Девочка и пёс

Когда они проезжали мимо старого обшарпанного фургона, чьи каркасные дуги были обтянуты грубой темно-зеленой холстиной, стоявшего им навстречу на противоположной обочине дороги и на козлах которого восседала полногрудая молодая особа с роскошной гривой длинных светло-русых волос, Сайвар тут же перевозбудился. Он жадно уставился на девушку, при этом так подался вперед что чуть ли не лег грудью на колени Цыса. Когда они подъехали ближе к фургону, парень весело закричал:

– Эй, красавица, мужа не ищешь случайно?

Девушка подняла на него глаза и едва заметная усмешка тронула её губы. В следующий момент из-за темно-зеленой холстины высунулась черноволосая толстощекая небритая физиономия с хмурым недобрым взглядом. Возбуждение Сайвара тут же улетучилось.

– О, – сказал он уже гораздо спокойнее, возвращаясь на свое место, – вижу ты уже нашла свое счастье. Удачи.

Хмурая физиономия пристально глядела на двух мужчин, но так ничего и не сказала.

Когда они немного отъехали, Сайвар проворчал:

– Ну почему рядом с каждой хорошенькой девчонкой обязательно есть какой-нибудь жлоб с раздутой харей.

Цыс ничего на это не ответил, точно также как и на все предыдущие сентенции своего попутчика.

Сайвар покосился на возницу.

– А хочешь, лесоруб, я тебе страшную государственную тайну открою? – Заговорщицким тоном проговорил он.

Цыс по-прежнему смотрел на дорогу, не выказывая никакого желания узнавать страшную государственную тайну. Однако молодого человека это не остановило. Он наклонил голову к уху своего спутника и негромко сказал:

– Ее Величество королева Амала Селена когда изволит сосать член Его Величества, громко чмокает.

Сайвар откинулся назад и весело, от души расхохотался. На этот раз уже Цыс покосился на своего попутчика тяжелым недобрым взглядом. «Надо же какой дебил», удивился про себя владелец повозки, «абсолютный непробиваемый безнадежный дебил». Цыс снова смотрел на дорогу, ощущая как в нем просыпается привычная застарелая ненависть к людям, большинство из которых он считал просто животными. Вернее это даже была не ненависть, а глубокое всеобъемлющее презрение. Он презирал людей за их слабости, к коим он причислял не только трусость, глупость, лень, но и также любую веру во что угодно кроме самого себя, любую надежду на что угодно кроме себя и конечно же всякую любовь, за исключение той, что направлена на самого себя. Он презирал людей за их неспособность и нежелание использовать и развивать надлежащим образом данные им тело и разум, за их неспособность смотреть за пределы собственного носа и за отсутствие в них хоть какой-то самокритики, за их непробиваемое ханжество и фальшь. Он презирал их за рабскую покорность, с которой они принимали назначенную им кем-то другим долю и за их тупое следование идиотским догмам и правилам, установленным свыше или окружающим их обществом и традициями. Цыс презирал людей за то что они с его точки зрения не желают быть свободными. Из всех святых писаний и поучений церкви он принял только одно: что он сотворен по образу и подобию божьему. То есть он и есть Бог для самого себя и что его единственная задача быть абсолютно свободным и счастливым и никто не может быть ему указом или авторитетом, ибо он Бог. И ничего в этом мире не имеет для него значения кроме его собственных желаний. И всё что происходит в соответствии с его желаниями есть Добро, а случающееся им наперекор – Зло. Но впрочем Цыс никогда не высказывал этого вслух и был достаточно благоразумен и самокритичен, чтобы понимать свою ограниченность и осознавать свои слабости. Те самые слабости, за которые он презирал других людей. Но в отличие от них он контролировал свои собственные и не плясал не под чью дудку, сам решая как ему жить на свете. Он понимал, что вся сила, которая у него есть, это сила его ума, сила его тела и сила его характера и больше ничего. И лишь это может ему помочь на его пути к счастливой жизни, которая для него заключалась в абсолютной свободе, то есть возможности делать все что ему хочется делать, ну и также в приятном комфорте существования. Однако, конечно, иногда его донимала тревожная мысль: почему при всей его разносторонности, многогранности, целеустремленности, саморазвитии, незашоренности он к своим тридцати восьми годам не живет так как ему хочется и не достиг еще того самого "приятного комфорта существования". Но в ответ на эту мысль он всегда с горечью признавал, что не всё в его судьбе зависит только от него самого. Он жутко хотел быть богатым, но богатство на дороге не валялось и даже несмотря на всю ту вольность, с которой он относился к законам церкви и общества, к человеческой жизни и чужой собственности, он до сих пор влачил, по собственным меркам, довольно жалкую жизнь. Его способы добычи денег варьировались от мелких краж и мошенничеств до охоты на людей и заказных убийств, но однако эти способы упорно не желали обеспечить его сразу и на всю жизнь, а любой честный, каждодневный труд был противен ему по своей природе, он просто оскорблял его душевное мироустройство, он искренне почитал его неким противоестественным занятием для нормального человека. Но впрочем он воспринимал свою мизантропию и жажду наживы просто как часть своей натуры, часть которую он мог контролировать и которая не мешала ему оставаться спокойным и невозмутимым.

Он снова подумал о сидящем рядом с ним человеке, а потом о либингском ноже в деревянных обшитых кожей ножнах на его поясе. Для него было бы очень просто выхватить правой рукой нож и всадить его в шею сидящего справа от него молодого идиота. Действительно очень просто. Он провел немало времени тренирую удар ножом на деревянных чурках и плотных, набитых песком мешках. Он добивался идеальной молниеносности и точности. И в какой-то степени этого достиг. Никакие моральные или этические соображения ни на миг не задержали бы его руку, подобные измышления были для него просто смехотворны. Всадить лезвие по самую рукоять, вытащить нож, спихнуть дергающееся тело на обочину и спокойно себе поехать дальше. Ничего сложного. И его нисколько не пугала мысль, что люди Золы возможно со временем стали бы его искать, скажем по наводке того синегубого лейтенанта или двух других молодчиков, которые видели в чью повозку садился их товарищ. Хотя скорей всего никто и не станет напрягаться. Этот тип с зеленой полоской на своей шляпе несомненно был обычной мелкой сошкой, до которой Золе нет никакого дела, ну прирезали и черт с ним, есть еще армия других. Но все-таки Цыс конечно обдумывал возможность отправки смешливого парня на тот свет не всерьез, а скорее для собственного внутреннего удовлетворения. Цыс себя видел человеком весьма разумным и деловым, стараясь предпринимать решительные действия только когда они несли ему хоть какую-то прибыль. Убийство этого парня не сулило никакого дохода, пара жалких монет из его карманов ни в коем случае не могли считаться доходом, кроме того можно порядком запачкаться кровью, что совершенно ни к чему. Да к тому же Цыс держал в уме еще то обстоятельство, что возможно этот парень один из тех с кем ему надлежит встретиться у Часовой развилки. А договор должен быть исполнен до конца. Цыс всю свою жизнь старался свято соблюдать ту истину, что уговор дороже денег. Это было некой его идеей-фикс, неким дополнительным штрихом его характера, за который он уважал себя еще больше, считая что эта его щепетильность к исполнению уговора чрезвычайно возвышает его над всем остальным человечьим стадом. Ни то чтобы он всегда соблюдал условия любой сделки до последнего пункта, к сожалению иногда это не получалось, а впадать в крайность, доходя до нелепого фанатизма, Цыс просто считал ниже своего достоинства как человека разумного. Конечно, конформизм и гибкость были у него на первом месте, ибо только они в конечном итоге помогали выжить в этом жестоком мире, но все-таки он очень гордился тем фактом, что в определённых кругах его считали человеком, который держит свое слово и исполняет уговор до конца и старался по мере сил эту репутацию поддерживать.

Однако мысль о том, что он в любой момент может оборвать жалкую жизнь этого никчемного субъекта все же доставляла ему определенное удовольствие. И это нисколько его не смущало. Что плохого в том что он чувствует себя сильным, если это действительно так.

Высадив Сайвара на Часовой развилке, Цыс направил повозку на северную дорогу, ведущую к Шикольскому замку. Проехав еще немного, он увидел условленное место. Здесь росла сайма – широкоствольное невысокое дерево с узкими зелеными листьями и большими золотыми цветами. Эта конкретная сайма имела редкое Y – образное раздвоение ствола. Цыс свернул с дороги и остановил повозку. Спустившись на землю, он отправился в глубь леса, где и обнаружил привязанного к дереву породистого пятилетнего жеребца серой масти в полной экипировки для седока. Цыс ощутил удовольствие от мысли как четко он все организовал и как точно все это было исполнено. Он вообще любил планировать и затем наблюдать как его планы претворяются в жизнь. Отвязав коня, он отправился обратно к повозке. Здесь он условленным стуком сообщил своему подопечному что пришло время покинуть тесный сосуд.

Телуму понадобилось четыре удара чтобы выбить крышку, после чего он с помощью хозяина повозки выбрался на белый свет.

Встав на землю, представитель гильдии кузнецов-оружейников принялся потягиваться и вертеться, разминая затекшее тело.

– Фу-у, – радостно вздохнул он. – Наконец-то.

– Да лейтенант проныра навязал этого болвана, – как бы извиняясь, проговорил Цыс. – Пришлось везти его до развилки.

– Ерунда, – с улыбкой глядя на своего спасителя, сказал Телум. – Главное что я теперь свободен. Это мой конь?

– Как договаривались.

Молодой представитель гильдии кузнецов-оружейников обошел предназначенную для него лошадь, с удовольствием разглядывая сильное животное. Затем он повернулся к хозяину повозки.

– Слушай, Цыс, спасибо тебе огромное, – искренне, с чувством, произнес Телум. – Честное слово, думал уже каюк мне. Эти гады обложили меня как зверя на гоне. Слава Творцу Вседержителю Дэнек мне вовремя присоветовал к тебе обратиться. Ты просто жизнь мне спас. Меня там в Хассельгрофе жена ждет, я ей ничего не рассказывал, не хотел ее пугать, а сам уж грешным делом думал что не увидимся больше. А теперь, мы снова будем вместе, я так счастлив, и все благодаря тебе.

Телум приблизился к возничему и протянул правую ладонь. Какой-то миг Цыс промедлил, а затем крепко пожал руку вывезенного им из Аканурана человека.

– Да не о чем говорить, – отмахнулся он. – Ты хорошо заплатил, я сделал свое дело и всё.

Молодой мужчина с теплой улыбкой смотрел на своего спасителя.

– Если тебе когда-нибудь понадобится помощь, – начал Телум, но Цыс остановил его.

– Не нужно этого. С меня достаточно денег, ты ничего мне больше не должен. Я могу считать, что наш договор полностью исполнен? Претензий нет?

– Да о чем ты?! Я бесконечно благодарен тебе. Если бы не ты … – Телум с улыбкой махнул рукой, давая понять, что чувств слишком много чтобы выразить их в словах, и повернулся к своей лошади. – Ладно, пора мне наверно.

Цыс нащупал среднюю палочку с внутренней стороны жилета, быстро приблизился к молодому человеку со спины и точным аккуратным движением воткнул острый костяной стилет в шею Телума, причем сделал это с хирургической точностью, вонзив ядовитое жало прямо в вену. Отступив на несколько шагов назад, он спокойно наблюдал за дальнейшим.

Молодой человек повернулся к нему с искренним недоумением на лице.

– Что… это? – Спросил он.

Телум протянул руку к торчавшей из его шеи палочке и прикоснулся к ней пальцами. Его карие глаза вопросительно и все еще без всякого подозрения смотрели на недавнего спасителя. Представитель гильдии кузнецов-оружейников вырвал из своей плоти отравленное острие и оглядел его.

– Зачем это, Цыс? – Спросил молодой человек и в его голосе наконец промелькнула тревога.

Хозяин повозки ничего не ответил, молча глядя на свою жертву. Цыс почти любил такие моменты. С внимательностью исследователя и подлинного ценителя, он с интересом наблюдал как человек вдруг осознает, что произошло непоправимое, как понимание близкого неотвратимого конца проступает на остекленевших глазах и посеревшем лице. Конечно яд был не смертельным, это парень нужен Золе живым, но вряд ли жертва сейчас способна мыслить логично.

Телум сделал шаг вперед.

«Может даже бросится на меня», как-то очень отстраненно от происходящего подумал Цыс. «Хотя нет, не бросится, скорей всего сейчас начнет ныть, а как же наш договор, ведь ты же обещал, ведь я же заплатил. Но договор исполнен, претензий нет, не так ли?»

Молодой человек отшвырнул костяную палочку и попытался сделать еще один шаг. Но тело уже слушалось его плохо и он упал на колени, уперевшись левой рукой в землю. Подняв голову, он с трудом проговорил, глядя на своего отравителя:

– Сдохнешь ведь, мразь.

Сказано это было с какой-то внутренней силой и спокойствием, которые совсем не понравились Цысу. У этого сопляка не могло быть никакой внутренней силы. Ему даже захотелось врезать со всего размаха по смертельно бледной физиономии кузнеца. Но он конечно не стал этого делать, это было ни к чему, это было непрофессионально. «Эмоции оставим бабам и изнеженным неврастеникам», холодно подумал он, наблюдая как Телум падает лицом в землю. Дело сделано и за сегодня он умудрился отхватить двойной куш. Это было приятно, это грело его самолюбие. За один день он заработал столько сколько иные зарабатывают за полгода. Разве это не говорит о его исключительности, о том что он вне всякого сомнения неординарный человек? Цыс поднял голову, его вдруг посетило какое-то меланхолическое и даже лирическое чувство. Древние мощные деревья возвышались вокруг, увитые цветущими жгутами ползучих растений, серебряные и белые легкие лепестки чуть шевелились в слабом потоке воздуха, все было как-то тихо и величественно, исполнено понимания собственной силы и равнодушия к мелкой возне примитивных существ. Точно также как ощущал себя сам Цыс. Он чуть усмехнулся, нет, в этом нет ни капли гордыни, это просто понимание себя и окружающего мира.

И вдруг он застыл. Он и до этого стоял без движения, но сейчас он замер всем своим существом, как будто даже его сердцебиение и дыхание перестали на недолго функционировать, чтобы не мешать ему остро и четко воспринимать окружающее. Он был здесь не один, в этом тихом и просторном лесу был кто-то еще. Нет конечно здесь был лежавший у его ног Телум и две лошади, но речь была не о них. Кто-то чужой стоял где-то недалеко и пристально смотрел на него. Цыс не сомневался в этом, чувство присутствия других разумных, а потому особенно опасных, существ редко подводило его. Он стоял не шевелясь, чувствуя как его спина почти звенит от напряжения от вонзенного в нее взгляда. Цыс смотрел вперед невидящим взором, весь обратившись в слух. Ладонь была недалеко от рукояти либингского ножа. Ему хватит одного мгновения. Но он не спешил. Он ждал.

Он медленно сглотнул. Ему это очень не нравилось, но он понимал кто скорей всего находится у него за спиной. Лишь одна тварь могла настолько бесшумно перемещаться в лесу. Проклятые Авра. Омерзительные рептилии, которые для Цыса были более чуждыми и неестественными чем даже непостижимые Шоти. Мир авров – закрытый мир, и люди мало что знали о его внутреннем устройстве. Ящероподобные существа жили кланами и как такового верховного вождя у них не было. Вся их жизнь подчинялась «майяру», сложному кодексу поведения, изобретенному еще в доисторические времена и считавшемуся божественным. Цысу конечно было отлично известно, что в целом Авра равнодушны к людям или по крайней мере никак не выражают свою враждебность и по возможности стараются держаться в стороне, что по большому счету самих людей вполне устраивало. Однако к сожалению среди авров встречались свои сумасшедшие, от которых можно было ожидать чего угодно. И Цыс ждал. Он знал что в открытой схватке у него мало шансов выйти победителем, да что там мало, практически нет. Авра были тонкими, жилистыми и невероятно быстрыми. Их четырехпалые конечности с длинными пальцами и жуткими когтями вполне уверенно сжимали рукояти разнокалиберного холодного оружия, с которым они обращались с невероятным мастерством. При этом их большущие, выпуклые, очень подвижные глаза располагались по бокам узкого черепа и давали им обзор практически на 360 градусов. Но Цыс все-таки надеялся, что все обойдется, ибо насколько ему было известно в подавляющем большинстве случаев ящеры не выказывают агрессии первыми и стараются избегать конфликтных ситуаций. Однако при этом следовало быть очень осторожным, чтобы невзначай не нанести им смертельного оскорбления, задев какое-нибудь из положений их треклятого «майяру». Авра были очень чувствительны к запахам и посредствам оных могли узнавать удивительные вещи о тех кто находился рядом. Цыс даже слышал что они способны при помощи запахов разговаривать друг с другом, но впрочем в такую способность он верил мало. На этом пожалуй познания Цыса об Авра исчерпывались. Он смотрел на лежавшего на земле Телума и пытался полностью успокоится и быть готовым к любой неприятности.

Наконец авр показался. Он практически бесшумно появился из-за левого плеча хозяина повозки. Сделав еще два шага, он замер возле лежавшего на земле человека. Наклонив голову он казалось смотрел вниз, хотя хозяин повозки не был в этом уверен до конца, ибо сказать с полной определенностью куда смотрели эти бегающие выпуклые глазные яблоки было невозможно. Авр был облачен в длинную темно-серую, рваную хламиду, напоминающую обтрепанный халат с широченными длинными рукавами. Назывался этот "халат" "шари" их излюбленное одеяние. А сверху еще был накинут длинный ветхий плащ, который казалось вот-вот начнет расползаться. Они вообще не выносили быть обнаженными, даже частично, перед кем бы то ни было, кто не из их народа и постоянно ходили закутанные от шеи до пят в широкие мешковатые одеяния. Кроме того они ненавидели холод. Но Цыса эти плащи раздражали, совершенно непонятно кто под ним скрывается, нищий бродяга или какой-нибудь ящер-принц, если такие были. Честно говоря он пребывал в некоторой растерянности, так как даже не знал понимает это существо человеческую речь или нет. Он знал что ящеры со страшным шипящим акцентом, но способны говорить на языке людей, но также ему было известно что говорить они не любят, а большинство просто не умеют. Однако стоять здесь, посреди леса, и теряя время, молча наблюдать как рептилия то ли с любопытством, то ли с презрением, то ли еще не пойми с чем, разглядывает лежавшего на земле Телума, Цыса определенно не устраивало. Его ждали в «Золотом колесе», знаменитом постоялом дворе возле Часовой развилки, и опаздывать на встречу ему было крайне нежелательно.

– Тебе чего, друг? – Негромко спросил Цыс, не особо надеясь на ответ.

Авр никак на это не прореагировал, продолжая пристально изучать Телума. Но когда владелец повозки уже окончательно потерял надежду на возможность вербального диалога с этим дикарем, ящер произнес вполне внятно и без всякого шипения:

– Плохо.

«Хвала синеокой Брунгильде», с облегчение подумал Цыс, рептилия была говорящая.

– Что плохо? – Поспешил уточнить он.

Из широкого длинного рукава показался тонкий темно-зеленый палец с черным когтем и указал на Телума.