Чужая колея

– Да о чем тут было думать? – подавленное состояние, в которое ввергла Свету принесенная Серегой новость, постепенно уступало место глухому раздражению. Она начала осознавать, что все надежды, с которыми они приехали в Москву три месяца назад, похоже, рухнули в одночасье из-за совершенно идиотского, необъяснимого по своей глупости, поступка парня, на помощь которого она так рассчитывала. – Это же не твои деньги, о чем еще тут можно думать?

– Ладно, хватит! – Серега вскочил с кровати, на которой они сидели, закрывшись в своей комнате, чтобы соседи не мешали разговору, и как зверь в клетке заметался в тесном пространстве между дверью и окном. – Сделал – и сделал. Таким вот твой пацан оказался лохом, чего теперь это обсуждать? Короче, тебе валить надо. Прямо сейчас.

– Ты думаешь, они?..

– Я не знаю! Не знаю, как отреагирует Макс на то, что ты не явилась. И мне, если честно, на это насрать, с этим буду завтра разбираться. Так и скажу ему – домой уехала. Только ты к этому моменту уже действительно должна быть дома. Уж искать тебя он точно не станет.

– Зато на тебя, наверно, разозлится, – неуверенно сказала Света.

– Да и хер бы с ним, – Сергей явно хорохорился, но Света видела, как ему на самом деле страшно. – Говорю же – завтра поглядим. А сейчас – собирайся. Провожу тебя на Щелчок, до автовокзала, вечером автобусы должны быть. На крайняк рванем на Ярославский, через нас поездов проходящих куча, на какой-нибудь точно билет достанем.

– Слушай, а как же паспорт? Как я дома без паспорта, даже на работу не устроиться!

– Блин! – Серега замер посередине комнаты, внезапно вспомнив, что оба их документа ушли в руки парня, которого привел Влад, и связь с которым стала теперь невозможной. – И здесь этот урод нам подгадил!

– Ладно, – решительно заявил он, поборов секундное замешательство. – Об этом тоже потом… Поспрашаю пацанов, может, кто поможет на того перца выйти. Ну, чего сидишь? Собирайся.

* * *

О причинах внезапного, среди ночи, возвращения из Москвы родители, слава богу, не допытывались, и Света не стала рассказывать о поступке Сереги, ограничившись короткими нейтральными фразами: «Сложно там все, чего-то, не получилось у нас» и «Сережка остался, попробует еще покрутиться, а я поняла, что мне здесь лучше». В подробности столичной жизни дочери родители особо не вникали еще и потому, что не успели оправиться от оглушающей новости: Нине Ивановне, давно испытывающей проблемы с ногами, поставили страшный диагноз – сахарный диабет. Течение болезни указывало на то, что очень скоро она не сможет ходить на работу, и придется оформлять инвалидность.

Света очень быстро поняла, что уверения Славика в готовности во всем помогать жене по большей части были лишь сиюминутным благородным порывом – отец оставался все тем же добродушным бездельником, каким стал уже много лет назад. Над семьей нависла реальная угроза нищеты – пособия Нины Ивановны будет едва хватать на пару походов в магазин. Мать призналась, что несколько раз садилась за написание дочери письма, в котором хотела рассказать о приключившейся беде, но так и не решилась его отправить. «Письмо от тебя в октябре пришло, радостное такое – Сергей работает, скоро прописку получите, ты по специальности устроишься, все хорошо у вас. Вот я и подумала: напишу сейчас про наши проблемы, бросишь все, примчишься, станешь тут с нами возиться, а каково мне будет знать, что жизнь тебе поломала? Решила – мы со Славкой тут как-нибудь перебьемся пока, а там, глядишь, и ты в Москве на ноги встанешь, может, и с деньгами пособишь».

«Что ни делается – все к лучшему» – справедливость этого избитого утверждения Светлана оценила, когда представила свою дальнейшую беззаботную жизнь в Москве в полном неведенье о проблемах родителей. Мать влачила бы жалкое существование, считая каждую копейку, писала бы дочери бодрые письма, не желая мешать ее счастью, а она, Светлана, возможно, и не всегда бы вспоминала о необходимости послать домой хоть немного денег.

Нужно было срочно устраиваться на работу, но для этого предстояло сначала решить проблему с паспортом. Не питая ни малейших иллюзий по поводу возможности Сереги найти и вернуть их документы, Света на следующий же после приезда день пошла в паспортный стол. Выдержала долгий и нудный допрос – «Потеряла или украли? Где, когда? Что делала в Москве?» – заполнила длинную анкету, написала заявление, расписалась в каких-то карточках и через две недели, в течение которых еще три раза ходила по вызову в отделение милиции, наконец получила новенький паспорт.

По трудоустройству особых вариантов не просматривалось, и она вновь явилась в ту же поликлинику, из которой три месяца назад такая счастливая выскочила навстречу новой жизни. Место ее до сих пор было свободно, и главврач, не выказывая особого удивления и не задавая лишних вопросов, быстро передал ее бумаги в отдел кадров. Зарплата оставалась такой же мизерной, зато на этот раз работа в медучреждении давала одно ощутимое преимущество – матери требовалось теперь много лекарств, и, в условиях тотального дефицита или запредельной розничной цены, у Светы появилась возможность иногда доставать нужные медикаменты.

Коллеги встретили «блудную дочь» ровно, но если врачей мало интересовал московский опыт молодой девушки – персонал был возрастной, многие понимали цену рассказам о разгульной столичной жизни – то медсестры, по большей части Светины ровесницы, не скрывали жгучего любопытства. Света не любила рассказывать о своей поездке и обычно отделывалась общими фразами и малозначащими фактами, отчего подружки решили, что она, прожив в Москве всего три месяца, что-то сильно стала задирать нос. Вслух ей ничего не высказывали, и только 30 декабря, когда коллектив поликлиники устроил в ординаторской импровизированный новогодний банкет, уже слегка поддатая Вика – девушка, наиболее рьяно стремящаяся «вырваться из этой дыры» и осенью провожавшая коллегу с неприкрытой завистью в глазах, не скрывая сарказма, вдруг осведомилась у сидящей напротив и весело болтающей с соседкой Светланы:

– Ну чего, Светик, в столицах-то не шибко все оказалось медом намазано?

Вопрос повис в воздухе – так неожиданно он прозвучал среди общего веселья. В наступившей тишине Света, ничуть не смутившись, ответила спокойно, без намека на вызов и вполне доброжелательно:

– Там, Викуль, все по-разному. Кому-то везет, кому-то нет. Если у меня не получилось – это не значит, что не получится у тебя.

– Эх, девоньки, – вмешалась Клавдия Ивановна – пожилая уборщица, проработавшая в поликлинике больше тридцати лет. – И все-то вас несет куда-то, все на месте не сидится, все счастья в чужих краях ищете. А ведь люди не зря говорят: где родился, там и пригодился. Я вот сроду никуда не уезжала, а прожила жизнь, дай бог каждому – муж, детей трое да внуков пятеро, глядишь, и до правнуков доживу. Детишки, скажу вам, в старости такое утешение – живи да радуйся.

Больше Вика Свету не цепляла, мимолетный инцидент быстро забылся, и остаток вечера прошел в задушевных беседах, прерывающихся лишь нестройным хоровым пением.

В январе пришло письмо от Сереги. Тон послания оказался на удивление бодрым: он писал, что ожидаемого им сурового наказания со стороны Макса не последовало, некоторое время пришлось поработать грузчиком на оптовом складе, но теперь его вновь вернули за прилавок, правда, часть зарплаты вычитают в счет долга, но того, что остается, вполне хватает на жизнь. Сообщил, что так и не смог вернуть паспорта, пока живет по какой-то справке, выписанной ему по знакомству и за деньги в Москве, поэтому вскоре собирается ненадолго приехать в город, чтобы оформить новые документы. В коротком, уместившемся на тетрадной страничке, послании Серега ни разу не поинтересовался делами подруги, не спросил, чем Света занимается, устроилась ли на работу, или как самочувствие матери, не говоря уже об обычных для таких писем заверениях: «Скучаю, хочу тебя видеть, приезжай скорее и т. д.». Он рассказывал о себе и лишь в самом конце, будто спохватившись, приписал, что теперь, когда все утряслось, Света вполне может вернуться к нему, и они «чего-нибудь сообразят» с ее трудоустройством.

Прислушавшись к своим ощущениям, Света даже немного удивилась тому, что нарочито деловой и немного равнодушный тон письма ее совсем не задел. С момента ее возвращения прошло всего полтора месяца, но та поездка за московским счастьем уже казалась ей чем-то далеким, словно смутные детские воспоминания, к тому же этого короткого срока хватило, чтобы понять – отношения с Серегой, с которым она совсем недавно связывала свое будущее, значат для нее не так уж и много. Болезнь матери внесла в жизнь Светланы серьезные коррективы и полностью сменила приоритеты. За эти полтора месяца она редко думала о Сереге, бывало, что за весь день в хлопотах по хозяйству, в заботах о Нине Ивановне, которой становилось все трудней подниматься с кровати, в мучительных размышлениях о том, как бы дотянуть до получки, Света ни разу не вспоминала об оставшемся в Москве вроде бы своем парне.

Отвечать на письмо она не стала, рассудив, что, раз Серега все равно скоро приедет в город оформлять паспорт, у них будет возможность спокойно поговорить. Если, конечно, ему вообще понадобится этот разговор.

Глава четвертая

Как всегда, при первом же весеннем потеплении на дороге появилось много «подснежников». Хозяева машин, никогда не знавших зимней резины, стали готовиться к открытию дачного сезона. Этот период в автосервисе традиционно отмечался наплывом клиентов: те автовладельцы, которые не могли похвастаться «растущими из правильных мест» руками, гнали своих восставших из зимней спячки железных коней для выполнения элементарных профилактических работ.

Марку не очень нравились такие времена: заказов было много, но большинство из них оказывались копеечными, и увеличение нагрузки никак не отражалось на итоговом заработке.

– Эй, Назаркин, – услышал он за спиной хриплый окрик мастера слесарного цеха. – Давай сюда, быренько.

– Можно бегом? – поинтересовался Марк, неторопливо направляясь к начальнику.

– Поговори мне. Вот, короче, – мастер передал Марку лист заказ-наряда. – Бежевая «шестерка», замена масла. Займись. Хозяин торопится, сделаешь быстро?

– Ноу бэзерс.

– Чего?

– Базара нет, говорю. – Марк забрал наряд и, повернувшись в сторону отдела запчастей, добавил нравоучительным тоном. – Английский надо было в школе учить.

– Э, слышь, шутник? – окликнул мастер удаляющегося в сторону склада слесаря. – Замена масла – это значит только замена масла. Усек?

Марк остановился, повернулся к начальнику, скривив недовольную мину.

– Фильтр, я так понимаю, снаружи помыть?

– Правильно понимаешь. Чтоб как новенький сверкал.

– Васильич, тачка не новая уже, масло через сто километров черное станет.

– Ты чего, совестливый стал, Назаркин? – вкрадчивым тоном поинтересовался Васильич. – Если такой честный – отказался бы от премии, а?

Марк изобразил на лице глубокую задумчивость и, словно человек, принявший, наконец, трудное решение, произнес с непроницаемо серьезным видом:

– От премии я, Васильич, отказаться никак не могу. Нет, я бы, конечно, с удовольствием, только ведь премию мою тогда на всех поделят, и тебе тоже перепадет, так? Это будет несправедливо, а я всегда за справедливость. Так что – под твою ответственность.

Какое-то время Васильич сверлил злобным взглядом этого сраного юмориста, с первого дня работы изводившего его своими подколками, которые казались еще обиднее из-за того, что всегда произносились абсолютно серьезным тоном, и, так и не придумав достойного ответа, выдавил сквозь зубы:

– Не можешь – тогда исполняй. И чтобы мигом!

– Ага, – рассеянно произнес Марк, внимательно разглядывающий что-то за спиной мастера. – Конечно, мигом. Теперь вообще не до масла – сегодня впереди много работы, хочу поучаствовать, деньга мало-мало зашибить.

– Чего еще?

Васильич обернулся. В зону приемки вальяжно вкатила белая «восьмерка», из которой вылезла, с любопытством оглядывая помещение цеха, высокая девица в приталенном джинсовом костюме. Длинные волосы свободно растекаются по плечам, темные очки элегантно сдвинуты на лоб. Мастер-приемщик Грищенко, проворно выскочив из-за своего стола, уже спешил к клиентке, нацепив на лицо широкую дружелюбную улыбку.

– У этой «восьмерки», – произнес Марк задумчиво, будто врач, ставящий сложный диагноз, – явно течет тосол.

– Откуда знаешь? – подозрительно спросил Васильич.

– Откуда-откуда… Чего, сам не видишь? Из-под солнцезащитного козырька так и хлещет. Еще мастер называется. Движок перебирать будем, сто пудов. Сейчас Грищенко свою работу сделает, а потом и мы потрудимся. Так что, я пошел… масло менять.

Зарплата, за которую Марк расписывался в ведомости, не сильно превосходила ту, что он получал от Данилыча, причем без всяких ведомостей; основу заработка всех сотрудников сервиса составляли ежемесячные премии, и начислялись они совсем не за выработку нормо-часов. Доверчивый клиент, оплачивая отдельно работу и отдельно – запчасти и расходники, с уважением взирал на красочную вывеску «Автотехцентр “На Чепеле”». Официальный партнер АвтоВАЗа и АЗЛК и редко интересовался происхождением установленных на его машину деталей. Между тем оригинальные запчасти, как и любой дефицит, стоили дорого, и достать их можно было только через барыг-перекупщиков, поэтому чаще всего на машины клиентов ставились детали сомнительного происхождения и качества. Это были откровенные подделки или б/у, снятые с битых автомобилей и за копейки купленные на разборах. Такая практика заметно увеличивала прибыль сервиса, однако при ее использовании требовалась определенная осторожность, и ключевая роль в ней отводилась мастеру-приемщику. Именно он, первый общаясь с клиентом, должен был определить, может ли этот владелец в будущем доставить проблемы, после чего и принималось решение: обслуживать машину по-честному или срубить денег на «левых» деталях.