Женское счастье

Она произнесла это внутри себя сбивчивым голосом и, тут же, испугавшись, замерла. Как же так? Неужели это правда? Но то, чего она боялась или принимала за сентиментальные наивные мечтания, вдруг открылось сейчас в этой непроизвольной фразе с полной очевидностью. Она будто оказалась на самом краешке жуткого ущелья, головокружительной пропасти, от взгляда в которую пьянит и обволакивает сладким страхом…

Но ведь это правда, сто раз правда! Она влюбилась. Пусть нелепой, безответной, недолговечной или еще там какой-то любовью, но это чувство никуда не деть, не избавиться, не укрыться, – ему лучше и приятнее подчиниться. «Я должна видеть его наедине! Хотя бы одну минуту!»

Вечером, за день до отъезда, Вера надела свое лучшее платье, учла все тонкости своей внешности: и подходящий цвет теней на веках, и перламутр лака на ногтях, – она готовилась основательно и кропотливо, хотела нравиться, она была влюблена. Незадолго до этого, в столовой, на ужине, встретилась взглядом с Виктором, ей показалось, что он посмотрел на нее с доброй настороженностью и, казалось, хотел что-то сказать и, может быть, сказал бы, если бы не соперница Ларочка…

Вера сидела на скамейке в сквере, на центральной аллее, на самом виду, чуть краснея перед проходившими перед ней людьми, мысленно перед кем-то оправдывалась, объяснялась, – и с упорством ждала, ждала его появления, ждала до самой темноты, до той последней черты, когда наконец все стало абсолютно тщетным. Он на аллее не показался, не пришел к ней, не откликнулся на ее умоляющий зов.

* * *

На следующий день, с утра, Вера упаковывала чемодан, была мрачнее самой мрачной тучи и раздражалась на любое пустяшное слово Ольги. Сегодня Веру все раздражало: и это море, которое синело в окне равнодушной синью с белыми барашками волн, и нагроможденье гор – камней в сущности, и тощие кипарисы, и эти стены, и эти порядки, – и быстрей бы отсюда уехать, забыть дурацкую смуту в душе!

В середине дня Вера пошла к регистратору – взять корешок от путевки. Она вошла в холл административного корпуса и вздрогнула: Виктор был здесь. Один. Вера оробела, сделала несколько неуверенных шагов, остановилась, еще сделала один шаг к нужной двери. Виктор шел ей навстречу.

– Я знаю, вы сегодня уезжаете, Вера.

– Да, через два часа у меня самолет, – тихо ответила она взволнованным голосом.

– Хочу надеяться, что вы улетите без обиды на меня, – казалось, он тоже сейчас немного волновался, а если уж не волновался, то, по крайней мере, не был тем смельчаком-охмурителем из первых курортных дней.

Вера ничего не нашла ответить, посмотрела на него с подозрением, но это было не отталкивающее подозрение, а любопытствующее, с приятным сомнением и ожиданием.

– Честно признаюсь, мне бы хотелось проводить вас, но… В данной ситуации это будет не совсем уместно, – что-то неопределенное, но небезотрадное было в этой фразе. – Если вы не возражаете, Вера, давайте договоримся так. Я иногда по работе бываю в вашем городе… Не удивляйтесь, я знаю, где вы живете. Главный врач санатория мой давний приятель. И все регистраторы – тоже… Я вам позвоню накануне, до приезда в ваш город. Я думаю, это произойдет месяца через два… Если я вам позвоню, вы не бросите трубку?

– Нет, – почти в полубеспамятстве произнесла Вера.

– Какой ваш номер телефона? Лучше служебный.

Вера почти бессознательно назвала цифры номера телефона и даже вспомнила код своего города. Виктор все записал в книжку и в ответ протянул визитную карточку.

– Здесь все мои координаты. Если я вам понадоблюсь, звоните по любому случаю, без причины… А я буду помнить все, о чем сказал вам сегодня. Время пролетит быстро. – Он достал из кармана старинную позеленевшую монетку, с размытым незнакомым барельефом.

– Я нашел ее здесь, на берегу. Возьмите на память. Надеюсь, через пару месяцев снова увидеть ее у вас в руках.

Она ничего не успела ему сказать из того, что припасла, успела только улыбнуться, и он ушел, на прощание легонько стиснув ее руку повыше кисти. «Через пару месяцев», – будто эхом отзывались его удаляющиеся шаги, будто наваждение, будто фантастический призрак встретился Вере у дверей регистратора…

* * *

В самолете на Веру что-то накатило, нашло, приятно задурманило; она сидела завороженно, отвернувшись к иллюминатору, где простиралась бесконечная белоснежная пустыня облаков, и тихо, без всхлипов плакала. Светлые, легкие слезы медленно катились по ее щекам, – так плачет невеста, хотя она еще не знает, когда свадьба, но ей сделано предложение от любимого человека, такими слезами плачет бедняк, который, пройдя через унижения нищеты, вдруг получает от дальнего богатого родственника часть наследства, которого хватит до конца дней, так плачет актриса, которая, промучавшись на второстепенных ролях, наконец-то удостоилась самой заветной, главной… Вера плакала и не утирала слезы.

7

Кубыкин встречал Веру в аэропорту с цветами – со слегка подувядшими гвоздиками, одной желтой и двумя красными, купленными, видать, тут же у старухи-цветочницы. Он был в белой рубахе с длинными рукавами, хотя стояла жара и можно бы выбрать рубашку с коротким рукавом и более выигрышной расцветки, или обойтись стильной футболкой. «У него же они есть, – подумала Вера. – Сама покупала. И опять он сутулится».

Кубыкин был оживленно поспешен, даже чересчур суетлив, радостно сияющий, словно приготовил основательный сюрприз, но бережет его для подходящей неотразимой минуты.

– Заедем домой, чемодан оставим, потом в магазин стройматериалов и сразу на дачу.

– Может быть, на дачу завтра? Я с дороги. Немножко устала. Я бы в ванной посидела. А на вечер могли бы купить бутылку вина, – осторожно намекнула Вера, рассчитывая на ласковое «вечернее» внимание мужа.

– Нет-нет, сегодня поедем. Там отдохнешь. Я ведь на тебе пахать не собираюсь. Увидишь… – в чем-то секретничая, предупредил он.

Вера наблюдала за ним с некоторой отрешенностью. И глядела как-то странно, оценивающе. Словно бы все время хотела задать вопрос: «Что ты, Кубыкин, за человек? Какой магазин стройматериалов, какой смеситель для ванны? Зачем он на даче, если там нет горячей воды? И почему ты в конце концов не обнимешь меня по-хорошему, так чтоб косточки захрустели?» Но все эти вопросы она произнесла про себя.

* * *

Дача за время отсутствия Веры не просто подалась в строительстве, она крепко изменилась, расширилась и подросла внешне, капитально преобразилась внутри.

– Да ты посмотри, посмотри, чего я тут сотворил! Видишь вот! Второй этаж закончил почти… А сюда, сюда иди-ка! Смотри, как я веранду сделал: рейку обжег и под лак… А потолки, ты потолки посмотри! Как в евроремонте! А ванная… Да это такой шик!

Вера рассеянно и недоуменно, словно бы очутилась на незнакомой новостройке, поглядывала то на одно совершенство, то на другое, пока еще не поражаясь и не радуясь, и время от времени выжидательно, даже с некоторым опасением останавливала взгляд на Кубыкине.

Кубыкин, приехав на дачу, уже успел переодеться в рабочую одежду: в клетчатую рубаху с залоснившимся воротом и обшлагами и в широкие, грубые штаны, подвязанные, вместо пояса, на веревочку, и казался теперь почему-то поменьше ростом и как будто не очень побрит. Глаза его горели, он радовался по-детски искренно, от всей души.

– Здесь, здесь-то погляди, чего я смудрячил, пока ты на югах прохлаждалась! В этот погреб можно мамонта положить, и холодильника не надо… Вот опалубку по периметру сделал – забетонирую. До холодов надо еще стены успеть оштукатурить… Ты давай тоже переодевайся, мы наверх с тобой слазим, увидишь, чего я там соорудил… Ну ладно, это потом. Сперва я смеситель прикручу в ванной… Это пару минут… Ты вещи пока разложи…

Кубыкин и в самом деле в несколько минут приладил новый смеситель в ванную. Затянул последнюю гайку, окинул взыскательным взглядом новинку и, удостоверившись, что придраться здесь больше не к чему, опять позвал Веру:

– Ну как? Видишь каково? – бурно выражал свою восторженность Кубыкин, указывая на новенький блескучий смеситель. – Блестит, аж в глазах резь! Будешь тут плескаться, почище, чем в море.

Вера негромко, бескрасочно сказала:

– Да… Действительно блестит…

Кубыкин, возможно, ожидал большей похвалы, но и на такую не обиделся; он, вероятно, еще что-то держал про запас, покуда таился:

– Тут у меня еще одна штуковина приготовлена… Ну да ладно. Это потом… Давай поедим сперва. В подвале у меня квасок для окрошки приготовлен. Хрену надо потереть. Окрошка без хрена – что машина без колес, что дом без крыши, – высказался Кубыкин по этому поводу, рассмеялся. – Давай вливайся в дело…