Бубновый туз

Бубновый туз
Евгений Евгеньевич Сухов

Деньги на стол, господа! #2
Легендарный жиган, головная боль чекистов и уголовного розыска, Кирьян Курахин по кличке Фартовый снова на свободе. Друзья отбили его у конвоя, и понеслась, закружилась вольная и опасная жиганская жизнь. Загудели малины на Хитровке и в Марьиной Роще, затрещали сейфы нэпманов с деньгами и драгоценностями, начались грабежи в дорогих ресторанах. Но и этого мало – лихой жиган напал на автомобиль Ленина и чуть не взял вождя в заложники. Московские чекисты сбились с ног, охотясь на Кирьяна. Лично Дзержинский занялся этим делом. И лишь немногие посвященные знают, что в этой громкой операции есть тайная задача и для ее решения надо, чтобы бесшабашный жиган еще немного погулял на воле. Придет и его черед...

Евгений Сухов

Бубновый туз

Часть I

ГОНИТЕ ВАШИ ДЕНЕЖКИ

Глава 1

НОВОЕ НАЗНАЧЕНИЕ

Петерс остановился перед высокой дверью, расправил гимнастерку под ремнем и уверенно постучал.

– Войдите, – раздался приглушенный голос.

Яков Христофорович перешагнул порог кабинета Председателя Всероссийской чрезвычайной комиссии.

– Вызывали, Феликс Эдмундович? – от дверей спросил Петерс, не решаясь проходить без приглашения.

– Проходите, Яков Христофорович, – по-дружески пригласил Дзержинский, показав на свободный стул, стоящий от него по правую руку.

Петерс сел и в ожидании посмотрел на Дзержинского. Между Председателем ВЧК и его заместителем, Петерсом, с первых же дней сложились товарищеские отношения. Но вместе с тем их продолжала разделять невидимая черта, которая всегда незримо присутствует в отношениях начальника и подчиненного.

Вряд ли она когда-либо будет пересечена.

Дзержинский не любил панибратских отношений, а Петерс не смел сближаться в силу служебной дисциплины. Кроме того, Дзержинский был значительно старше своего заместителя, а в сочетании со значительным партийным опытом это очень много значило. По мнению Петерса, Феликса Эдмундовича по праву можно было бы назвать стариком.

– Что вы можете сказать об Игнате Сарычеве?

Петерс невольно напрягся.

Сарычева Яков Христофорович знал еще по совместной работе в Питере, именно он рекомендовал его Дзержинскому в качестве председателя московской Чека. Феликс Эдмундович обладал хорошей памятью, помнил мельчайшие подробности всех дел, которыми пришлось заниматься, а следовательно, не мог не помнить его рекомендации.

А если так, тогда что может стоять за вроде бы безобидным вопросом?

Петерс считал, что московские чекисты с назначением Сарычева только выиграли. Умный, бескомпромиссный, умеющий работать круглые сутки напролет, он локомотивом прошелся по преступности, и его бурная деятельность уже давала первые серьезные плоды.

К тому же подавляющее большинство дел Сарычев контролировал лично и, обладая въедливым умом, вникал в их обстоятельства глубоко, не оставляя никаких неясностей.

Привлечь бы в Чека еще с десяток таких работящих матросиков, и можно тогда с уверенностью сказать, что волна преступности будет сбита в ближайшие недели.

– Кхм... Мне кажется, что Сарычев хороший, инициативный работник. Он уже много сделал... – чуть растягивая слова, отвечал Петерс, стараясь выглядеть как можно увереннее.

Выдержать пронзительный взгляд Председателя ВЧК было чрезвычайно сложно: Дзержинский не просто смотрел – он буравил переносицу собеседника, как если бы хотел узнать, что прячется в глубинах его подсознания. Яков Христофорович не раз становился свидетелем того, как заматерелые преступники начинали ломаться и давать показания, стоило им только пообщаться с Дзержинским.

А может, Феликс Эдмундович наделен каким-то сверхъестественным даром, позволяющим ему влиять на волю людей?

Тьфу, дьявол! До чего только не додумаешься. Ведь большевики не верят в подобную чертовщину!

– А вам не кажется, что Сарычев начал уставать? – помолчав, спросил Дзержинский.

Ах вот оно в чем дело. Легче не стало, но ситуация несколько прояснилась.

– Возможно, что и подустал. Сарычев много работает. Все мы люди и время от времени нуждаемся в отдыхе. Но это не мешает ему приходить на работу раньше всех и позже всех уходить.

– Так-то оно, конечно, так, – неопределенно протянул Дзержинский.

Пальцы Петерса невольно вцепились в подлокотники кресла, фаланги пальцев побелели. С эмоциями надо уметь справляться. Он мгновенно ослабил хватку. Интересно, заметил ли Дзержинский? Наверняка... С его-то наблюдательностью!

Взгляд Феликса Эдмундовича становился все более пронзительным, выворачивал душу наизнанку. Даже ему, заместителю начальника ЧК, становилось как-то не по себе, а что тогда говорить об откровенной контре!

На Якова Христофоровича нахлынул озноб – по коже неприятно пробежали мурашки. Да уж... Никогда не знаешь, о чем заведет речь Дзержинский и о чем он думает, – а что, если подозревает его, Петерса, в какой-нибудь контрреволюционной ереси?!

Окружение у председателя было не самым простым. Среди них хватало и таких, кто откровенно недолюбливал латыша Петерса, считая его чужаком в России. Например, могли наговорить, что он связан с монархистами, а в таких делах не станут особенно церемониться.

Неприятный, леденящий озноб добрался до самого нутра и не желал выходить наружу. Следовало как-то противостоять могучей воле Дзержинского, но как это сделать, Петерс не знал.

На правой стороне лба Феликса Эдмундовича была крохотная родинка, и Петерс старался смотреть прямо на нее.

– Я вот о чем подумал, Яков Христофорович, надо бы назначить Сарычеву крепкого заместителя. Человека, которому мы доверяем, который проверен партийной работой.

– Согласен с вами, Феликс Эдмундович, – поспешно сказал Петерс. – Не мешало бы реорганизовать его работу. Ведь он многое берет на себя. И возможно, что где-то даже не успевает. Если у него появится сильный заместитель, то он сумеет разгрузиться и работа станет более плодотворной. У вас имеется кто-то на примете?

– Да. Мария Сергеевна Феоктистова.

Такого ответа Петерс не ожидал. Взгляд Дзержинского обесточивал, лишал сил. Не выдержав, он отвел глаза в сторону, испытав настоящее облегчение. Сейчас Петерс напоминал электрический прибор, из которого выдернули шнур. Вот немного остынет и будет способен продолжить беседу.

О том, что Мария Феоктистова человек Дзержинского, он слышал и раньше, но теперь удостоверился в этом лично. Говорят, что в Петрограде она была его глазами, а если слухи соответствовали действительности, то сейчас он хочет присматривать и за Москвой.

– Чрезвычайная комиссия – особый орган. В подразделениях уже сложились свои отношения. Вряд ли женщина сумеет там прижиться. Ведь по своей природе они мягче, чем мужчины.

– Вы давно знаете Марию Сергеевну?

– Около трех лет.

– Вот видите... А я ее знаю уже лет десять. Хочу отметить, что она очень волевая женщина, чем-то она напоминает мне Коллонтай. Даже внешне... А в ее твердости сомневаться не приходится. – Голос Дзержинского был уверенным, он четко выговаривал каждое слово, что придавало его высказываниям дополнительную убежденность. – Несмотря на молодость, она давно состоит в партии и очень полезна нашему делу. Я бы даже сказал, что она способна пойти на самопожертвование. Мария Сергеевна человек весьма трудной судьбы. У нее необыкновенное самообладание. Несколько раз она оказывалась просто на краю гибели и всякий раз находила в себе силы, чтобы выжить и стать еще более твердой. Знаете, однажды она мне рассказала кошмарную историю о том, как убийцы истребили всю семью ее родственницы, а она спряталась в подвале и просто чудом осталась жива!.. Так что вы скажете на это? – спросил Председатель ВЧК.

Яков Христофорович поднял глаза, теперь он чувствовал себя не в пример сильнее.

– Мария Сергеевна, конечно, достойная женщина... Я тоже знаю ее очень хорошо. Она сама из Питера. Некоторое время она работала в Питере, и наши с ней пути несколько раз пересекались по службе. Но я даже не это хотел сказать... Как бы это помягче выразиться...

– Смелее, – подбодрил Дзержинский.