За горами, за долами… Выпуск третий

Юлька любила этот диван. Если лечь на него и закрыть глаза, то можно представить себе все, что захочешь: самолеты, море, разные страны. А потом уже сов-сем легко рисовать все это на бумаге.

Юлька залезла на диван, свернулась калачиком и закрыла глаза.

Что бы сейчас такое себе представить?..

Но почему-то ничего не представляется. Только спать очень хочется. Ну ладно, она пока поспит, а когда мама ляжет рядом, Юлька поговорит с ней еще.

Но Юлька так и не проснулась до самого утра. Лишь во сне ей казалось, что мама никак не может заснуть и часто ворочается…

Следующий день начался как обычно. Опять нужно было есть манную кашу, а потом залезать в комбинезон. Из желтого комбинезона Юлька давно уже выросла, и он ей жмет во всех местах.

А вот и детсад. И мама поцеловала на прощание.

Только почему это она как-то странно посмотрела?

В детском саду Юльке нравится. Там много игрушек, и все воспитательницы очень хорошие. Особенно Виктория Андреевна. Она все-все на свете знает. И может ответить на самый трудный вопрос. А самое главное, она всегда внимательно слушает и никогда не говорит: «Отстань, мне некогда».

Вот и сейчас Юлька спросила Викторию Андреевну:

– А в Ташкенте есть море?

– Нет, – ответила Виктория Андреевна. – В Ташкенте моря нет.

«А-а, – догадалась Юлька. – Просто море в Ташкент еще не успели прорыть».

И только Юлька хотела сказать об этом, как вдруг в дверях увидела маму.

Вот это неожиданность! Еще ведь и полдника не было!

– Собирайся, Юлька, – сказала мама. – И попрощайся со всеми. Мы едем в Ташкент.

Но Юлька ничуть даже не поверила.

– А как же работа? – спросила она. – И квартира тоже?

– Мне отпуск дали, – объяснила мама. – А за квартирой Виктория Андреевна присмотрит. И не копайся, поезд в шесть двадцать уходит.

И тут только Юлька поверила…

В своем желтом комбинезоне и с рисунками под мышкой Юлька стояла у окна вагона. От ее дыхания толстое стекло запотело, перестало быть прозрачным. Юлька протерла его рукавом и сквозь него опять стало все видно.

Но вот паровоз зафыркал, засвистел и покатил по рельсам все быстрее и быстрее.

АКСАЙ – БЕЛАЯ РЕКА

Последние дни ему часто снился один и тот же сон. Синяя котловина небольшого озера, удивительно сладкая трава вокруг и он сам, маленький, нескладный еще жеребенок, ждущий с матерью разрешения отца. Но вот отец осторожно спустился к воде, прислушался, замер, втянул ноздрями воздух и тихонько заржал. Тогда мать нежно и легко подтолкнула его, и он, Аксай, вытянул вперед морду и жадно, захлебываясь, начал пить. Потом обернулся. Отец и мать стояли рядом и смотрели на него…

Аксай – старый жеребец с рваным шрамом на бедре – стоял на вершине пологого холма. Под ним, медленно переходя с места на место, паслась его крошечная семья: кобылица Бахор и жеребенок Юлдуз. Легкий ветерок, родившийся на окраине великой степи, лениво шевелил их короткие гривы.

Аксай поднял голову и понюхал ветер. Он пах недавно сошедшим снегом и только-только зазеленевшей молодой травой.

Становилось тепло, редкие дожди – короткие, ливневые – быстро проходили, и яркое солнце мгновенно высушивало степь.

Над землей, неподвижно распластав крылья, парил беркут, и, испугавшись его тени, жеребенок с белой отметиной на лбу шарахнулся в сторону.

– М-м-м, – ласково позвала его мать, и он, успокоившись, снова начал щипать траву.

Этот резвый жеребенок с отметиной, похожей на звезду, появился на свет ранней весной, и Аксай, наблюдая за ним, радовался, что растет жеребенок быстро. И имя ему сам придумал. Юлдуз – звезда. Красивое имя, будто большая ночная звезда спустилась сверху отдохнуть на лоб малыша, да так там и осталась. И, конечно, когда Юлдуз вырастет и станет знаменитым на всю степь вожаком, все вспомнят и про его отца Аксая…

Совсем недалеко, за грядой холмов, Аксай заметил большой, лошадей на пятьдесят, табун. Его хозяин – огромный черный жеребец, с густой, трепещущей по ветру гривой, как часовой стоял на страже и, увидев Аксая, злобно заржал.

В другое время Аксай поскакал бы навстречу, чтобы в честном бою помериться силами и испробовать на непочтительном жеребце крепость своих копыт и остроту зубов.

Сколько в его долгой жизни было таких поединков! И побежденные им всегда уходили из табуна.

Пусть поодаль они вновь начинали хорохориться, ржать, но и Аксай, и они хорошо знали, что все кончено и им придется уйти.

А потом Аксай присоединял к своему табуну их кобылиц.

Но сейчас, после тяжелой голодной зимы, исхудав, он иногда чувствовал себя слабым. Слабость вдруг подступала к нему, и тогда, закрыв глаза, чуть поматывая головой, он неподвижно стоял на странно разъезжающихся ногах и ждал, пока слабость уйдет из его большого сильного тела…

С каждым днем солнце излучало все больше и больше тепла, уже появились слепни, и нужно было перекочевывать на летние пастбища, к видневшимся на горизонте горам.

Много раз водил Аксай туда свой табун, и сейчас, представляя будущую дорогу, обернулся и посмотрел на Бахор. Почувствовав его взгляд, она подошла к Аксаю, положила узкую морду ему на круп.

И Аксай кивнул головой. Еще мал был их жеребенок, еще рано было пускаться ему в дорогу.

А там, в высоких прохладных горах, где-то ждала синяя котловина озера, полная чистой воды, и удивительно сладкая трава вокруг. И он, Аксай, осторожно спустится к воде, прислушается, замрет, втянет ноздрями воздух и тихонько заржет.

И жеребенок Юлдуз жадно, захлебываясь, начнет пить. Потом обернется. А он, Аксай, будет стоять рядом и смотреть на него…

Огромный черный жеребец с трепещущей по ветру гривой вдруг выскочил из-за холма и понесся на Аксая. Не доскакав, остановился, круто выгнул шею, приподнял хвост и, коротко и высоко ступая ногами, сделал круг, другой.

Аксай и черный жеребец сошлись нос к носу, медленно развернулись и, вновь повернувшись, встали, в пок-лоне пригнув головы к земле.

Они представлялись друг другу перед схваткой, готовясь биться до конца.

– Я – молодой, великий, страшный. Когда я скачу, приминая землю копытами, от гор с гулом отваливаются огромные камни. На небе собираются грозовые тучи и кидают вниз молнии. Я хозяин степи. Одним ударом я могу убить волка, и их стаи в страхе бегут прочь, услышав топот моих копыт. Табун мой велик, и я хочу при-соединить к нему всех кобылиц, пасущихся в степи! Как ты смеешь сопротивляться мне! Ты, старик… – так говорил, оскалив зубы, черный жеребец.

Аксай – Белая река, ничего не ответил черному жеребцу, только чуть повернул голову и краешком глаза посмотрел на своего жеребенка.

Пронзительно визжа, они поднялись свечами, скрестили в ударах передние ноги. Потом, тесня друг друга, сделали полувольт и снова сошлись в схватке.

Аксай разворачивался, бил задними ногами, а черный жеребец старался достать его зубами. Из глубоких ран струйками била кровь, пятная серо-бурую шкуру Аксая, и стекала на траву.

Дважды уже оскальзывался Аксай, припадал к земле, а черный жеребец все наседал и наседал на него, пытаясь опрокинуть и затоптать…

Он не убегал – уходил, медленно уходил, шатаясь и хромая, почти ничего не видя сквозь заливавшую глаза кровь, побежденный Аксай – Белая река. Старый конь с рваным шрамом на бедре. Он медленно уходил и слышал, как трубно ржал черный жеребец, радуясь победе…