Тридцать три несчастья

– Да чёрт его знает! Последний год я производственные мощности другим фирмам постепенно передал, а офис сокращаю. В курсе дел только несколько человек, остальные видят, что дела неважные, и постепенно расползаются. Наблюдать моё медленное падение, конечно, приятно, но разом лишить всего – это кайф! Думаю, заглотит.

– Ладно, теперь говори, что кроме алиментов буду иметь с этого я.

– Алименты к этому отношения не имеют. Я вмешиваюсь как товарищ по несчастью. Сосницкий выезжает в Утятин завтра с твоей доверенностью. С собой берёт главную феминистку области. Твоя судьиха – дура. Миф о независимости судей мы обсуждать не будем. Поговорят они с председателем суда, она баба вменяемая. Апелляция им совсем не в масть. Повозят мордой по столу одну дуру, выкрутят руки другой, и твой муж мировое соглашение подпишет. У юриста на руках будет справка из моей фирмы, что ты принята с 1 декабря на должность офис-менеджера, а по-русски завхоза, с окладом 15 тысяч.

– А что так мало?

– Чтобы твой бывший муж оттуда 5 тысяч получал. Работать ты там не будешь, и появляться тебе не обязательно. Получишь карту, оставшиеся копейки будешь снимать.

– А что скажут твои сотрудники про мою мёртвую душу?

– А плевать на них. Или ты думаешь, твоя душа одна такая? А потом фамилию сменишь, тогда уже ни у кого вопросов не останется.

– А это обязательно, фамилию менять?

– Да. Мне так удобнее. А тебе должно быть всё равно. Но пока то, что я сказал, относится только к твоим алиментам. А теперь поговорим, что последует после замужества. Но сначала выясним, что нужно тебе. Детей ты сразу заберёшь?

– Нет, я ещё не знаю, сколько проживу. Я не имею права выдёргивать их из родного дома в неизвестность. В мае пройду второй курс химии, тогда будет видно. Пока буду ездить в Утятин раз в неделю и видеться тайком, чтобы не дразнить гусей. Дочь в любом случае останется с отцом, у неё через год выпускной. А сына я мечтаю забрать. Он другой. Ему с ними будет плохо.

– Ладно. После свадьбы ты как владелица будешь получать некоторые отчисления от своей фирмы.

– От «Рогов»?

– От них. Только называется фирма «Стройсервис МР». Вот, примерно столько.

– Ого! На эти деньги я могу снимать квартиру и вполне комфортно жить с детьми, даже не работая.

– Ты серьёзно?

– У нас в райцентре жизнь дешевле. Ладно, я так понимаю, надо будет мне завещание написать на тебя. Ты что глаза выпучил? На друга понадеялся, спортивного, молодого, а он взял и от инсульта помер. А у меня онкология, причём стадия такая, что хорошего ждать не приходится. Я верю, что ты не собираешься меня подставлять. Ответь мне только на один вопрос: ты давно это задумал? Ну, фиктивный брак?

– Вот не поверишь, но сегодня.

– Правда, не поверила.

– Понимаешь, я Толика в качестве жениха представить себе не мог. Мне Вера сегодня сказала, что Алиса на него глаз положила, и потому на тебя кидается, что он за тобой хвостиком ходит. Тут до меня стало доходить. Я сначала просто с адвокатом связался насчёт твоего развода. И в кадры позвонил, чтобы тебя на работе оформили. А потом подумал: ты в разводе, он за тобой хвостиком. Как мужик он, конечно, никуда, Виктор Васильевич сказал, он как ребёнок. Но смотреться вы будете вполне гармонично. Завтра с юристом мы это обмозгуем. Надеюсь, что получится.

Фиктивный брак

Считалось, что Люба улетела в Санкт-Петербург в свадебное путешествие. А на самом деле она уже неделю сидела в коттеджном посёлке в доме Игоря Николаевича. А если выражаться языком документов, в доме своего второго мужа.

Кстати, о муже. Он снова в клинике. Любе его очень жалко. Только пообщавшись с ним плотнее, она поняла, что Игорь не сильно не преувеличивал, говоря, что Анатолий уже не вполне человек. Много раз ловила себя на мысли, что разговаривает с детсадовцем. Почему она в первые дни знакомства этого не поняла? Почему не понимают другие? Даже тётка его, которая хоть и не близко, но довольно часто с племянником общается, считает его глупым, но нормальным. Наверное, люди слишком заняты собой, чтобы внимательнее вглядеться в окружающих.

После суда, после того странного предложения всё воспринималась как-то иначе. Заглянувшего с утра на кухню Виктора Васильевича, который, как она теперь знала, вовсе не охранник, а фельдшер, она дружелюбно спросила: «Вам в гостиной накрыть или в комнаты подать?» Он глянул ей в лицо и вдруг открыто улыбнулся: «А давайте мы на кухне позавтракаем, чего уж там, всё равно отсюда не вылезаем!»

И чего он так резко переменился, неужели Игорь ему о планах рассказал? Да нет, вряд ли. Кто там такие болезни лечит? Виктор Васильевич наверняка в психиатрии трудится. Он проницательный, он просто увидел, что Люба к нему иначе относится, и сам смягчился. И Анатолий так обрадовался, прилетел сразу, как только медик за ним сходил. И с удовольствием ел кашу, которую заказал его напарник, и не болтал при этом, только поглядывал то на Любу, то на него одинаково преданным взглядом. А следом заглянула пожилая гостья и крикнула куда-то в сторону: «Володя, приходи на кухню!», зашла, тоже села за стол и весело сказала: «Вот и хватит этих аристократических церемоний, между столом и плитой не должно быть больше пяти метров, если любишь с пылу с жару поесть!»

И пришли следом её сухонький Володя и Валера с сильно опухшим лицом. И дама скомандовала: «Моему кашки, пожалуйста. А вот Валерочке… на Кавказе в таком состоянии предлагают хаш!» «К сожалению, не предусмотрела. Но зато есть огненная солянка», – весело ответила Люба.

Болтали за столом только дама и постепенно приходящий в себя Валера. С удивлением из их разговора Люба поняла, что эта гостья занимается производством железобетонных плит. Тогда, может, и та, местная, настоящий архитектор? Похоже, в этой среде женщины серьёзным делом заняты. А вот Алиса и Люба, которые по питанию трудятся, им в подмётки не годятся. И если Алиса доведёт Валеру до загса, то через несколько лет будет так же безуспешно искать встреч с родными детьми. Только у Валеры уровень другой. Он их не в Турцию, а в Канаду увезёт. Или в Новую Зеландию. И не на десять дней, а на годы. И не пожалеет несчастную мать, вон как с железобетонной леди за каждый рубль сражается, даже похмелье отступило.

А вот и Алиса, легка на помине. Вошла, дверь за ней захлопнулась, картинно остановилась, с брезгливым изумлением разглядывая длинный стол, на котором не по этикету беспорядочно громоздились последовательно запрошенные завтракающими миска солёных помидоров, сметана, ткемали, пастила и ещё несколько баночек, блюдечек и салатниц. Почти сразу за ней стремительно вошёл Игорь, по дуге её обошёл и оживлённо заговорил: «О, все в сборе! Отлично, к десяти Темников подъедет с окончательной редакцией соглашения. Люба, что это у Валерки такое яркое? О, солянка? Я тоже хочу!» Люба с сомнением заглянула в почти пустую кастрюлю и включила под ней газ.

Поскольку на Алису никто не обращал внимания, она сочла за лучшее сесть за стол и не кочевряжиться. Далее она манерно потягивала кофе под спор об анкерных плитах.

После подписания соглашения гости стали разъезжаться. Остались только Анатолий и его сопровождающий. Остались и те, кто приехал к десяти, два плотных мужика, вероятно, юристы. Люба увидела, что мужчины собираются продолжить обсуждение в кабинете, и выяснив, что им от неё ничего не требуется, повела Анатолия и Виктора Васильевича к заснеженной речке.

В общем, юристы сочли передачу фирмы шагом неосторожным, и в результате договор решили вовсе не заключать. «А смысл тогда вообще этот балаган затевать?» – даже с облегчением сказала Люба. Смысл они, тем не менее, в этом браке нашли. Назывался он «право подписи». И этот смысл ей очень не понравился. Но отступать было поздно.

После отъезда юристов Люба зашла в кабинет и сказала Игорю: «Ещё одна проблема. Даже три. Дети и тётя Клава». Игорь здесь никакой проблемы не видел. Как объяснить? Ну, влюбились и женились! «А ты сам мог бы поверить, что я могу влюбиться? Ты бы мог убедить детей, что это дело обычное – потерять их и завести другую семью?» «Прости, глупость сказал. Ну, скажи им, что ты продалась ради детей. Он тебе совсем безразличен, но ради того, чтобы победить ваш суд неправедный, ты отдалась ему. Подросткам это понравится». Люба грустно возразила: «Ты сейчас снова глупость сказал. Но, пожалуй, в этом направлении можно поработать. Что-то романтическое пробьёт даже мою прагматичную дочь. Но тётю Клаву на эту шнягу не разведёшь». «Ну, так не говори ты ей вообще ничего». «Тёте Клаве?!» «Да что там за тётя Клава?» «Это самый дорогой мне человек. После детей, конечно». «Ну, ей-то ты можешь про любовь рассказать?» «Тьфу!»

Обозлённая, она вылетела из кабинета и устремилась на кухню. А на кухне сидел Анатолий и глядел на неё собачьим взглядом: «Люба, ты расстроена?» Она похлопала успокаивающе его по плечу: «Первое я не успела приготовить, вот и расстроилась. Ты давай мне помогать будешь? Овощи помой».

После обеда она пошла вслед за Игорем и уже спокойно изложила свои мысли. Что обманывать тётю Клаву стыдно, но правду ей сказать не может. Она человек верный, но нарушений закона не приемлет. Если Игоря такое устроит, Люба предлагает ему следующую историю. Старушке хватит намёка, что жених равнодушен к женщинам, но для престижа должен иметь жену, что за статус женатого мужчины богатый молодой человек оплатит адвоката, добьётся законных алиментов, а далее будет платить ей отступного, чтобы она его не домогалась и помалкивала. Очень выгодная сделка. Ну, а с детьми, когда правда всплывёт, придётся больше тумана напустить. Им про то, что брак фиктивный, сказать нельзя. Никто не может гарантировать их молчания, да и романтики не будет. «Правда, может и не придётся им узнать. Как только я разведусь, можешь и ты освободиться. Потерпи, Люба. После Нового года второе заседание. Должны развести». «Но тогда зачем затевать всю эту бодягу?»

Игорь терпеливо разъяснял, что развод – одно, а раздел имущества может решиться на этом заседании, а может затянуться ещё на несколько месяцев. А у него сейчас с заказами попёрло. Говорил он довольно туманно, но Люба догадалась, что получает он их на Толины «Рога и копыта», потом за маленькие денежки по частям передаёт работу своей фирме, чтобы только не в убыток, разницу выводит. А за Толей фактически числятся фирма, дом, однокомнатная квартира на окраине Москвы, от Никиты доставшаяся, и совсем небольшая сумма на счету, которая бы и закончилась давно, если бы за клинику Игорь из своих не платил. «Слушай, а может, тебе просто остановиться? Не зарабатывать больше, деньги зарыть на Поле чудес и уехать на Мальдивы? И нафиг бизнес?» «Ага. А что будет с несколькими десятками человек, которые у меня работают? Они тоже на Мальдивы уедут?» В общем, бизнес – это наподобие велосипедной езды. Или едешь, или равновесие теряешь и падаешь. Сюрпляс исполняют только редкие специалисты.

Опять приехали эти юристы. Только Темников, тот, что потолще, в самом деле юрист, а второй, который Стас – бывший юрист, в военной прокуратуре в прошлом служил. Сейчас он «по безопасности». Любе опять захотелось всё переиграть. Потому что, оказывается, им предстояло не в дальнем кабинете загса тайком расписаться, а в Москве, где родня и партнёры, сыграть настоящую свадьбу, «ну, скромную, конечно, вечерок в ресторане человек на сорок». И к чему это позорище? И платье невесты? А как же, обязательно, у жениха свадьба первая. Ага, и фату на лысую голову жвачкой пришпандорим. Мужики пожали плечами: для того парики существуют. А стоит ли за правдоподобие союза такие деньжищи платить? Стас отмахнулся: «Конвертами вернём».

Тётя Клава эту дурацкую идею приняла с восторгом: «А что? Я-то искала, что продать, чтобы тебе адвоката нанять! А тут такое предложение! Ты торгуешь тем, что имеешь: честным именем. Идём немедленно платье покупать!» Люба решительно отказалась. Взяла плед и демонстративно завалилась на тёткин диван. По правде, последний месяц держалась она только на самолюбии. Работала физически тяжело и много, но особые муки доставляли запахи пищи. Давно не взвешивалась, но предполагала, что в ней уже меньше трёх пудов. За её демаршем должен был последовать взрыв тёткиного негодования, но вместо этого она вдруг услышала вздох, а потом тётя Клава погладила её по лысой голове и тихо закрыла дверь за собой.

Впрочем, часа через три она влетела в свою квартиру, нагруженная пакетами. И объявила, что купила свадебное платье цвета шампанского Любе и малиновое вечернее себе.

Ну, а когда она натянула на Любу балахонистое платье на чехле, они обе истерически захохотали. Люба так и не поняла, кто из них первым вдруг потом заплакал. А потом тётя Клава стала утягивать потайные шнурки на платье, объясняя, что платье шилось на беременную, в расчёте на то, что к свадьбе живот ещё вырастет, а на сколько – неизвестно, но потом что-то пошло не так, и невеста от платья отказалась. А потом они снова хохотали, когда по очереди мерили недавно купленный блондинистый парик. «Иванушка-дурачок был в кино с таким причесоном, – сказала Люба. – лучше я лысая в загс пойду, чем с такой головой». «А, в Москве купим!» – махнула рукой тётя Клава. И усадила Любу шить малиновый берет к платью. То есть она собиралась ехать в Москву!

Игорь и Стас тётку в качестве попутчицы восприняли на удивление легко: «Зато невеста не будет глядеться безродной. Ещё бы подружку». Люба фыркнула: ни перед кем из своих знакомых она срамиться не собирается. На свадьбу они поехали на поезде: жених с сопровождающим, невеста с тётей и двое организаторов. Перед отправкой поезда, устраиваясь в купе, тётя Клава сказала Любе: «Мечтаю закружиться в вальсе! Ты знаешь, я уже четыре года никуда не выезжала. А не танцевала я лет двадцать. Наверное, последний раз в Доме офицеров в Калининграде…» Стас, стоящий у окна напротив их купе, оглянулся и пошёл на выход. Через несколько минут, когда поезд дёрнулся, отправляясь, он влетел, припорошенный снежком, шурша букетом в целлофане: «Клавдия Фёдоровна, простите, не узнал вас без ваших белокурых волос! Ну, помните, с кем вы танцевали вальс в Доме офицеров…» «Господи, Стасик Корнеев! Наглый лейтенант, поспоривший на жену полковника! У тебя, между прочим, тоже локоны были… то есть кудри». «О-о, я уже лет десять свет отражаю!» В общем, бойцы вспоминали минувшие дни всю ночь. Утром в гостинице тётя Клава, благоухая перегаром, сказала: «Я без сил, мне ничего на голову не надо, у меня берет! А ты иди, ищи парик!» И нагло завалилась спать.

Люба недолго брела по слякотной Москве, наткнувшись на вывеску «Постижерное ателье». Зашла. Ну, ателье не ателье, а скорее, парикмахерская широкого профиля, но малого метража. Пара кресел парикмахеров, столик маникюрши, стеллаж с париками на болванках. Люба тоскливо уставилась на это волосатое убожество. «Вы что-то выбрали? Ой, Люба!» Знакомое лицо, но вспомнить не смогла. «Я Варя!» О, это же старшая дочь Лены, с которой она в больнице лежала. Варя тараторила, что здесь два месяца уборщицей и ученицей. Надоела деревня, надоела свекровь, надоел муж – сбежала. «А я наоборот, сначала собралась помирать, а потом внезапно решила выйти замуж». И сняла шапку. Вся парикмахерская охнула. Потом самая толстая из них мягко сказала: «Ну, можно и так. И ещё длинные серьги. Это авангардно». А Люба вздохнула: «Не поймут. Лучше бы что-нибудь традиционное». Толстуха хлопнула в ладоши: «Сделаем! Соня, шатен, самый короткий! Неля, займись макияжем!»

В общем, на следующий день её из этой парикмахерской выводили к свадебному лимузину, набросив на плечи новую шубу. А Варя вслед за ней свидетельницей выпорхнула. И отвисли челюсти у Игоря и Стаса. И прослезилась тётя Клава. А когда у загса их встретила команда жениха, здесь тоже равнодушных не было. Поджала губы при знакомстве тётка Анатолия. Нагло уставился на невесту уже принявший на грудь тёткин сынок. «Ну, недаром Алиска об тебя зубы точила, – выпалил свидетель Валера. – А я-то, лопух, как такую кралю проморгал! Конечно, ходит такая Золушка в чепчике и фартуке!» Впрочем, он и свидетельницей остался доволен, сразу притянув её за талию. Только жених, кажется, не заметил Любиного преображения. Скорее всего, его многолюдье ошарашило. Люба взяла его за руку и повела к мраморному крыльцу Дворца бракосочетаний. «Какая красивая пара!» – вырвалось у одной из женщин, выскочивших перекурить. Люба бросила взгляд на зеркальную стену напротив входа. Ну, здорово её в парикмахерской загримировали! Паричок под короткую стрижку, очень лёгкий макияж на бледном лице. Такая фарфоровая куколка, даже незаметно, что старше жениха. Рядом тёрла платочком сухие глаза тётя Анатолия. «Вы как Гензель и Гретель, – шепнула ей тётя Клава. – Жалко, что мальчик не того цвета». «Две фальшивые тётки льют фальшивые слёзы», – пробормотала Люба. «Почему это я фальшивая?» – возмутилась та. Значит, насчёт прочего возражений нет.

Дальше была поездка по столице и банкет, где гости говорили о марках цемента, СНИПах и марже. Любина тётка давила авторитетом полковничихи Толину тётку и от этого наливалась довольством. Ещё она прошлась пару раз со Стасом в медляке, на вальс сил не хватило. Кузен жениха напился в первые полчаса и был тихо увезён восвояси. Виктор Васильевич, понадеявшись на Любу, закусывал и подрёмывал. От души веселились только свидетели. Они танцевали, шутили, целовались чаще новобрачных. Поймав опасливый взгляд Любы, Игорь шепнул: «Не переживай за подругу, Алиса уже в отставке».

Ну, а потом Люба уловила, что у Анатолия лицо побледнело, и незаметно вывела его из зала. Приступ оказался не таким уж эффектным: короткий и не бурный, а потом ступор. Люба решила сопровождать больного в клинику, переодевшись прямо в машине и оставив мужчин руководить банкетом и, когда их отсутствие заметят, сказать, что молодые уехали в свадебное путешествие. В сознание Анатолий так и не пришёл. Прощаясь, Виктор Васильевич сказал: «Дочка, не думай, что он несчастный. Я двадцать лет с государственных больницах работал. Видела бы ты, в каких условиях живут больные в семьях и стационарах! Мальчику повезло, что после смерти брата его Игорь Николаевич взял под опеку. Проблемы опекуна Анатолия не касаются, эти случайные денежные дела скоро кончатся, а комфорт и уход останутся. А вот зачем ты ввязалась в эти сомнительные игры?». Ей стало невыносимо стыдно. А потом обозлилась: какого чёрта? «А мне до комфорта и ухода далеко. У меня рак, меня жилья лишили и как у бездомной детей отобрали. Что мне эти игры! Я ради своих детей согласна банк ограбить. Но вашего пациента я не обижала». Медик смутился: «Вот ведь что бывает, когда берёшься судить, не зная обстоятельств!» «Да ладно, проехали. А как вы выдержали столько лет на такой работе?» «Девочка моя, у меня дома две нервные дочери, три капризных внучки и два зятя-дармоеда. Я их всех люблю, даже зятьёв, но здесь я отдыхаю!»

Тётя Клава вернулась домой сразу после свадьбы на ночном поезде в сопровождении Стаса. Люба с Игорем спустя сутки уехали на автобусе.

Нападение

За неделю с небольшим в одиночестве Люба потеряла боевое настроение. Отвечала на редкие звонки детей, обещала приехать в следующий выходной, мол, засопливилась. Тёте Клаве звонила регулярно, сначала врала, что стоит то в колоннаде Казанского собора, то со стороны хвоста коня медного всадника… потом врать стало лень, и выдала то же самое: насморк, в гостинице отлёживаюсь. Хоть за тётку волноваться не приходилось, к ней двоюродная сестра в гости приехала.

Игорь очень просил не появляться в посёлке, не высовывать носа из ворот. Сам заезжал только пару раз, молоко и свежий хлеб завозил. Последний раз ещё и счета подписала. И тогда она твёрдо решила: как только закончится её карантин, она вернётся в Утятин, снимет квартиру на зарплату из «Рогов и копыт» и начнёт борьбу за детей. И будь что будет! А бумажки… ну, будут приезжать к ней за подписью!

Разленилась. Сегодня даже проспала почти до девяти. Встала и поняла, что от отдыха сил не прибывает. Лениво выпила полчашки кофе, даже посуду за собой не вымыла. Поднялась на второй этаж, зашла в угловую гостевую спальню, окна которой выходили на ворота и на дом Инессы. Обычно в это время в посёлке пусто. Кто работает, те рано уезжают. Ну, попозже, когда жёны неработающие раскачаются, движение немного оживляется. Но в это время… а нет, вот джип, но это, наверное, гости к кому-то. Остановились, как ни странно, у их дома. Открылась дверца со стороны пассажира. Вышел плотный мужик в возрасте. Стас? Нет, просто немного похож. Фигурой, выправкой. И так же, как он, шапку не носит, несмотря на отсутствие волос. И как они не мёрзнут? Она невольно тронула рукой собственную голову. Даже в тёплом помещении, даже в одиночестве, она носила чепчик с оборочками. Только у тёти Клавы «ходила босиком», как она это называла. Из солидарности. И там, как ни странно, не мёрзла. У тётки голова уже обросла редким мхом, у Любы тоже щетина прорезалась, но в парикмахерской её перед свадьбой побрили, чтобы парик потом легче было отклеивать. Так что отражала она свет не хуже Стаса.

А пассажир джипа тем временем прошел по снегу с дороги на тротуар и заговорил с проходящей мимо уборщицей из Новой Жизни. Она всегда в это время из дома директора электротехнического колледжа переходит к Инессе убираться. Тётка активно жестикулирует, показывая то на снег, то на соседний дом. Понятно, объясняет, что снег выпал позавчера, и, судя по целине перед воротами и калиткой, никто сюда как минимум два дня не приходил и не заезжал. Правильно Игорь не велел ей за ворота выходить. А то бы сейчас гость по разметённой дорожке ломился бы в дом. А оно ей надо в отсутствие хозяина?

Уборщица достала ключи и стала открывать калитку соседнего дома. Её собеседник заговорил по телефону. Вот-вот, пусть сначала с хозяином договорится, а потом в гости ломится! Подъехала ещё одна машина, притормозила, опустилось стекло. Лысый махнул ему рукой, и водитель подал назад и пристроился за первой машиной. Поехали дальше. Впрочем, наверное, они развернулись на ближайшем перекрёстке или чьём-то въезде, потому что появились через несколько секунд и проехали в сторону шлагбаума. Провожая их взглядом, Люба подумала, что у машин один хозяин. Номера отличались на единицу.