн Иоаннович решил ехать намедленно к внучке если не ради Орловых, то ради себя самого.

«Мало ли что может на башку свалиться? – думал он. – Не только мое положение при новом государе стало неизвестно и темно, но даже Разумовские нетвердо сидят в своих дворцах. А тут вдруг эта цыганка оказывается силой великой?!»

В это же время Григорий Орлов побывал у своей приятельницы Апраксиной и удивил и ее, как брат удивил старика Скабронского. Она убедила друга, что Маргариту очень любит, что они тайн не имеют друг от друга и что подобное значение иноземки есть досужий вздор и выдумка Котцау. Григорий унылый поехал к князю Тюфякину требовать уплаты давнишнего карточнаго долга, ради того чтобы иметь хоть деньги налицо в случае возможности примирения.

Князь Глеб Тюфякин жил в небольшой квартире на Морской, недалеко от Орловых. Он пользовался самой плохой репутацией. Все, что может сделать петербургский франт-офицер сомнительного, князь Тюфякин проделал все. Насколько Григорий Орлов был известен своими любовными похождениями, настолько был известен и князь Тюфякин, но с тою огромною разницею, что Орлов был героем в воображении многих столичных молодых красавиц, а князь Тюфякин был героем пожилых женщин, преимущественно богатых, и во всех своих похождениях являлся темною личностью. Во всякую историю, передаваемую о нем, примешивалась всегда какая-нибудь не вполне чистая выходка.

Хотя его и звали в столице «фаворит фаворита фаворитки», но порядочные офицеры гвардии сторонились князя Тюфякина как личности, с которой наживешь какое-нибудь срамное дело. Каким образом сумел князь Глеб пролезть в дружбу с любимцем государя и Воронцовой – Гудовичем, всем было почти непонятно. Пользовался он этой дружбой тоже для многих темных дел. Он близко знал в столице и был в постоянных сношениях тоже с разнообразными темными личностями. Между прочим, его главный помощник во многих делах был довольно известный в городе еврей Лейба.

Долгов было у Тюфякина без числа, а жил он широко. Он многих уверил, что получает через своих сестер-княжон от их тетки-опекунши до тысячи червонцев в год, но это была выдумка, и какие деньги тратил Тюфякин – было совершенно неизвестно.

За несколько времени перед тем он часто бывал у Орловых и постоянно вел крупную игру в карты. Князь не очень нравился кружку Орловых, и его собирались уже в начале зимы перестать пускать, но в то же самое время князь вдруг проиграл пятьсот червонцев Григорию Орлову и, не уплатив, перестал бывать сам. Прежде, выигрывая тоже крупные суммы, он всегда аккуратно получал их, и теперь всю компанию сердило то обстоятельство, что их же частию отыгранные деньги князь, по-видимому, не намеревался возвращать, ибо ноги не ставил. Орловы около Святок, и, стало быть, в начале нового царствования, собрались было потребовать деньги с князя, припугнуть его и заставить заплатить, но в то же время они узнали, что ловкий Тюфякин сумел вдруг из русского офицера сделаться голштинским офицером. Из своего полка, Преображенского, он вдруг перешел в любимый государев полк. Это был первый пример, которому затем последовали и другие русские офицеры, но все они были на подбор с дурными репутациями.

Тюфякин, как первый поступивший в голштинцы, был отличен государем, и трогать его становилось опасным, но Орлову были теперь позарез нужны деньги, и он решился. Явившись на квартиру Тюфякина, он нашел его дома, но произвел некоторого рода переполох.

Тюфякин, приняв его, скрыл в соседней комнате двоих лиц, бывших у него. Одна из этих личностей был еврей Лейба, присутствие которого в квартире офицера имело довольно дурное значение. Григорий Орлов не преминул бы сказать всем, что видел Лейбу, самого отчаянного мошенника и ростовщика, в квартире Тюфякина. Другая личность, которую князь Глеб поневоле должен был спрятать, была его сестра княжна Настасья, которая тайком от сестры и тетки иногда стала при поездках с ним в город заезжать к нему на квартиру. Под предлогом какого-нибудь званого вечера в городе Настя теперь оставалась у брата иногда до ночи, и он отвозил ее сам домой к тетке-опекунше.

Князь Глеб, тотчас догадавшись при появлении Орлова, в чем дело, принял его крайне любезно.

– Давно я у вас не был, Григорий Григорьич, времени не было. У нас в Рамбовском полку теперь все учения да экзерциции, не то что бывало в преображенцах.

– Коли тяжело там служить, не надо было переходить, – сурово выговорил Орлов. – Никто вас в голштинцы не гнал. А я к вам по делу, князь. Чаю, уж смекнули?

Князь сделал вид, что не понимает.

– На свои долги память коротка, – буркнул Орлов.

– Да, да, как же, помню, всякий день собираюсь, – заметил князь. – Экая досада, что вы вчера не приехали, вчера вот были деньги, и большие деньги, да все разошлось. Сегодня ни гроша нет, ей-богу.

При этом князь Глеб живо размахивал руками, а глаза его бегали по всей комнате и по Григорию Орлову, не останавливаясь ни на секунду ни на чем.

– Экая досада, что бы вам вчера-то! Ведь вот как на смех.

Орлов понял, конечно, что сказанное выдумка.

– Это как в Немеции, в одном городе был трактир с вывеской: «Сегодня здесь постой и стол за деньги, а завтра – даром!» Были молодцы, что наутро заходили прочесть вывеску и за ухом почесать… Ну, я бы не пошел, князь. Себя в дураки рядить не дам. Так вот что… Денежки пожалуй, нужда крайняя.

– Да, право ж, не могу. Вот на днях как-нибудь заеду и привезу. Беспременно! – жалобно выговорил князь.

Григорий Орлов посидел несколько минут молча, опустив глаза в землю, потом вдруг начал сильно и громко сопеть, как бы отдуваясь от усталости. В то же время его большая рука поднялась, и он начал медленно гладить себя по щеке и проводить ладонью по губам.

Князь Тюфякин смутился. Он знал давно и близко этого силача и знал, что это сопение и это поглаживание себя по щеке означало в Орлове гнев, который подступает к сердцу.

«Загребет вот сейчас и убьет сдуру», – невольно подумал Тюфякин, вспоминая, как раз подобное случилось у него на глазах в одном трактире. Рассерженный Орлов, посопевши немножко, взял одного офицерика за шиворот, протискал его, бог весть как, в печку, где еще дымилась головешка, и запер заслонку. После этого Орлов тотчас же уехал из трактира, а офицер из печки обратно, хотя уже и добровольно, вылезть все-таки не смог, и пришлось выламывать кирпичи, чтобы его освободить.

– Клянусь вам, Григорий Григорьич, – завопил Тюфякин, увидя знакомый жест, – завтра или послезавтра непременно постараюсь, хотя себя заложу, а достану. Пожалуйста, не пеняйте, всего денек-другой…

– Да вас, батенька, в заклад кто же возьмет? – пошутил Григорий.

– Так сказывается, – кисло ухмыльнулся Тюфякин.

– Хорошо, – проговорил Орлов серьезно. – Только помни, Глеб Андреевич, свое слово. Я ведь не затем приехал просить отдать мне деньги, что мне нужно в карты их спустить. У меня на шее дело пагубное. Если вы отдадите мне завтра деньги, они меня из беды выручат. Не отдадите, то не пеняйте, я вас только где повстречаю, то и поломаю малость, – и Шванвич вам не поможет. Вместе с братом Алеханом за вас примемся.

Последнее Орлов сказал умышленно: он узнал, что Тюфякин со времени проигрыша ему денег подружился с первым силачом, известным на весь Петербург и даже на всю Россию, как бы предвидя, к чему поведет неуплата денег.

– А дело мое, князь, погибельное, за всю жизнь такой беды не стряхивалось на голову.

– Да какое у вас дело? – заговорил Тюфякин. – Не могу ли я вам, кроме денег, помочь чем? Деньги сами собой, постараюсь непременно. Не могу ведь я тоже и в деле вашем вам пособить?

Орлов подумал и, сообразив, что Тюфякин и без того не может не знать его истории с Котцау, а только прикидывается, решил подробно все рассказать ему, за исключением, конечно, того, что Котцау просит денег за обиду.

– Деньги-то тут при чем же? – спросил Тюфякин.

– А ведь арестуют, потом сошлют, нужны деньги на дорогу. Шутите, что ли, к примеру, без гроша в Белозерск ехать…

Тюфякин подумал и обещал употребить все свое влияние на Гудовича и Воронцову, чтобы устроить дело и тем оттянуть уплату долга.

– Котцау я знаю, он ведь нас обучает экзерциции, – сказал князь. – Я к нему съезжу и, надеюсь, все устрою; не посмеет он артачиться. Я уж так подстрою, что он простит обиду… А вы, Григорий Григорич, сами тоже сделайте дельце, ступайте к одной красавице писаной, графине Скабронской. Знаете, что недавно в Петербурге, с год, что ли. Ее попросите вы за вас словечко замолвить.

Григорий Орлов во второй раз, от другого лица, услыхав то же самое, то есть о таинственном значении иностранки графини, невольно вытаращил глаза на Тюфякина. Котцау, Агафон и Тюфякин предлагают то же?..

– Чему удивились? Верно вам говорю. В чем тут сила, сказать вам не могу. А только говорю верно. Поезжайте к ней и попросите ее за вас похлопотать.

– Да нешто она… – заговорил Орлов и запнулся. – Нешто она пользуется благорасположением… Ну, государя, что ли?

Тюфякин стал хохотать:

– Что вы, помилуйте! Государь ее в глаза не видал никогда. Вы думаете, я вам сказать не хочу, боюсь, что ли? Вот побожусь на образ, совсем не то. Тут дело не в государе. Вы знаете, сказывают, что когда подрядчик какой из купцов хочет дело сделать, так не к барину идет, а к его управителю, вот так и тут. Графиня Скабронская государю совсем неизвестна. Ну а все-таки… как бы вам сказать… Вы все-таки поезжайте к ней. Многое она может. А как, собственно, и почему может… увольте – не скажу!

– Чудное дело, – пожал плечами Орлов. – Познакомлюсь, поеду, попрошу. Чудное дело! Ну а деньги, князь, как хотите, а получить позвольте. Вы сколько раз выигрывали у меня и в тот же вечер их в карман клали и увозили. Много червонцев перешло к вам орловских, позвольте разочек и нам ваших отведать, тюфякинских. А еще вернее молвить, позвольте мне, князь, свои обратно получить.

– Непременно, непременно, – зачастил Тюфякин. – Только если все-таки я усовещу бранденбургца и простит он вас, а графиня тоже поможет, то вы обещаетесь меня уже не прижимать. Обещаетесь?

Орлов подумал и вымолвил:

– Ладно! Даже вот что скажу: мне ведь все равно, что вам подарить, что на дорогу истратить. Если беда эта уляжется и мы с Алеханом останемся целы, то, пожалуй, вовсе я с вас взыскивать не стану, оставляйте их себе на разживу.

Тюфякин засиял лицом, даже голос его как-то изменился.

Когда Григорий Орлов вышел на улицу, появившиеся по очереди из засады гости все-таки нашли князя в некотором смущении, он думал: «Ну а если Котцау заупрямится? Придется платить?!»

Первый появился из соседней горницы, куда дверь была приотворена, еврей Лейба. Это был сухопарый, на кривых ногах, с резкими чертами лица сын Израиля; жид с головы до пят, но еще молодой и даже, пожалуй, красивый; он стал и впился в князя беспокойными глазами. Новый долг и новая уплата князя должны были более всего потревожить Лейбу. И так уж много денег пропадало за Тюфякиным, а теперь, очевидно, он будет просить опять нового займа.