А она была ничего

– Да хуй!.. – крикнул худрук и после, посмотрев по сторонам, продолжил уже шипя: – …с ним, с вашим Иво! Я бы сам с ним разобрался. Вы-то какого черта полезли?

Приехал лифт. Мы молча зашли в него. Двери начали закрываться, но к нам успела забежать полненькая медсестра.

– Вы вниз? – спросила она тоненьким голоском.

– Да, голубушка, – проворковал уже не свирепый худрук, а вновь проснувшийся добренький Петр Дмитриевич и нажал пальчиком на кнопочку.

Из лифта мы быстро направились к выходу, захватив по пути верхнюю одежду.

– Значит, так, – дядя Петя вышел следом за нами. – Не распиздели хоть ей, что это вы – дуболомы, во всем виноваты?

– Нет, Петр Дмитриевич, не успели – вы пришли, – виновато сказал Сема.

– Тогда в курсе всего только вы двое, я и Адамсон со своим жополизом, который ко мне жаловаться прибежал, едва скорая уехала. И никто больше, ясно? Я с ними все утряс, чтобы языки за зубами держали. Так что Алине… кхм… Владимировне не трепитесь – нечего ей это все знать. Женщина она хорошая, добрая. Любит вас очень. Особенно тебя, Семен, – Петр Дмитриевич задержал взгляд на нем, а затем продолжил, застегивая пальто: – Иво потом извинится и за букет ваш, и еще раз за ситуацию на репетиции, как только Алина Владимировна выпишется. Я беседу провел. А опосля – вы перед ним. И после этого все все забывают. Ферштейн?

– Да, поняли, – ответил я, и мы в очередной раз замотали головами.

– Отлично. Тогда до понедельника.

– До свидания, – попрощались мы.

– И чуть не забыл, – добавил крестный, уже отойдя от выхода: – Федя, еб твою мать, хватит опаздывать! Валерьич мне всю плешь проел. Имей совесть, а! Мне только его нытье еще слушать не хватало. В пятницу-то перед показом хотя бы можно было прийти заранее?

– Хорошо, дядя Петя, извините, исправлюсь, – промямлил я.

– Бе, ме, исправлюсь. Негораздки, – передразнил он и быстро зашагал в сторону парковки, где его ждал любимый Porsche.

– Хоть бы бахилы сами додумались снять, – крикнул нам Петр Дмитриевич, не оборачиваясь.

Мы синхронно посмотрели вниз – они действительно все еще были на нас. Люди, сидящие на лавках у приемного отделения, захихикали.

– Блин, крутой он все-таки, – сказал Сема, снимая бахилы и показывая средний палец обитателям лавок.

– Ну да, есть такое, – согласился я и снял свои.

Мы вышли с территории больницы. Солнечный диск решил больше не скрываться и ярко сиял полуденным светом. Пошел первый грибной снег. Сема шагал рядом с очень довольным лицом.

– Чего лыбу давишь? – спросил я.

– Да я ж тебе говорил, что хрен ты вовремя к Бороде будешь приезжать. Так ты вон даже в пятницу на репетицию перед показом, оказывается, опоздал, – расхохотался он.

Я кисло улыбнулся в ответ.

Глава 2. Вечеринка народного творчества

Премьера нашего спектакля прошла ну просто чудесно. Критики буквально облизали «Ее мелодию» в СМИ. Актеры, танцоры и музыканты продемонстрировали свой максимум, а зрители в полном восторге забросали сцену цветами и потом еще долго стоя кричали «бис». Поэтому с чувством легкого головокружения от успеха, как и планировалось, мы глубоким пятничным вечером с некоторыми приближенными коллегами оккупировали четырехкомнатные апартаменты в центре Москвы по приглашению Сыдкаевой и все вместе от души веселились.

Квартира была обставлена современно, стильно и без вычурных излишеств: каждая деталь интерьера говорила о том, что подходили к делу с умом, заранее и с четким планом действий. Основная масса гостей разместилась в просторной кухне, выполненной в черно-белых тонах, за большим столом, который напоминал отдаленно знаки инь и янь. На нем горой были навалены тарелки, бокалы, нарезанные фрукты, бутылки с разным алкоголем и несколько уже подъеденных закусок. Те же, кто предпочитал более камерный формат посиделок, расположились в широкой гостиной, соединенной с кухней кирпичной аркой в лофтовом стиле. В приглушенном свете ламп подвесного потолка они курили кальян на большом кожаном диване, перед которым стоял кофейный стеклянный столик с искусственной шкурой бурого медведя под ним. Фоном на большом плазменном телевизоре мелькала подборка клипов в стиле chill out, а по углам от него беззвучно булькали две большие лавовые лампы.

– А представляете, каково было мне? – восклицала Вероника, пытаясь заглушить смех гостей на кухне. – Я-то думала, что эти бурные овации предназначались нам с Федей! Ведь это же была максимально чувственная сцена – мое первое появление в кафе. Я вхожу, он замечает меня, музыка замедляется, словно останавливая время. Экспрессия, напряжение, страсть, в конце-то концов! А зрителя, как оказалось, так возбудила эта дурацкая кошка, которая выскочила откуда ни возьмись и уселась рядом со мной таким образом, что свет падал прямо на нее. Еще ж вылизывать себя начала!

– Она и поваляться успела, и даже немного погреться в лучах софитов… или обрушившейся на нее славы… а может, все-таки в ослепительном свете твоего самолюбования в тот момент, м? – подколол Нику я, подняв пиво, словно чокаясь с ней в воздухе, и подмигнул ей.

– Федя! Ну перестань! Я же и так чуть со стыда не сгорела, когда ушла за кулисы и узнала об этом! – в шутку оправдывалась Сыдкаева.

Когда хохот поутих, уже захмелевший Сема, сидевший рядом, осушил с довольным видом свой стакан виски-колы:

– Ладно, сделаю пока перерыв. Схожу к ребятам в гостиную. Пойдешь?

– Не, я пас, тут побуду. Давай, может, попозже подтянусь, – ответил я, а затем достал сигарету из пачки и пододвинул к себе кружку с водой, в которой плавали бычки.

Забавно, что в самом начале вечеринки Сема был тучнее тучи, так как подружки-хористочки Сыдкаевой не пришли, а с тем самым «убойнейшим» случился ненаход. Однако его уныние было крайне непродолжительным, поскольку выпивка и пошлые анекдоты наших духовиков, которые пришли к нам из военного оркестра и были постарше лет на пять, способны привести в чувства практически кого угодно.

Так совпало, что почти сразу после ухода моего друга наступил тот самый момент, когда гости стали разделяться на небольшие группки по интересам. Танцоры облюбовали широкий и низкий подоконник окна кухни. Те, кому не хватило на нем места, либо кучковались рядом, подпирая собой гарнитуры, либо подтащили стулья. Они болтали в основном о насущно-бытовых проблемах, таких как аренда квартиры и кто куда поедет в отпуск, а также о новых фильмах и сериалах. Музыканты подсели полукругом рядом с ними за край стола и начали травить друг другу байки про оркестровые будни, нерадивых учеников – многие подхалтуривали уроками музыки на стороне, и, с подачи духовиков, в их беседу иногда просачивалась политика. Я же сидел с противоположного конца стола, ближе к арке, и был очень доволен, что Сема таки уговорил меня приехать.

Я думал о Свете. Очень жаль, конечно, что ее не было сегодня на спектакле. Ну, ничего страшного. Не впервой. Потом сделаю ей проходку, когда вернется. Она работала переводчицей-синхронистом с арабского и русского языков, поэтому часто ездила в командировки по долгу службы. Обычно они, правда, были не больше двух-трех дней, но в этот раз Свету отправили на целых две недели в Каир, так как российская компания, на которую она часто работала, в последнее время заключала много соглашений с арабской стороной о поставках энергоресурсов, обмене опытом, расширении импорта, экспорта и прочей херне, досконально разобраться в которой я бы не смог даже при огромном желании. Но ради приличия я наловчился от случая к случаю умничать и поддерживать диалог, чтобы не обижать ее и показывать, что мне интересно то, чем она занимается. Да и, честно признаться, мне просто нравилось ее слушать: у нее так загорались глаза, когда она рассказывала о своих поездках.

– Представляешь, – воодушевленно и в своей манере начала тараторить Света перед своим отъездом, когда мы все-таки улучили момент и устроили нормальный человеческий ужин, – на прошлой неделе была на переговорах в Алжире. Так вот, там был суданец, который владел арабским литературным языком, своим диалектом и английским, и марокканец, знающий только марокканский диалект и французский. Только вдумайся: два арабских народа, язык которых – арабский, не смогли нормально общаться между собой, потому что просто-напросто друг друга не понимали! Это так удивительно! – радостно сказала Света, поставив пиалу с салатом на середину стола.

– Я сидела между ними и сперва переводила то, что мне говорил марокканец на французском, на литературный арабский, а затем то, что мне отвечал суданец, – на французский, – восторженно продолжала она, заправив волосы за ухо.

– Серьезно? Настолько велики различия? – поинтересовался я, наливая вино.

– Да я же говорила тебе много раз, что они огромны! – выпалила Света, разведя руки.

– А правда, что современный литературный арабский язык – это тоже диалект, на котором разговаривало племя Курейш? – я сделал умное лицо.

Света чуть не поперхнулась.

– Именно! Откуда ты это знаешь? – удивилась она.

– Да так… Полистал, пока тебя не было, пару-тройку твоих книжек из любопытства.

По возвращении Свете обещали повышение, которое будет оплачиваться втрое больше и не предусматривает частых и длительных разъездов. Сперва она была очень расстроена и думала даже отказаться, так как слишком любила деловые поездки. Но мне, к счастью, удалось ее отговорить. Думаю, вы меня понимаете.

Я уже почти докурил и стал размышлять над тем, чтобы последовать примеру друга и тоже переместиться в гостиную, посмотреть, что там и как, но тут вдруг ко мне подсела Ника. Она перекинула ногу на ногу, поправила свое черное длинное платье с вырезом и рукой откинула с затылка светло-русые кудри. Взяв из пачки сигарету, она прикурила от моей, очень близко и несколько вульгарно при этом пододвинувшись ко мне практически вплотную.

– Как ты? – спросила меня Вероника, выдохнула тонкой ровной струйкой дым в сторону и на секунду, якобы случайно, взяла меня за руку.

Да, понимаю, со стороны могло показаться, что Сыдкаева со мной очевиднейшим образом заигрывала. Но она вела себя так со многими мужчинами, которые ей хоть как-то симпатизировали. Видимо, она считала такую манеру общения абсолютно нормальным явлением, без каких-либо нареканий вписывающимся в ее картину мира. Конечно, я чувствовал, что именно в моем случае это было несколько неправильно по ряду вполне очевидных причин. Но в то же время я не видел никакого смысла в том, чтобы затевать с ней бессмысленный разговор обо всем этом с целью пресечь подобные неловкости. Почему? Да потому что вышел бы из него, скорее всего, похабным дураком, думающим только одним известным всем местом, тогда как она всего лишь проявляла дружелюбие, а я все, видите ли, не так воспринял. Ну или, возможно, мне просто льстило ее внимание, и это подогревало мое мужское эго. В любом случае в последнем я бы себе никогда и ни за что не признался. Но даже несмотря на то, что я все прекрасно понимал, все ее вот эти вот женские штучки, интонации и стрельба глазами частенько вгоняли меня в краску, и я начинал вести себя как школяр.

– Отлично. Лучше всех, – я неосознанно слегка понизил голос. А еще приосанился и нарочито маскулинно, но очень неудачно и безо всякой на то необходимости хрустнул шеей так, что аж стрельнуло в ухо и загудело в голове.

Ну дебил. Говорю же. Вот как ребенок, ей-богу.

– Ты как, Ник? Из твоих кто был на премьере? – я незаметно дернул нижней челюстью, чтобы выровнять давление в ухе.

– Я? Супер. Да мама, бабушка, папа пришли, сестренка и Егор. Как же без него. А у тебя?