Забытая тетрадь

Забытая тетрадь
Евгения Александровна Лагутинская

Молодой писатель, находясь в творческом кризисе, решает на время сменить шумную жизнь столицы на покой приморского городка. Он поселяется на чердаке старого дома и уже начинает привыкать к новым условиям, когда ему является дух бывшего жильца и приводит к тайнику. В тайнике оказывается спрятанной старая тетрадь – дневник призрака. Писатель начинает читать ее и постепенно с головой погружается в историю. Что же он найдет на этих страницах?

Евгения Лагутинская

Забытая тетрадь

Глава первая. Переезд

От дома, перед которым я стоял, веяло заброшенностью. Белая краска фасада местами облупилась, окна двух нижних этажей были заколочены деревянными досками. Под козырьком крыши на углу свили гнездо какие-то мелкие птицы. Они с криками сновали туда-сюда, пролетая низко над землёй. Лужайка вокруг дома фактически представляла собой дикое поле. Трава доходила мне до середины икры. В ней я разглядел кружевные листья клевера и заострённые – одуванчика, вытянутые хрупкие стебли колокольчика, давно отцветшие мать-и-мачеху и луговую герань. «Должно быть, весной и летом здесь настоящий ковёр из цветов», – подумалось мне. Но настроения эта мысль не улучшила.

Возле самого дома разрослись кусты садовых цветов, а чуть поодаль, справа, виднелись одичавшие плодовые деревья. Кто-то маленький юркнул под крыльцо, когда я подошёл к ступеням. Вероятно, мышь. Что ж, по крайней мере, одиночество мне здесь не грозит.

Я открыл дверь дома железным ключом, который получил в конверте от представителя хозяев этого «замка». Миновал первые два этажа, заполненные оставленным хозяйским скарбом. С трудом поднялся по узкой лестнице на чердак, отделённый от остального дома ещё одной дверью, запиравшейся на ключ, и предназначенный под сдачу.

Входная дверь отворилась с жутким скрипом. Я едва протиснулся в узкий проём, стараясь одновременно не ободрать руки о неотшлифованный деревянный косяк и не вывалить на пол содержимое большой картонной коробки, которую нёс. Кое-как справившись с этой задачей, я с облегчением скинул свою тяжелую ношу на низкую кровать, подошёл к стоявшему возле неё столику и выглянул в окошко над ним. Впрочем, мне едва удалось разглядеть что-то снаружи, частично из-за пелены дождя, моросящего уже почти неделю, частично из-за слоя вековой пыли, намертво покрывшей оконное стекло изнутри. Покатый потолок крошечного чердака, поддерживаемый грубыми деревянными балками, вынуждал меня стоять, пригнувшись. Я тяжело вздохнул. Да, не к таким условиям я привык, и уж никак не мечтал променять свою богемную квартирку в городе на жильё из двух крошечных комнат и кухоньки, находившееся под самой крышей старого дома на окраине, нижние этажи которого давно были заброшены и превращены в склад никому не нужного барахла. К сожалению, сейчас это было всё, на что я мог претендовать, учитывая мои карьерные «успехи» последнего времени. Единственным, но очень важным плюсом города, в который я перебазировался (очень надеясь, что временно), была близость моря.

Посвятив ещё один тяжёлый вздох прежней развесёлой жизни, я принялся распаковывать коробку. Первая вещь, которая была извлечена оттуда – блестящая чёрными боками пишущая машинка – мой самый верный друг. Я водрузил её на запылённый столик и нежно провёл пальцами по клавишам с углублениями букв. Присел на край кровати и задумался, повернув лицо к окну, пропускавшему сквозь грязное стекло тусклое подобие дневного света.

Несколько лет назад я был вполне успешным писателем. Издатель, с которым свёл меня литературный агент, выпустил подряд два мои романа, один за другим, и так случилось, что они пришлись по вкусу современной молодёжи. Меня стали приглашать на ток-шоу, называть «восходящей звездой литературного мира», начали узнавать на улицах. Одна, пусть не самая крупная, но и не третьесортная киностудия даже приобрела права на экранизацию первой книги. В золоте я купаться после этого не стал, но денег хватило на пару лет жизни на широкую ногу. И это была хорошая жизнь. Я снял квартиру в модном районе, где обитала вся богема города, стал вращаться в среде интеллектуалов мира искусства, художников и актёров. Вокруг меня вились изящные длинноногие создания, грациозно выпускавшие сигаретный дым из очерченных кроваво-красным ротиков. С некоторыми из них я обсуждал всё то же искусство, с другими спал. Не привыкший иметь дело с деньгами, я сорил ими налево и направо, не задумываясь о последствиях. Покупал своим друзьям и пассиям дорогие подарки, посещал лучших портных и стилистов города, брал в аренду дорогие автомобили. Параллельно я перепробовал все или почти все доступные виды одурманивающих веществ. Алкоголь, лившийся рекой на многолюдных вечеринках в модных полуосвещенных клубах, полных дыма и странной музыки, был самым безобидным из них. Два с небольшим года я провёл в этом сладком завораживающем сне, почти не приходя в себя между банкетами по поводу открытия очередной выставки и закрытыми вечеринками каких-нибудь местных светил.

Потом что-то произошло. Моя вторая книга, как и первая, заслужила одобрение критиков и внимание читателей, и издатель, окрылённый успехом едва ли не больше, чем я сам, заключил со мной контракт на третью и выплатил неплохой аванс. Мы расстались очень довольные друг другом, и, пожав ему руку, я отправился восвояси – работать над третьим шедевром.

Вернувшись домой, я традиционно плеснул себе бурбона, уселся за письменный стол и добросовестно постарался придумать, каким будет скелет моей новой книги. Ничего не случилось. Сознание представляло собой лист, такой же девственно-чистый, как тот, что я несколько минут назад заправил в пишущую машинку. Я отхлебнул из бокала и побарабанил пальцами по крышке стола. Это не помогло. Спустя час сидения за столом ситуация не изменилась. Спустя полтора я плюнул на всё, решив, что у меня ещё полно времени, натянул пиджак и отправился пешком через парк на очередную приватную вечеринку очередного «гениального художника с ультрановым видением».

На следующий день, мучимый жестоким похмельем, я вообще не смог заставить себя сесть за стол. Примерно в таком режиме: вечеринка – похмелье – угрызения совести – прошла неделя. Спустя еще одну я понял, что нужно менять образ жизни. Когда до момента сдачи первой порции материала оставались считанные дни, мне кое-как удалось заставить себя снова усесться за стол. Но тут вместо того, чтобы продуктивно поработать над книгой, я начал заниматься самозапугиванием. Да, мои первые две книги оказались совсем неплохими. Но что если это был максимум, на который я способен? Что если мне больше не удастся выжать из себя ничего даже приблизительно столь же хорошего? Что если я опозорюсь или меня заклюют критики? Эти иррациональные страхи, касавшиеся моей новой книги, которой в реальности ещё даже не существовало, окончательно парализовали меня, заставив погрузиться в тёмные пучины паники.

И вот, когда настал день сдачи первой части, я шёл навстречу с издателем с лёгким портфелем, пустой головой, но тяжёлым сердцем. Не то, чтобы я сильно нервничал – такое случается, творческие люди сталкиваются с кризисами и им бывает необходимо дополнительное время. Но где-то в глубине души я понимал, что в сложившейся ситуации виноват сам, и червь вины и сомнений потихоньку подъедал остатки моего душевного покоя.

Вопреки моим надеждам, издатель воспринял мой рассказ о творческом затишье и просьбу о дополнительном времени совсем не так благодушно.

– Я предчувствовал это, – сказал он, отвернувшись к окну и сцепив руки за спиной. – Я знаю таких, как ты, Марк. Молодчики вроде тебя резко выстреливают и высоко взлетают, но быстро перегорают и становятся ни на что не пригодны. Ты просто выдохся.

Разумеется, я поспешил убедить его в том, что он ошибается.

– Ну, так и быть, – продолжил он, с силой вдавливая окурок сигареты в металлическую пепельницу. – Я даю тебе два месяца. Но если по прошествии этого срока ты не принесёшь полноценный материал, с которым можно будет хотя бы начать работать, пеняй на себя. Я не собираюсь спонсировать твоё безделье.

На этом разговор был окончен. Домой я шёл с ещё более тяжёлым сердцем, чем на встречу. И, конечно, не удержался, чтобы не заглянуть в бар по соседству и не попросить у знакомой пышногрудой барменши плеснуть мне щедрую порцию виски, дабы забыть о своих злоключениях.

Утром я проснулся в объятиях всё той же барменши. Вся последующая неделя опять прошла в полузабытьи. В воскресенье я дал себе торжественное обещание с понедельника начать новую жизнь и усесться за работу. В понедельник я сидел за столом, не вставая, подряд четыре часа, но ни одна ценная мысль так и не оказалась на бумаге. Не помогли ни прогулка в парке, ни выезд за город на пару дней в компании таких же писателей-пьянчуг, как и я.

Стоит ли говорить, что предоставленный спустя два месяца материал с трудом годился даже для того, чтобы обклеить им стены сортира в местной забегаловке?

На этот раз издатель был непреклонен. Он разорвал контракт, не потребовав аванс обратно, видимо, исключительно памятуя о прежних хороших днях. Напоследок он посоветовал мне уехать подальше от моих одарённых друзей, сесть и серьёзно подумать, что делать со своей жизнью. «Может быть, жизнь большого города просто не для тебя, подумай об этом. Не все рождены для того, чтобы долго оставаться на коне. Ну а если в процессе этакого обдумывания на тебя вдруг нахлынет вдохновение и ты нацарапаешь что-то стоящее – что ж, дай мне знать». На этом он, нахмурившись, не выказав особого желания, пожал мне руку и без дальнейших церемоний выпроводил за дверь.

К сожалению, к этому моменту, от моих сбережений – того, что мне выплатила киностудия, а также аванса – почти ничего не осталось. Практически всё было пропито, проедено, потрачено на дурь, дорогие развлечения и щедрые подарки хорошеньким танцовщицам и официанткам.

Отложив некоторую сумму «на чёрный день» и посчитав остаток, я с горечью осознал, что хочу того или нет, съезжать мне всё равно придётся. Моя уютная квартира с окнами во всю стену, как и в целом та жизнь, к которой я привык, были мне больше не по карману. Да что там, мне бы сейчас не хватило даже на крошечный «тараканник» на окраине столицы! Большой город диктует свои правила. Одно из них гласило: «Нет денег на столичное жильё – переезжай в пригород». Так я и сделал.

Однако по-настоящему я осознал, насколько плачевна ситуация, только переступив порог того дома, который смог снять на оставшиеся гроши. Когда я открыл дверь своего «нового» жилища, с потолка свалился большой кусок штукатурки, и на мгновение мне показалось, что это обломки моей разваливающейся жизни рушатся мне на голову.

В таком вот состоянии пребывал я в тот пасмурный сентябрьский вечер. Встав с узкой скрипучей кровати, застеленной видавшим виды покрывалом, и подошёл к кухонной раковине. С трудом открыв кран, я скривился: из него пошла ржавая вода с характерным для старых труб запахом. Я подождал, пока вода не станет хотя бы условно прозрачной, и ополоснул лицо. Над раковиной висело маленькое зеркало с отколотыми краями. Я глянул в него. Из него на меня смотрел худой человек с запавшими глазами. Я потрогал пальцами ввалившиеся, поросшие щетиной щёки, попытался пригладить выбившиеся вихры своих жёстких волос. Человек, на которого я смотрел, выглядел как типичный неудачник. «И это ведь не кто иной, как я», – подумалось мне. Несколько раз моргнув, чтобы отогнать мрачные мысли, я вернулся к кровати, засунул руку в принесённую с собой коробку и вытянул оттуда второго моего постоянного друга – бутылку хорошего бурбона. Отвинтил крышку, сделал большой глоток прямо из горлышка. По горлу вниз распространилось знакомое тепло. Я прилег на кровать и закрыл глаза.

Глава, в которой появляется призрак

…Я открыл глаза. Солнце светило сквозь тонкие занавески, которые я повесил на маленькое чердачное окно после того, как старательно оттёр слои пыли. За долгие годы она успела образовать на стекле сплошную твёрдую корку, и отскоблить её оказалось делом непростым.

Я сел в кровати, опустил ноги на пол, налил себе из стеклянного графина в стакан холодной воды и залпом осушил его. Потом погладил кожаную обложку старой тетради, лежавшей на столике рядом с графином – одно из писательских правил гласит: всегда держи поблизости клочок бумаги, чтобы быстро записать пришедшую в голову стоящую идею. Правило я соблюдал на автомате, а о том, что мою голову уже несколько месяцев не посещали никакие годные идеи, старался не думать. Я встал, потянулся, влез в домашние удобные штаны и перешёл в кухоньку. Там налил воды в старую кофеварку, которую нашёл на местном блошином рынке, засыпал в неё молотый кофе и нажал кнопку включения. Спустя пару минут вода в кофеварке заурчала и зашипела – этот звук в последнее время стал ассоциироваться у меня с утром и помогал проснуться не хуже самого напитка. Ещё через мгновение я перелил ароматную тёмную жидкость в эмалированную белую кружку, обнаруженную в завалах первого этажа, и кинул в неё дольку лимона. Уселся за столик, накрытый клетчатой скатёркой, и уставился в окно, пытаясь осмыслить события последних дней.

С момента, как я поселился на древнем чердаке, прошёл уже месяц. За это время успел попривыкнуть к обстановке, даже обжился. Постарался привести своё новое жилище в более менее приличный вид. Вопреки моим ожиданиям, чувствовал я себя в кардинально изменившихся условиях совсем не плохо. Много гулял, познакомился с некоторыми местными, стал питаться свежими овощами, которые покупал на маленьком рынке в получасе ходьбы от дома. Рынок работал в утренние часы и только три дня в неделю, но кроме себя мне кормить было некого, так что проблем с запасами не возникало. Стоило всё не в пример дешевле, чем в магазинах центра. Я посчитал на досуге, что, если буду покупать только самое необходимое, продержаться смогу не меньше года. Правда, о том, как перезимую на своём продуваемом сквозняками чердаке, подумать толком не успел.

За домом обнаружился запущенный, но в целом неплохой сад. Яблони и сливы в нём одичали, но плоды на них висели вполне съедобные, хотя их и было мало. От нечего делать, я даже научился печь простые пироги с фруктовой начинкой. Днями обычно читал дома или на пляже, шатался по окрестностям, копался в любопытном хламе на первом этаже. Несколько раз обедал в симпатичном местном кафе, которое держала приветливая и смешливая толстушка. Вечерами, если становилось не по себе от одиночества и хотелось побыть среди людей, я брал велосипед и отправлялся в паб неподалёку. Местные рыбаки и другие трудяги, которых я угощал пивом, были достаточно доброжелательными и охотно делились со мной городскими легендами и сплетнями. Как правило, в историях этих было мало полезного: обычные страшилки из числа тех, какие дети рассказывают друг другу, сидя у костра.

Но однажды, угостив одного из соседей кружкой сидра, я узнал кое-что из истории дома, в котором поселился.

Лет пятнадцать тому назад дом радовал взгляд случайных прохожих выбеленным фасадом, яркими занавесками на больших окнах и ухоженным садиком. Хозяева – семья из четырёх человек – отличались приветливостью, свойственной людям, довольным жизнью и живущим в достатке. Жена вела хозяйство, муж содержал лодочную мастерскую на пристани в сорока минутах езды на машине от дома. Из любопытства я съездил туда, однако сейчас пристань представляла собой печальное зрелище – времена, когда ей пользовались «по делу», безвозвратно ушли. Дети, мальчик и девочка, учились в местной школе.

Но время шло, и потихоньку к хозяйству подобралась та же участь, что постигла множество окрестных домов. Из восточных пригородов уходила жизнь. Она перемещалась в центр и на западные окраины – в ту сторону, куда город решил расширяться. Один за другим мелкие предприниматели начали разоряться. Пристанью перестали пользоваться для торговли, рыбаки тоже уходили в места, где могли более выгодно сбыть улов. Постепенно мастерская по ремонту лодок пришла в упадок. К тому моменту, когда семья осознала, что становится банкротом, старшему сыну пришла пора поступать в колледж. Его отъезд тоже нанёс хозяйству ущерб, однако о том, чтобы парню не учиться, и речи не шло – глава семьи относился к образованию очень серьёзно. Наконец, на семейном совете из трёх человек было принято решение перебраться на время в город, к замужней сестре хозяйки дома: там ее муж попытается найти новую работу, ведь в конце концов содержание собственной мастерской тоже какой-никакой опыт, а дом тем временем они выставят на продажу или хотя бы сдадут в аренду желающим на лето.

К сожалению, желающих купить маленький дом на приходящей во всё больший упадок восточной окраине города не нашлось. В аренду же семья не могла предоставить все помещения – выяснилось, что в закрытой мастерской осталось множество запчастей для лодок, которыми хозяин приторговывал. Да и собственную лодку ему жаль было оставлять на заброшенной пристани – он предпочел разобрать ее, корпус и мачту втащил в сарай, а всё остальное запер в доме до лучших времен. Поскольку семья ехала в чужое жилье, уезжали налегке – множество оставшихся вещей вместе с деталями от лодок и инструментами и образовали весь тот хлам, который заполнил первый этаж. Таким образом, для сдачи в аренду остался только чердак – те самые три комнатки, одна из которых была переоборудована в кухоньку, и знавшая лучшие времена ванная.

Однако я оказался не первым «польстившимся» на этот сдаваемый задёшево чердак в доме, находящемся практически в черте города. Полвека назад, когда дом принадлежал другой семье, по иронии судьбы тоже сдававшей верхние помещения, здесь жил молодой библиотекарь. Был он человеком приезжим, жизнь вёл уединённую, ни с кем из соседей дружбы не водил, поэтому мой рассказчик затруднился что-либо сказать о его характере. Всего лишь после года жизни в этом доме бедняга умудрился подцепить какую-то страшную инфлюэнцу, бушевавшую одной осенью в городе и окрестностях, и очень тихо умер прямо на своем чердаке. Посещавший больного доктор ничего не сумел сделать. Тело однажды утром нашёл мальчишка, привозивший молоко – его смутило, что хозяин не вышел забрать товар и вручить полагающиеся за труд несколько монет. Подобного за этим бедолагой никогда не водилось – видимо, свойственная библиотекарям щепетильность проявлялась и в других областях жизни.

«Отлично, – думал я, возвращаясь поздним вечером из паба. – Оказывается, на той самой постели, в которой я ночую вот уже четыре недели, умер какой-то одинокий служащий. Хозяева, милейшие люди, даже не сочли нужным предупредить! Не хватало ещё столкнуться на лестнице с неуспокоившейся душой!». Последняя мысль была скорее ироничной, чем серьёзной: привидений я не то, чтобы не боялся – я просто не верил в их существование, всегда считая истории о них плодом богатой фантазии рассказчиков.

Однако уснуть этой ночью мне не удалось. Я уже разделся, улегся в кровать (еще раз вспомнив ненароком о бедном почившем в ней библиотекаре и покривившись от этой непрошеной мысли), погасил ночник и закрыл было глаза, приготовившись спать, как вдруг явственно услышал чей-то протяжный вздох. Я весь напрягся и почувствовал, как холодная дрожь прошла по телу под одеялом, однако глаз не открыл, считая, что это всего лишь игра нетрезвого воображения под воздействием услышанной мной истории. Однако через минуту вздох повторился, и на этот раз не было сомнений в том, что он мне не померещился. Я резко сел в кровати, неверной рукой потянулся к ночнику и зажег его. Света от крошечной лампы было немного, однако его вполне хватало, чтобы наполнить столь же маленькое пространство чердачной комнатки.

Тут-то я и увидел его. Пятна теплого света проникли в угол чердака, противоположный тому, в котором стояла кровать, и выхватили щуплую фигурку скорее молодого человека, разместившегося в кресле, куда я обычно скидывал одежду. Вопреки распространенным предрассудкам, фигура не была прозрачной, сквозь нее невозможно было разглядеть стену или спинку кресла, однако что-то в ней всё же говорило о фактической бестелесности – я ни на секунду не усомнился, что передо мной именно призрак. Я невольно выпрямился на кровати. «Надо же, настоящий призрак, вот это сюжет!» – пронеслось в голове. Дух тем временем спокойно созерцал меня большими глазами, глядящими из-за стекол очков в тяжелой оправе, продолжая периодически испускать свои странные вздохи. Его лицо казалось печальным и очень усталым.

Спустя минут десять меланхоличного взаимного созерцания, когда меня покинули первоначальная оторопь и мысли о собственном сумасшествии, я почувствовал, что такой способ ночного времяпрепровождения начинает раздражать. Понятно, что у призраков времени – целая вечность, но я-то всего лишь человек, к тому же уставший. Идея наплевать на происходящее и просто лечь спать на глазах у невежливого духа была отметена сразу как нереализуемая. Ещё пару мгновений я смотрел в грустные глаза неопределённого цвета, а потом решился.

– Ну привет, – сказал я. Призрак не изменил ни выражения лица, ни позы и вообще никак не дал понять, что слышал мои слова или уловил их смысл. Однако меня уже понесло. Нужно было, как-никак, учитывать и количество выпитого мной алкоголя, и стресс, вызванный необычностью ситуации… Словом, извечное стремление выяснять причины происходящего взяло вверх над остатками шока. – Послушай, зачем-то же ты появился. Давай, выкладывай.

Призрак снова издал свой жуткий протяжный вздох, а затем просто взял и исчез. Да-да, не растаял, не превратился в туманную дымку, повисшую в воздухе, а – исчез. Раз – и нет его, как будто и вовсе не было. Я остался сидеть на кровати до тех пор, пока за окном не занялся застенчивый рассвет. Что-то подсказывало: эта встреча с Приведением Странного Дома первая, но не последняя. Дальнейшие события в полной мере подтвердили мою правоту.

На следующий день я, что неудивительно, проснулся довольно поздно. Солнце беспардонно светило в лицо, игнорируя робкие попытки тонких занавесок уберечь мой покой. С усилием разлепив веки, я почувствовал характерную для «похмельного» утра разбитость. Подняв руки к вискам начал их массировать, одновременно пытаясь понять, какое же из воспоминаний тревожит меня, так настойчиво пытаясь пробиться к сознанию сквозь остатки сна… Такое неприятное чувство, как будто что-то мешает, сродни беспокойству из-за застрявшего в зубах кусочка мяса. Вроде и мелочь – но пока не вытащишь, не успокоишься. В попытках вернуть мозгу дееспособность я сел на кровати, вследствие чего мой взгляд упал на кресло в углу. И тут я вспомнил всё. Вечер в пабе. Неприятную историю, услышанную мной от одного из фермеров. Возвращение домой. И, конечно, его – странное существо (если это слово к нему применимо), посетившее меня ночью. От неожиданно нахлынувшего воспоминания я на секунду задержал дыхание. Потом опять подумал о том, уж не было ли это создание наваждением, посетившим меня под впечатлением от упомянутой истории… Но нет. Я слишком доверял себе, чтобы списать всё на впечатлительность. Однако призраки призраками, а день упрямо понуждал меня к действию, неумолимо нанося по моим глазам удары воинственными солнечными зайчиками.

Я встал и направился на кухню заваривать кофе. Казалось, жизнь течёт как обычно: ещё один день, ничем принципиально не отличавшийся от предыдущего. Но нет, всё уже стало не так, как раньше. Это было утро первого дня в моей жизни, когда я убедился в существовании сверхъестественного, загробной жизни, обители духов, в общем, называйте, как хотите. Присев на низкий табурет в кухне, прихлебывая обжигающий чернейший кофе из металлической кружки, я пытался распробовать на вкус это чувство. Ощущение, что моя жизнь уже никогда не будет прежней.

Покончив со своим скудным дневным завтраком и отчаявшись мгновенно понять, что же мне делать теперь со своим сакральным знанием, я решил посвятить остаток дня ранее запланированным делам. А именно – дальнейшему разгребанию завалов на первом этаже в надежде найти что-нибудь, стоящее внимания, и новым попыткам заставить себя сесть за печатную машинку, дабы поработать. Счета за жильё, оплаченные не далее, как пару дней назад, печально свидетельствовали: если я не постараюсь и не выжму из себя стоящую идею для новой книги, недалёк тот день, когда мне придётся устраиваться за мизерные деньги помощником к одному из фермеров, которых я так щедро угощал выпивкой.

Глава третья. Тайник

День прошел своим чередом. Изрядно покопавшись в барахле на первом этаже и покрывшись слоем пыли, я решил устроить перерыв, наскоро перекусить, а потом смыть с себя лишнее напряжение в речной воде. Моими трофеями стали вполне годная для готовки сковородка, пара удочек и вместительная холщовая сумка. Всё это были вещи моих хозяев, но во-первых, я собирался только «арендовать» их, а не присваивать, а во-вторых, мне не верилось, что когда-нибудь семья вернётся, чтобы забрать этот на глазах ветшающий хлам.

Тщательно помыв сковородку, я бросил на неё несколько кусочков масла. Когда они расплавились и зашипели, добавил к ним кольца ароматного красного лука, потом дольки сладкого перца. Овощи поджарились, наполнив воздух в тесной кухоньке аппетитными запахами. Я слегка взбил в глубокой миске три яйца, вылил получившуюся смесь на сковороду, посолил, поперчил и присыпал зеленью.

Через полчаса после скромного ланча я вымыл посуду, запихнул купальные принадлежности в сумку и оседлал велосипед – практически единственный доступный мне на тот момент вид транспорта, если не считать дымящихся на ходу развалюх с подкопчёнными боками.