Tervist, рыбка

В столовой под ногами по-стариковски ворчал дубовый паркет (говорят, рай для мышей). Выложенные ёлочкой половицы покрывал непрозрачный лак цвета пятен на руках и висках неторопливых пенсионеров, гуляющих вдоль стен Старого города. Коричнево-кофейный, одним словом. Левый угол напротив входа уже несколько столетий занимала печь – радушная хозяйка, некогда согревавшая обитателей дома. Буро-коричневый кафель отделки частей печного корпуса выглядел ухоженным. Сколы на нём были умело отреставрированы керамическим воском и покрыты глазурью. Чувствовалось внимание к деталям и забота об интерьере. На потолке выступала лепнина – украшение зеркала потолочного плафона. Она образовывала причудливые формы. Казалось, их вылепили из марципановой смеси, расписали тусклым красителем, а затем выложили на чей-то огромный перевёрнутый вверх ногами и подвешенный к потолку стол.

Помню, что у левой стены стоял крепкий старинный буфет. Всё еще можно было ощущать запах то ли свежих марципанов, то ли конфет Kalev внутри его просторных ящиков – я не постеснялась заглянуть в один из них.

Для неискушенного зрителя картина представлялась ошибочно монолитной и неоспоримо верно идентифицировалась как «старина», «история», «наследие». Конечно же, мебель и детали в комнате были не новы – в этом и крылась суть. Стены, двери и печь могли бы бесконечно долго рассказывать заинтересованному гостю о событиях шести веков, свидетелями которых они невольно стали. Здесь всё дышало непреодолимым желанием поведать о пережитом, бросало вызов любопытству своими сколами, шероховатостями и потёртостями. Каждая вещь конкурировала с другой за право быть услышанной. Эпохи дарили интерьеру свои символы и уходили безвозвратно, как и люди, жившие на этажах здания. Я оглядела комнату, еще раз выглянула за окно и влюбилась так, как можно влюбляться только в города. Безотчётно. Безвозвратно. Бессмысленно.

Мой молодой человек имел удивительную способность располагать к себе людей и был очень общительным. Однажды, пока я принимала душ, он вышел из номера, желая осмотреться. За стойкой регистрации сидела всё та же девушка. У них завязалась беседа.

После душа я завернулась в пушистый гостиничный банный халат. В отдалении слышались голоса – не захлопнутая дверь в номер приоткрылась сквозняком. Я спустилась на пол-этажа вниз и присоединилась к их разговору. Оказалось, что наша администратор – русская, родилась в Санкт-Петербурге, но планировала получать образование в Тартуском университете. Она учила язык и жила в стране вот уже 9 месяцев по рабочему разрешению на пребывание. Новоявленная эмигрантка мечтала открыть собственную гостиницу, и ей, действительно, нравилось осваивать этот бизнес с азов.

Был промозглый балтийский январь. На мощеные улочки Старого города уже опустились сумерки. Мы провели вечер за разговорами: сначала втроём, а затем наедине с моим спутником, его общительностью и в состоянии влюблённости в город, конфеты Kalev, новые встречи и вечер без посторонних глаз.

На следующий день мы посетили Толстую Маргариту. Я стала безоговорочно симпатизировать этой каменной даме с пышными формами. Её романтическая история была о любви на расстоянии. Говорят, секрет крепких многовековых отношений Толстой Маргариты и Длинного Германа (название ещё одной башни Старого города) – полтора километра между ними. Полторы тысячи метров не позволили стать им достаточно близкими, чтобы разглядеть недостатки друг друга. Если отношения башен и мог бы разрушить некий каменно-бойничный быт, то на качестве их союза он не сказалась. И всё-таки «большое видится на расстоянии»[3 - Сергей Есенин]…

Кстати, с молодым человеком мы расстались вскоре после поездки. Его коммуникабельность и дар легко заводить знакомства разного рода сыграли с нами злую шутку. Он слишком быстро сокращал дистанцию в общении с противоположным полом. Эти качества были мало совместимы со способностью хранить выбранному партнёру верность.

В следующую поездку в Таллин я провела с девушкой со стойки администрации, её тетрадями по эстонскому и видением города несколько дней. Она предложила пожить в её съёмной квартире, арендованной у пожилой русской пары. Супруги обосновались в Эстонии со времен СССР. Они разрешили квартирантке заселиться вместе с кошкой, приехавшей с ней из родного Санкт-Петербурга. Своим решением о смене места жительства мы ставим наших близких перед множеством выборов и новых обстоятельств – достаётся даже питомцам. Животное тяжело переживало стресс и стало страдать слабостью мочевого пузыря. Кошка оставляла едкие желтоватые капли везде, куда могла залезть. На моё замечание о запахе девушка ответила, что вся Эстония пропахла приторными марципанами. Она их ненавидела, поэтому была рада возвращаться вечерами к терпкому, но не сладкому запаху продуктов жизнедеятельности питомца. Думаю, что она говорила не искренне, но любовь к кошке не могла не оправдывать её лукавства. Хозяева квартиры запаха мочи не чувствовали, видимо, потеряв с возрастом обоняние.

– Я читала, что одни парень купил марципан по акции в супермаркете, съел его и умер.

По всем признакам, от отравления цианидом. Судебно-медицинские эксперты записали, что от него исходил сильный запах миндаля. Если дать миндальной массе залежаться, то порча продукта приведет к образованию яда. Ты веришь в такое? Ты знала, что миндаль на самом деле пахнет цианидом? Или цианид миндалем?– однажды вечером спросила будущая бизнес-вумен, оттирая высохшую мочу от кухонной столешницы, – а они его еще продают как лекарство от несчастной любви в аптеке на углу у Ратушной площади. Представляешь, вдруг он не один месяц ждал несвежих акционных марципанов, чтобы ими отравиться? Красиво же! Всё пиар, кроме некролога – некрологи теперь не печатают. Только небольшие статьи, которые больше трогают своей абсурдностью, чем трагичностью. История о марципанах и цианиде вполне бы подошла.

Однажды пасмурным днем она сказала, что мы идём пить кофе. Квартирка находилась недалеко от Старого города. Выйдя из дома, мы направились в сторону Ратушной площади. На одной из маленьких побочных улиц мы зашли в кофейню с традиционной для таких заведений вывеской "Kohvik"[4 - Кофейня (эст.)]. К тому времени я уже успела выучить несколько эстонских слов: "ait?h", "kohv" и "suletud"[5 - Спасибо, кофе, закрыто (эст.)]. Моя попытка заказать кофе на эстонском не впечатлила и даже ничуть не удивила официанта:

– Palun kohvi,[6 - Кофе, пожалуйста (эст.)] – я сияла, как натёртое содой столовое серебро, произнося эту незамысловатую фразу. Освоение новых форм человеческом коммуникации всегда давались мне, интроверту, с трудом. Поэтому они становились предметом особой гордости, когда я познавала их буква за буквой и побеждала своё стеснение, используя новые знания.

–Kas suhkrut tahate?[7 - Хотите сахар? (эст.)] – официант улыбался, задавая мне ответный вопрос. Его я уже не поняла.

–Ты пьёшь с сахаром? – переспросила моя знакомая.

– Да. И с молоком.

– И с секретным ингредиентом, – она хитро подмигнула мне. У меня было ни малейшего предположения, что за секретный ингредиент можно добавить в кофе. Чай?

Она что-то быстро сказала официанту по-эстонски. Он услужливо кивнул и оставил нас вдвоём.

Через некоторое время нам принесли две чашки:

– Kas te tellisite?[8 - Вы заказывала? (эст.)]

– Oh, jah. Ait?h.[9 - О, да. Спасибо (эст.)]

– Ait?h,[10 - Спасибо (эст.)] – я была поглощена новым языковым опытом и не обратила внимания на странных запах, исходящий от кофе.

Вкус напитка несколько насторожил меня.

–Напомни, что добавлено в чашку, кроме сахара и молока? – кофе был необычно терпким, обжигающим, хоть и не горячим.

– Ответ на дне, – она отняла чашку от губ. Несколько капель быстро сползли по белому фарфору и упали на светло-серые брюки. Моя спутница была одета сегодня не по погоде – на голенях сзади слякоть уже оставила свои грязно-коричневые следы на светлой ткани. Получается, что еще и не по напитку.

Я допила кофе. На дне чашки лежал чесночный зубчик.

– Рецепт обжарки зерен кофе с чесноком описан в книге о Рихарде Зорге. Сковорода натирается чесноком, потом нагревается, на неё высыпаются зерна. Они обжариваются на сильном огне. Можно и зубчик еще положить, предварительно проткнув его кончиком ножа. Лучший момент для такого кофе – непогода. Порой в кофейне только этим и спасаюсь от простуд.

Расплатившись, мы покинули кафе.

В наши планы в тот день входила прогулка по морскому побережью недалеко от парка Кадриорг. Добравшись туда на трамвае, мы долго шли вдоль дороги, а затем преодолели полоску рыхлого песка с низкой порослью.

Песок был мокрым далеко от кромки воды – Балтийское море всегда отличалось своим беспокойством, но к нашему приезду волны уже утихли. Мы разговаривали о чём-то девичьем, когда у девушки зазвонил телефон. Она отошла на несколько десятков метров от меня и долго разговаривала. Я осталась наедине с морским осенним пляжем и колючим ветром.

Море в холодное время года имеет самый удивительный серо-синий цвет. Оно оттеняет осенние закаты и окрашивает вечернее небо в некое подобие сиреневого. Зимой и осенью Балтика выглядит безжизненной. Внутри у меня всё стыло, когда я представляла, что живые существа могут обитать в этой ледяной на вид бездне.

Рано стемнело. Мне захотелось как можно скорее добраться до сонливого тепла квартиры. С собой мы взяли пачку чипсов для перекуса. Телефонный разговор затягивался. Сгущающиеся сумерки и усиливающийся ветер обещали заставить нас вскоре покинуть побережье. Я достала чипсы из рюкзака и стала кормить крикливых чаек.

Вечером мы вернулись домой совершенно замёрзшие и снова пили кофе по собственному рецепту моей гостеприимной хозяйки. Тоже с чесноком, но с мёдом взамен сахара. И с миндальным молоком.

Кофеин всегда действовал на меня не лучшим образом. Ночь выдалась беспокойной, сон не шёл. Я снова размышляла о городе и моей любви к нему. Мне стало очевидно, что форма мышления, именуемая «турист-однодневка» безвременно утрачена для меня. Я отказалась с той поры признавать, что можно ссудить городу несколько дней и ждать доброго знакомства. Еще я поняла, почувствовала – нельзя узнать город и его настроения без местных жителей. Без их взгляда. Может, слишком самоуверенного и субъективного, но отчасти обоснованного. И умело расставленных ими акцентов. Для меня это оказалось важнее сухих фактов. Город, он про жизнь. И пригодность для неё. Жизнь вне музеев и зачастую будто бы вне истории. Однако для туристов общеизвестные факты о музеях и слава, закрепившаяся за ними, определяют атмосферу городов, в которых они располагаются. Я пообещала себе знакомиться со всеми понравившимися городами постепенно. Не за один раз. Устраивать для нас множество свиданий и привлекать приглашённых актёров из местных.

После общения с сотрудниками музея марципанов я знала бы всё о происхождении слова «марципан» и о существовании персипана. О том, что персипаны делают из персиковых косточек, а в косточках сдержится интересное вещество – амигдалин – у слова тот же греческий корень, что и в названии миндаля[11 -

]. Перед изготовлением персипанов амигдалин удаляют из сырья. Он портит сладости горьким привкусом. При длительном хранении амигдалин как раз и становится цианидом. Не потому ли мамы и бабушки запрещают нам есть персики и абрикосы с косточками? И дело совсем не в том, что в животе вырастет плодовое дерево, если случайно проглотить сердцевинку. «Удивительно, но факт», – звучали бы слова экскурсовода.

Посетив музей, я плакала бы о девочке, которая берегла всю войну марципановую куклу, чтобы подарить её отцу, когда он вернётся с фронта. Отец погиб уже в начале войны. Кукла оказалась в витрине в качестве экспоната. Я знала бы много, несомненно, важных вещей. Но никогда не задумалась бы о преимуществах для обладателей кошки с недержанием. О том, как лечить болящее от любви сердце, но всё-таки умереть, если не от любви, то от лекарства. Я вряд ли попробовала бы кофе с чесноком и никогда бы не взяла себе за правило возвращаться к нему каждую осень, где бы она меня ни заставала.

***

В сувенирном магазине внутри средневековой Маргариты я накупила безделушек с морской тематикой и по необъяснимой для меня причине впала в состояние полного оптимизма на счёт имеющегося у меня времени. Мне захотелось неспешно прогуляться до Таллинского порта пешком. В таком желании невозможно было отказать себе.

Незадолго до окончания посадки я добралась до парома. Уже на борту я вспомнила о забытом в камере хранения багаже. В оставленной сумке было несколько бутылок хорошего алкоголя, коробка духов для мамы и пара букинистических изданий на шведском языке для меня из магазина старой книги – блошиного рынка интеллигентного человека. Пан или пропал. Такой багаж я оставить не могла. Моё возвращение к камерам хранения в здании паромного терминала означало полную невозможность успеть к окончанию посадки – оставалось около 5 минут.

Я сошла с парома и направилась в здание терминала. Зачем-то бегом. Наверное, хотелось чувствовать, что всё возможное для экономии времени на повторную посадку я сделала.

Медленным шагом я почти приближалась к Таллинскому рынку Balti Jaama и несла на плече сумку с букинистикой и крепким алкоголем, когда паром издал протяжный гудок и уплыл. Гудка я не слышала – уже ушла слишком далеко. А, может, он не загудел и решил остаться, чтобы ждать возвращения своего рассеянного пассажира. Надеюсь, что нет.

Позже я подумала: опоздание на паром, плывущий в Хельсинки, было кем-то запланировано за ненадобностью моего визита в финскую столицу.

Я решила отменить предстоящую в Хельсинки встречу, о чём никому не сообщила, и вернуться прямиком в Санкт-Петербург. В культурной столице я не была уже больше полугода. Попытка найти билет на вечерний автобус из Таллина не увенчался успехом. Мест не оказалось, но мне удалось купить билет на утренний рейс в 9 часов. Обстоятельства настояли на том, чтобы я осталась в Таллине до утра.

Бронировать гостиницу не было необходимости – мне хотелось посмотреть на Старый город в темноте. Я не отказала себе и в этом душевном порыве.

Но всё это было до Элины. Она изменила мои планы и мой маршрут.

***

Мира встретила Элину на террасе Таллинского рынка Balti Jaama.

– Ait?h[12 - Спасибо (эст.)], – Мира быстро закрыла молнию небольшой поясной сумки. Она положила несколько монет сдачи в карман ветровки и взяла картонную тарелочку под дно. Девушка направилась по внешней лестнице на второй этаж кирпичного здания рынка. Удивительно, что прилавок продавцов жареной рыбы еще работал. В Эстонии всё закрывается очень рано, в том числе в Таллине. Едва ли найдётся сотня круглосуточных заведений во всей стране. После 20:00 по будним дням сложно найти даже открытый продуктовый магазин. Терраса рынка Balti Jaama закрывалась в 19:00, как и сам рынок. На улице под навесами остались единичные торговцы мелкой корюшкой. Туристы были их основными покупателя. Наличных денег у Миры оставалось немного. Оплату по карте за прилавком не принимали, но на порцию рыбы с запечёнными овощами хватило. После еды она планировала успеть прогуляться по рынку, где всегда толпился народ.

Как и на всех рынках, здесь можно было найти всё, что душе угодно. От пластиковых магнитов до неприятностей.