Девочка и пёс

– Храни вас бог, маленькая сэви.

– Не подскажете где я могу найти Галкута?

– Кого? – Не понял седой.

– Да это тот долговязый дрыщ, которого вчера ухайдохали Дюроны, – весело объяснил один из его товарищей.

Элен строго посмотрела на него и веселый товарищ седого немного сник.

– Да его, слугу моего дяди, – подтвердила она.

– Он вроде возле столовой, – ответил седой и, увидев непонимающий взгляд девочки, кивнул "веселому товарищу": – Эй, Иско, отведи сэви.

Они прошли через лабиринт шатров, палаток, навесов и прочее и Элен увидела на большой поляне некое временное сооружение из дощатой крыши на столбах, длинных столов и скамеек. Здесь бесплатно кормили многочисленных работников каравана и за деньги всех остальных. Время основного завтрака уже прошло и народу здесь было немного.

Элен тут же увидела сидящего на чурке в стороне от всех Галкута. Она поглядела на Иско и сказала:

– Спасибо, вы можете идти.

Мужчина некоторое время помялся, переступая с ноги на ногу, не уверенный как будет правильно поступить и может ли он оставить девочку одну, а затем пожал плечами и ушел.

Элен прошла немного вперед, заходя к Галкуту сбоку, и остановилась. Она подумала о том, что слуга судьи выглядит очень жалким. Скрюченный, поникший, осунувшийся, худой, он сидел вдалеке от всех, всеми покинутый, всеми забытый, никому ненужный, убогий и одинокий. Казалось он бесконечно далек от всех этих маленьких веселых компаний, сидевших под обширным навесом "столовой". Надвинув на глаза свою широкую шляпу, словно прячась, он сидел, недвижный и задумчивый, уставившись куда-то в стену темно-багрового леса, возвышающегося за лугом метрах в 300 от него. Жалость захлестнула девочку и в глазах защипало от слез. У этого жестокого уставшего человека не осталось ни одной причины для существования. Кровь обагрившая его руки в прошлом уничтожила и его будущее. Он потерял всё кроме жизни и теперь влачит бессмысленное существование и во всей Вселенной нет ни одной человеческой души, которая вспомнила бы о нем, для которой он имел бы какое-то значения или которая имела бы значения для него. Ему совершенно не для кого и не для чего жить. Страшная пустыня окружает его и он задыхается и может быть даже кричит в этой пустыне, но никто его не слышит, никто не придет к нему на помощь. Жалкий и согбенный, сидит он на обочине, спиной ко всем, ибо никто не хочет с ним разговаривать или впустить в свою компанию. Так это всё представлялось Элен. И ей очень захотелось подбежать к нему и как-то утешить его. Она попыталась вразумить себя, убедить что она всё это выдумала, напомнить себе о том как подло и жестоко он с ней обращался. Но ничего не помогало. Её маленькое женское сердце билось быстро и горячо, призывая её немедленно утешить и ободрить этого потерянного одинокого человека. Очень осторожно, словно с опаской, она приблизилась к Галкуту. Тот, наконец заметив её краем глаза, непроизвольно вздрогнул, выхваченный из своего созерцательного состояния, и повернулся к ней. Но еще сильнее вздрогнула она, когда увидела вблизи жуткие следы вчерашних побоев на его лице. Он был настолько изуродован, что его с трудом можно было узнать. Рассечённый нос, заплывшие глаза, разбитые губы, багровые опухшие кровоподтеки с желто-синюшными переливами буквально заставили Элен онеметь. Кроме того его правое предплечье было замотано какими-то тряпками и напоминало толстую конечность некоего насекомого. Девочка почувствовала как из глаз потекли слезы, ей до того было жалко этого человека, что она с трудом сдерживала себя чтобы не обнять его. И это было немыслимо, обнять этого убийцу и садиста?

Галкут улыбнулся, насколько мог. И эта улыбка, разверзшаяся как рана и словно бы перекосившая избитое, искалеченное лицо, показалась девочке невероятно жалкой и страшной. Осознав что эта улыбка пугает ребенка еще больше, чем весь его вид, Галкут перестал улыбаться.

– Прошу прощения, госпожа Элен, если я испугал вас, – проговорил он не слишком внятно.

Девочка еще острее чем раньше испытала чувство вины. Если бы она не полезла столь самоуверенно и глупо отнимать у нахальных мальчишек дешевую куклу, то ничего бы не произошло. Она могла найти десяток других способов успокоить маленькую Иви и вернуть ей хорошее настроение. Но нет, она решила что запросто разберется с какими-то малолетними хулиганами.

– Очень больно? – Спросила она и опустила взгляд, не в силах видеть два сливоподобных мешка с прорезями вместо привычных тускло-голубых холодных глаз.

– Совсем не больно, – соврал Галкут и Элен не нужно даже было глядеть на его ауру, чтобы понять что он лжет.

Ей очень хотелось сказать ему что-нибудь в утешение, но она не могла заставить себя. Ей было стыдно. И за то что она причина его побоев, и за то что испытывает желание обнять человека, который убийца, садист и сообщник похитителя детей.

Галкут, видя что девочка смущена и подавлена и смутно догадываясь из-за чего, попытался как-то разрядить обстановку.

– Вы не знаете, сэви, долго нам еще здесь быть?

– Нет-нет, – с облегчением сказала девочка. – Судья уже нашел убийцу и скоро мы уезжаем.

Для Галкута её словно бы даже радость от того что они уезжают прозвучала несколько странно. Как будто девочка, которую силой везли на продажу к верховному претору, теперь сама стремилась к этому. Но он не стал ни о чем спрашивать Элен, опасаясь вызвать её прежние ненависть и презрение к себе. И это было ему вдвойне удивительно. Неужели он начал придавать какое-то значение тому как эта девочка относится к нему?

Элен вдруг решительно приблизилась к слуге судьи и коснулась его левой руки.

– Спасибо тебе, – тихо сказала она.

– За что?

– За то что оберегал меня, – еще тише пробормотала она.

Галкут снова улыбнулся сквозь боль.

– Для меня было честью сражаться рядом с вами, сэви, – сказал он.

Элен подняла на него глаза и не сдержавшись, улыбнулась в ответ.

95.

В пустой квадратной комнате, стены которой были сделаны из широких шершавых досок, находилось двое мужчин. Невероятно скудная меблировка помещения состояла из старого табурета, на котором восседал один из присутствующих, и брошенного прямо на пол широкого неровного тюфяка набитого конским волосом. Во фронтальной стене комнаты имелся оконный проем с распахивающимися наружу ставнями. Через приоткрытые ставни внутрь проникал вечерний багряный свет Яны, внося в антураж убогого жилища некую нотку задумчивости и созерцательности. Впрочем, эта нотка становилась совсем уж эфемерной, стоило лишь ощутить запах затхлости и какой-то кислятины, царивший здесь.

Сидевший на стуле мужчина, лет тридцати восьми, рослый, крепкий, широкоплечий, с весьма выдающимся животом, сосредоточено смотрел на тонкую, заостренную костяную палочку, которую он вращал между пальцами правой ладони. Одет он был добротно, но не броско. Темная теплая рубаха, черный длинный жилет и темно-синие штаны-джансы, сделанные из знаменитой плотной прочной джансовой ткани. На ногах он носил короткие сапоги из бычьей кожи, украшенные заклепками. На коленях у него также лежал плащ из тонкой шерсти и маленькая круглая черная шапочка, называвшаяся киба.

Второй мужчина, высокий, худощавый, лет на десять младше первого, нервно расхаживал по комнате. Его изысканная одежда, из дорогих тканей и аккуратно скроенная, давала понять что этот человек довольно обеспечен. На груди его не было никакого герба, который мог бы рассказать о его аристократическом происхождении, зато серебряными нитями был вышит символ гильдии кузнецов-оружейников. Его стройное телосложение наводило на мысль, что вряд ли он сам непосредственно стучит молотом по наковальне, скорей он мог быть торговым представителем гильдии, может быть ее юристом или казначеем или кем-то в этом роде.

– Только бы выбраться из города, – пробормотал он. – Мне бы только выбраться из города.

Подойдя к окну, он очень осторожно выглянул в щель между ставнями.

– Зола объявил настоящую охоту на меня. – Пожаловался он. – Его проклятые ублюдки повсюду. – Молодой мужчина наклонил голову и помассировал длинными пальцами области над висками. – Не могу поверить что дожил до такого. Шарахаюсь от любой зеленой вещи как от чумы.

Он повернулся к сидящему на табурете человеку и испытующе поглядел на него.

– Ты уверен, что все получится? – Спросил он, желая чтобы владелец кибы в очередной раз развеял его страхи.

Мужчина с костяной палочкой ответил очень спокойным глуховатым голосом:

– Конечно. На закате ты будешь у Часовой развилки. И там будет свежая резвая лошадь. Все получится, не волнуйся.

– Послушай, если все-таки, в глубине души, ты считаешь что я заплатил тебе не достаточно…, – представитель оружейной гильдии замолчал, пристально глядя на собеседника.

– Все нормально, ты заплатил достаточно, – успокоил его сидящий на табурете. – Ты честно выполнил свою часть договора. И я также честно выполню свою. Не сомневайся.

– Нет-нет, я не сомневаюсь, – молодой мужчина снова заходил по комнате. Он несколько раз ударил правым кулаком в раскрытую левую ладонь. – Мне просто слегка не по себе. Еще никогда на меня не охотились как на бешеного зверя. И ведь ни в какой-нибудь дикой жуткой чаще, а здесь, в Акануране, столице королевства.

Владелец кибы усмехнулся и сообщил:

– Акануран и есть самая дикая и жуткая чаща на свете.

– А квартал этот, – продолжил молодой мужчина, – это же кошмар какой-то. Такие рожи, что хоть караул кричи. Прирежут и глазом не моргнут. Словно Дом Ронга на прогулку выпустили.

– Зато никто не сует нос в чужие дела, а рожи это так, для острастки, как шипы у арата на голове, – сказал человек с костяной палочкой в руке. – Хотя, ты конечно мог бы одеться и попроще, по крайней мере не надевать камзол со знаком своей гильдии.

– Прости, Цыс, – виновато улыбнувшись, произнес оружейник, – торопился очень, не подумал.

– Да сейчас не важно уже, – отмахнулся тот, кого назвали Цыс. – Под плащом все равно никто не видел, а дальше тебе в бочке сидеть.

Оружейник был уже посвящен в детальный план своего отъезда из Аканурана. Ему предстояло покинуть город в большой винной бочке. Цыс сам все придумал, организовал и естественно сам же приводил свой план в исполнение, в конце концов за это ему и платили. Однако упоминание бочки в очередной раз вызвало в душе оружейника сомнение и тревогу.