Рассвет полуночи. Часть I

Отсутствие эмоциональной близости приводило к одиночеству, что выливалось в периоды депрессии, тревожные состояния и способствовало увлечению лекарствами и прочими химическими веществами.

Сейчас, за каменными стенами, ее безупречный мир, возведенный на фундаменте обмана, разрушался.

И она поняла, как во многом ошибалась…

Находясь в тесных объятиях мыслей, Сатин с необычайной ясностью увидела свое прошлое, наполненное безумным бегом на опережение со стойким привкусом неудовлетворенности. Где не было места открытой сердечной любви, сочувствию, искренности. Наверное, это всегда так. Тяга к чему-то более высокому пробуждает нас, когда уже невозможно что-то изменить. Неведомое щемящее чувство охватило ее с огромной силой. Захотелось попросить прощения у всех, кому она когда-то причинила боль. Но было уже поздно.

Сатин сожалела о времени, потраченном исключительно на приумножение капитала, пустое самолюбование и бессчетные попытки не опуститься ниже планки, за которой искусственным блеском переливалось светское общество. Кому и что пыталась доказать? Она сожалела о глупых ссорах, надуманных обидах. Сколько же ошибок совершила, не обдумав последствий, желая опередить время… Как же порой мы бываем слепы… Или мы уже рождаемся с этим изъяном? И потребность быть обманутыми свойственна нам априори?

Сатин лишилась не только приличных денежных счетов и всей той роскоши, что окружала ее с детства. Она лишилась и менее заметной стороны своей жизни. И ею овладел жгучий стыд от осознания того, как мало времени она проводила в кругу близких сердцу и не до конца узнанных людей. С тоской в сердце вспоминала тепло бархатных бабушкиных рук; нежный взгляд маминых глаз (не зажженных предвкушением очередного шопинга и прочей мишурой); заразительный смех отца; полные радости и искренности крики племянников; льющуюся живым фонтаном речь тети Анжелы. Неужели самые лучшие вещи – бесплатные? Те, что жизнь выдает нам в качестве подарка? Но мы почему-то не ценим даже те короткие моменты подобного счастья, которые у нас есть… Было особенно печально осознавать именно сейчас тот факт, что сама жизнь есть великая ценность. Под натиском воспоминаний вслед за стыдом пришла досада. Ведь Сатин никогда не была счастлива по-настоящему. Отчего где-то близко и одновременно глубоко в ней завыла боль.

«Я так и не искупалась в океане во время дождя, – неожиданно подумала она. – Как же хочется пить… Наверное, стоит прекратить держаться за эти воспоминания… Они причиняют не меньшую боль. От них становится еще хуже. И кто только навязывает эти уродские, „правильные“ модели, которые заставляют наши сердца навек умолкнуть? А ведь сердце должно жить! Должно биться! Стучать-стучать-стучать!»

Сколько же сумятицы вносило сердце в жизнь Сатин… У него всегда была своя точка зрения. Сердце всегда знало ответ. А сейчас оно молчало.

«Мне нечего унести с собой, за исключением тех редких моментов, о которых я только что вспомнила… Я жила чужой жизнью… Не своей… У меня даже не было настоящих друзей… Я была не с теми людьми… Позволяла любить себя, но сама никогда никого не любила… Это неправильно…»

В одно мгновение занавес из воспоминаний рассыпался где-то… за пределами оголенной души.

Сатин держала в руках нож. Она рассматривала его, загипнотизированная блеском лезвия.

Вдруг яркая вспышка прочертила границу, надломив сознание. И она подумала о том, что самоубийство будет самым благоприятным выходом. Сейчас она уже в состоянии владеть своим телом. И у нее достаточно сил, чтобы поставить точку. Она знала, как сделать это правильно. Она готова принять смерть. Мерзавец не получит больше удовольствия от этих издевательств.

Жаль, что столь насыщенная и полная перспектив жизнь прервется так рано. Убить это тело, которое вынесло столько боли и все еще держится за жизнь, было преступлением, но она все же решилась.

– Прости меня, боже, – произнесла Сатин и поднесла нож к руке.

Но когда лезвие вошло под кожу и кровь потекла тонкой вязкой струйкой, боли не последовало. Она проделала то же самое со второй рукой. Нож издал тихий звон, выпав из руки. Закрыв глаза, она стала ожидать конца.

* * *

Во мраке раздавались тихие всхлипывания ребенка. Сатин приблизилась и узнала в маленькой девочке себя. И в ней проснулось сильное желание защитить ее.

* * *

Сатин открыла глаза. Все та же серая стена.

На руках зияли порезы, затянутые знакомой засохшей слизью. Судя по размеру двух кровавых лужиц, она потеряла не так много крови. Странно: порезы достаточно глубокие, чтобы даровать ей вечный сон. Неужели она все еще жива? Или это еще одно видение из череды повторяющихся кошмаров?

Она посмотрела на свое измученное тело. И в этот момент ее охватила волна ненависти. Ненависти к своему мучителю. Всем своим естеством она возненавидела убийцу. Где-то глубоко внутри вспыхнуло желание жить. Желание спасти это изувеченное, но все еще живое тело. И гнев придал храбрости.

Видимо, молитва, выстояв бесконечно длинную очередь, дошла наконец до Бога. И Бог оставил ее в живых, вложив ей в руку ключ к спасению. Бросив взгляд на нож, она представила, как вонзает лезвие в мерзкое лицо. Да! Она сделает это.

Сжимая нож, Сатин села возле металлической двери. По телу пробежала дрожь от одной только мысли о побеге. Она еще раз подумала о дороге, по которой проносились машины. Нужен шанс. Спасение так близко.

Просидев в ожидании несколько часов, Сатин поняла, что чувство тревоги вернулось с новой силой. Она остро осознала свою беспомощность перед убийцей.

«Да, он выше… сильнее меня. Психи всегда сильнее нормальных людей. Их сила в безумии. Что ж… Я тоже уже частично обезумела. И готова на все, лишь бы спастись».

Но сколько ей придется еще ждать? Выхода нет. Она будет ждать, пока он не вернется. Это единственный шанс.

Свет погас.

В темноте голову стали наполнять голоса, которые вскоре перешли в стоны, крики и дикий рокот. Она сдавила уши, поджав к себе колени.

И вскоре Сатин выпала из реальности. Ее вновь забрал туман.

* * *

Сатин охватила дрожь ненависти, которая, подобно бурному терновнику, разрасталась в ней. Ярость шквалистым ветром трепала комок напряжения внутри. И эта буря придавала сил.

«Я больше не боюсь! Я не боюсь ни смерти, ни тем более этого ублюдка! Я выберусь отсюда любой ценой, даже ценой собственной жизни, но не сгнию здесь, как этот байкер. Я расквитаюсь с этим уродом и со всеми, кто причастен к гибели моего отца! Я не знаю, что ОН со мной сделал, но зато знаю другое – пусть злоумышленники потратят все свои силы, чтобы я не выбралась отсюда. Я уничтожу их всех! Пусть я и помешалась рассудком, раз набрасываюсь на трупы и пью их кровь. Возможно, это от обезвоживания… Да и плевать! Сейчас на кону самое ценное – моя жизнь. И я буду держаться за нее любой ценой!»

Устремив глаза к потолку, она произнесла:

– Боже, помоги мне… Спаси меня. Я знаю, ты слышишь меня… Знаю, я была полной идиоткой. Но я прошу у тебя прощения!

«Этот псих позаботился обо всем. Поэтому выход остается один. Эта железная дверь. Но как его одурачить? Притвориться мертвой? Тогда он ко мне подойдет, и я вонжу в него этот нож. Затем побегу так быстро, как смогу. Но он настолько силен и проворен, что, скорее всего, поймает меня еще до того, как я успею добежать до выхода… Если вообще не закроет дверь и не проглотит чертов ключ… А что, если он не один?»

Она уперлась взглядом в серую стену и замерла, продолжая непрерывно смотреть вперед. Живот то и дело сжимался, издавая жуткие звуки.

От трупа исходил резкий запах фекалий и мочи. Его кожа приобрела пурпурно-серый оттенок. Мужчина умер с гримасой ужаса на лице.

Сатин стояла над мертвецом. Медлить нельзя! Она бросила нож на его живот, схватила за ноги и потащила в комнату. За телом протянулась кровавая линия.

Расстояние между двумя дверьми составило каких-то семнадцать шагов.

Оставив тело на том месте, где провела часы в мучительном ожидании, Сатин не удержалась и написала кровью на стене «Burn in HELL, BASTARD!». Бросив гордый взгляд на творение гениальной мысли, она еще раз осмотрелась и вышла, прикрыв дверь.

«Убийца закрывал на ключ дверь в комнату. Но затем следовал звук от задвижки. Значит, другая дверь закрывается на щеколду».

Оказавшись у второй двери, она вскарабкалась почти до самого потолка, упершись спиной и локтями в стены. Затем застыла и принялась ожидать изверга…

Значит (боже, позволь ей спастись!), если он зайдет в ту комнату, у нее будет несколько секунд, чтобы убежать. Если он, конечно, не закроет металлическую дверь. Надежда на спасение заглушала удушающее отчаяние.

В полной тишине раздавалось предательское урчание в животе. Сатин продолжала вслушиваться в пространство. Повисла напряженная тишина. Если этот монстр не успеет обнаружить ее присутствия, пока будет заинтересован тем, что находится в комнате, у нее появится шанс.

Сатин надеялась на те спасительные секунды, в течение которых должна будет оказаться за дверью. Удастся ли закрыть ее? Она готова драться. Готова дать отпор. По телу разливалось онемение.

Выхода не было. Ей придется во что бы то ни стало придерживаться этого плана.

На нее то и дело накатывал страх.

– Я смогу… я смогу… я смогу… – твердила она.

Убийца не заставил себя долго ждать. В наступившей тишине пленница различила приближающиеся шаги.

Сатин сжала челюсти, чтобы изо рта случайно не вырвался нервный всхлип. Ее охватила дрожь до самых кончиков пальцев, с которой она была уже не в силах бороться. Изверг приближался к двери. Раз, два, три…