Они написали убийство. Детектив про женскую дружбу

– Вот оно, – подумала Головёшкина, наконец почувствовав жар в сердце и холод в районе спины: не зря, значит, она сидела в декрете и строчила всякие глупости про помады. – Терпение и труд все перетрут, – одеваясь приговаривала она, собираясь засесть за компьютер, чтоб не терять драгоценного времени и начать писать бестселлер.

Но проблема обнаружилась сразу же: кого собственно надо убивать? Ведь мемуары жертвы режима отпадали сами собой. С властью у четы Головёшкиных-Анашкиных всё было в порядке, точнее, власть своими действиями давала ежедневную работу журналисту-добытчику, который трудился сразу на два издательства: провластное и контравластное, обнаружив, что и то и другое имеют одно тело и две, а может, и больше голов.

– Власть всегда была и будет от чёрта. Плевать на неё. Каждый человек должен думать о себе и о родине, где родина – это семья и друзья, – говорил Володя Анашкин, политический обозреватель не с мировой, но достаточной славой, мечтой которого было покупка домика на Камчатке, родине его предков, где он проводил каждое лето в походах и постройках разных шалашей, лодок, раскидывании сетей, охоте и рыбалке… Ольга мечтала подсобить в его мечте, потому как помимо мировой славы и богатства, разделяла привязанности мужа к природе и сама обожала охоту, рыбалку и особенно сбор грибов и ягод, коих на Камчатке водилось видимо-невидимо.

Если написать бестселлер, то при возможностях и связях Оли и её янки, убивались зайцы не только четы Голяшкиных-Кури, но и Головашкиных-Анашкиных.

Проблема была только в одном: кого убить кроме зайцев?

Глава 2. Кого убить, кроме зайцев?

После завтрака Оля перезвонила подруге и озадачила её этим вопросом.

– Убивай кого не жалко, – с благородного плеча разрешила Ога – будущая обладательница бестселлера. – Главное, чтоб там были русская мафия, продажные полицейские, любовь, секс и… – маникюр опять привлёк внимание молодой женщины. – И всё! – других вводных не было.

– Ладно, – вздохнула тяжело Анашкина Ольга и стала думать, кого бы такого убить, чтоб русским и американским читателям понравилось и они скупали бы тиражи книги, как горячие хот-доги и пирожки.

Проблема оказалась более сложной, чем предполагалось в начале. Дело в том, что Ольге Головёшкиной с детства было жаль всех и вся. По этой причине она прогуливала уроки литературы, когда изучали «Му-му» и «Каштанку». Ей было трудно представить мотивы главных героев, способных на подобную жестокость. Ей становилось жалко и жертв, и самих мучителей, не знающих настоящей любви.

А убить кого-то всё-таки придётся.

Ольга отложила написание бестселлера до следующего дня, занялась своими обычными делами, при этом не переставая думать о сюжете. Когда наконец следующей ночью гениальная идея посетила её голову, она даже вскрикнула, чем опять разбудила сына.

– Ложись-ложись, мой хороший. С мамочкой всё хорошо. Ей очень хорошо! – зловещим тоном произнесла Оля, в голове которой проносились яркие картинки коварного убийства. – А будет ещё лучше! – и белозубая улыбка озарила её красивое лицо.

* * *

Ольга не приехала через неделю, так как Джеф вызвался её сопроводить, выкроив недельку отпуска от цифр, которые делают мировую погоду. И потому, поменяв билеты, они счастливой парой влюблённых приехали через две недели вместе.

Роман был давно написан и даже разослан всем ведущим издательствам, одно из которых за внушительную плату и благодаря покровительственному звонку из посольства Соединенных Штатов, вызвалось собеседовать автора на предмет издания бестселлера.

Ольга Головёшкина, а теперь второй соавтор и пресс-атташе первого автора – Ольги Голяшкиной, также успела разузнать расценки на раскрутку быстрой звёздности. Услуги стилистов, визажистов, фотографов, блогеров, пиарщиков, промоутеров, копирайтеров, продюсеров и ещё с десяток выговариваемых профессий стоили, как подержанный феррари. Однако Джеф, как спонсор будущего бестселлера, давал добро и на это. Лишь бы супруга успокоилась и перестала метать икру… или бисер: он всегда путался в русских пословицах, которыми стреляла жена, вымогая деньги, обещая взамен вернуть их с процентами, когда бренд Голяшкиной-Кури станет, как Армани или Версаче, и будет продавать всё и даже навоз, если понадобится.

К тому же великий биржевик и экономист, у которого у самого раз в два года выходили экономические бестселлеры на тему “как разбогатеть” сотнями тысяч экземпляров, тут же переводимые на все языки мира, зная спады и подъёмы корпускулярно-волновой природы явлений, подсчитал, что заделаться мега-звездой в России в разы дешевле, чем на его родине. И даже если не выйдет, семейный бюджет несильно пострадает от этого. Тем более, Ольга в целях экономии перестала транжирить деньги, заделававшись бизнес-леди, которая под мышкой или в сумочке теперь носила книгу дебетов и кредитов, где кредит пока что рос в пользу Джефа. Одним словом, выходила экономия по всем фронтам.

– Можно сказать, даже бесплатно, – думал Джеф, разглядывая листик А4 с предполагаемыми вложениями в жену в виде услуг издательств, посредников и прочих спичрайтеров и копирайтеров с продюсерами. – Пусть потешится перед беременностью и родами, – радовался американец, глядя как красавица-жена пищит от счастья, видя его поддержку. Ну и ему льстило, что Ольга станет звездой. В его глазах и глазах многих она уже давно сверкала, как самая яркая звезда. Однако покорение всего звездного небосклона не могло не радовать супруга, верившего в упорство и целеустремленность жены, которая, если ей надо, мёртвого из могилы поднимет.

В аэропорту их встречала пара Головёшкиных-Анашкиных, счастливых и радостных, что после долгой разлуки вновь повстречаются с друзьями.

Ольга Головёшкина, правда, признала подругу только по наличию рядом американского мужа, слегка изменившегося, но всё же прежнего весельчака-толстяка Джефа теперь с копной курчавых волос, словно у одуванчика торчащих в разные стороны.

– Матерь Божья! – пересохшими губами произнесла Ольга, завидев незнакомую знакомку с надутыми, словно шары, боками, тонюсенькой талией, на которой в разрезе белого, как снег платья, сверкали кубики шоколадной плоти. Эта же плоть, прилично распухнув чуть выше талии, возвышалась двумя пиками в области груди. Наконец, еле оторвавшись от грудей, шоколадного цвета шеи с эффектно висящими тяжёлыми золотыми цепями, Ольга добралась до лица, будто сошедшего с полотен с богинями Олимпа. Огромные глаза с поволокой и тенью от забора ресниц, гладкая кожа, два пухлых розовых бугра, которыми Ольга Кури наконец вымолвила:

– Что? Не узнала меня, замухрень замухранская? – и бросилась в объятия подруги со слезами, которые становились чёрными и оставляли следы на выбеленной коже, стирая приличный слой дорогой декоративной косметики.

Две Ольги расплакались, переполненные чувствами, и рыдали так ещё долго, через всхлипывания обзывая друг друга разнообразными прозвищами, винными и невинными. От их прослушивания у прохожих вставали волосы дыбом, ведь в иной ситуации можно было словить пощечину за такие выкиды. Но каждый, видя искренность чувств и объятий, подмечал, что так может литься любовь только между лучшими подругами, которые уже не обращают внимания на слова и даже поступки, передавая друг другу невероятное тепло, идущее от сердца.

– Я думала, ты прикалываешься или накладываешь всякие эффекты или носишь протезы, – произнесла поражённая Ольга Головёшкина, ещё раз оглядев сексапильную Барби, когда-то бывшую обычной красивой девчонкой по имени Олька Голяшкина.

– Я – публичная персона и не могу выглядеть как-будто собралась на рыбалку, – оправдывалась с гордым видом Ога, многозначительно глядя на затрапезный вид подружки. – На меня смотрят люди, они хотят быть как я – идеальной. Не могу их подвести, это своего рода миссия. Кстати, чтоб ты знала, задница моя. Занимаюсь три раза в неделю специальным хопп-поп-флекс-прессингом с резинкой из упругого латекса.

Головёшкина поморщилась, представив себя, только будучи не в своём уме, захотевшей провести десятки, а то и сотни часов во всевозможных салонах красоты, на поп-прессингах, обёрнутой резинками, а ещё хуже на столе у пластического хирурга, чтоб навести «такую красотищу». Однако обернувшись на мужа, который стоял, как столб, не моргая и не дыша минут десять, бесстыже разглядывая лучшую подругу жены, Ольга подумала, что, возможно, заигралась с образом домовой тётки.

Джеф стал ёрзать на месте, тем самым намекая, что телячьи нежности от радости встречи – это прекрасно, но он очень голоден, а с его нежным желудком и слабой поджелудочной лучше не шутить.

– Конечно-конечно, любимый, – захлопотала молодая жена, открывая лист с ресторанами города, который посоветовал посетить их знакомый ресторатор Валентин.

Ольга Головёшкина в который раз засмотрелась и восхитилась настоящей любовью друзей. Ведь надо было б очень любить деньги, чтоб влюбиться в некрасивого, толстого, сухого, расчётливого трудоголика, видевшего мир через призму корреляции между ростом и снижением различных кривых, которые приносили баснословные деньги. Голяшкина любила деньги и люкс, но больше всего она любила жизнь, умела ценить прекрасное и чудесное рядом с собой, которое проявлялось не только во внешнем, сколько во внутреннем. Она б не променяла яркую жизнь с её сюрпризами на прозябание рядом с нелюбимым человеком, пусть и богачом.

И сейчас идентичность душ виделась невооруженным взглядом. Со дня свадьбы, спустя почти три года года, ребята стали невероятно схожи, хотя и выглядели по-разному.

– Они оба так гротескны! – прокомментировал Володя Анашкин образы низкого толстого американца в розовой рубашке и голубых льняных шортах и высокую блондинку в белом платье с захватывающими дух разрезами, которые целовались в такси вот уже девять с половиной минут, не обращая внимание на окружающих. А окружающими являлись таксист, который не мог спокойно вести машину, то и дело поглядывая в зеркало назад, Володя Анашкин, усаженный третьим лишним на заднее сиденье под бочок влюблённой пары, и жена Оля, которая упрямо пересказывала последние новости, не замечая страсти в такси.

– Ога, сразу после обеда нас ждёт издатель, – пыталась разнять влюблённых Ольга-Головёшка и перевести внимание бизнес-леди на бизнес. – Ты бы хоть почитала роман с убийством. Вдруг тебе не понравится?

– Я тебе доверяю, Какашкина. Ты была самой талантливой из всего потока. У тебя, если ты даже будешь стараться, всё равно, кроме шедевра ничего не получится, – нехотя отнимая пухлые губы из капкана мужних, промычала Голяшка.

Ольга повела бровью от льстивого комплимента подруги и улыбнулась, зная, что та шутит и не шутит одновременно.

– Умеешь ты, коварная, подлизать сладко до самых до окраин.

– Так мы с тобой – идеальная компашка. Ты пишешь шедевры, но не умеешь ни их, ни себя продавать. Я не дружу с ручками и тетрадками, но зато могу продавать хоть коровье молоко самой корове.

Джеф, изучающий русский последние три с половиной года и весьма продвинувшийся в этом процессе, читая классиков во время многочисленных перелетов, не совсем понял последнее предложение. Жена тут же перевела его на возвышенно-американский, и Джеф засмеялся, похрюкивая и повизгивая, будто не слышал ничего более смешного в жизни.

– Ты и в самом деле стала похожа на иностранку, Голяшка, – тепло улыбнулась Ольга. – У тебя даже юмор ихний. Купи-продай. Продай-купи. Купи-купи.

– Просто я профессионал, – облизнула розовым языком розовые губы Ольга и Джеф хотел было их облизать вновь.

– Ка, – добавила, хихикнув, Ольга и, к счастью, такси остановилось, так как они подъехали к месту назначения – лучшему ресторану города, куда залетали лишь звёзды и планиды. Ольга Голяшкина-Кури как нельзя лучше вписывалась в интерьер, томным взглядом осматривая другие столики, зная, что скоро даже здесь, где некуда упасть звезде, будут выпрашиватьу неё автографы и встречи разнообразные зеваки и ротозеи.

* * *

Развесёлыми и счастливыми, отпустив сытого Володю на работу, требующую бесконечного обозрения политической болтовни, которую журналист-политолог переводил на русский язык, объясняя населению, какими ещё бедами грозят рабочие будни властей, они ввалились в грязно-пыльный офис одного из самых крупных издательств России.

– Приятно удивлен, – вежливо пожал руку Ольге Кури Вадим Сергеевич Жунин, ответственный редактор, при этом всё время посматривая на Джефа Кури, эксклюзивные права на экономические шедевры которого, к несчастью Вадима Сергеевича, пока принадлежали другому издательству. Ольгу Головёшкину, соавтора, он даже не поприветствовал, посчитав за персонал. – Чтоб не тратить вашего и моего времени, сразу скажу, что приятно удивлён, потому что «Барби не страдает»…

– «Коварная Барби не страдает», – поправила редактора не поприветствованная соавтор.

– Да, – улыбнулся он ей, будто впервые завидев, – реально круто написано! – Вадим растопырил в сторону пальцы, больше похожие на толстенькие сардельки, и поднял руки вверх, как это делали сдающиеся в плен фашисты, тем самым показывая, что сражён талантами автора и соавтора. – Дамочки скушают этот пикантный тортик за день и захотят ещё. Поэтому давайте говорить серьёзно. Вы готовы к продолжению? Это не однодневка? От вашего ответа зависит многое. Ведь поступят сопутствующие предложения: по переводу, экранизации. Читателю можно впихнуть и сувенирку с лицами героев. Я прям так и вижу рекламу кефира или, вот скажем, чистящего средства, в котором находился яд, которым Барби убила лучшую подругу…

– Не однодневка, – сурово ответила Ольга Головёшкина за всех и сразу. Голяшкина сурово кивнула, хотя последняя фраза редактора напрягла её слух.

– Тогда решим два больных вопроса: ваши имя и фамилия.

Ольга Голяшкина забыла про чистящее средство и убийство лучших подруг.

– Ничего личного, лишь взгляд профессионала, имеющего многолетний опыт и знающего, где зарыта золотая жила… – профессионал откашлялся, делая многозначительную паузу, отделяющую мнение мастера от дилетантского. – Наше издательство находится в числе лидеров по продажам, знаете почему? Потому что 90 % нашего продукта – переводные книги. За время нахождения за «железным занавесом» мы, славяне, устали друг от друга, словно издохшие пауки в банке. Русские, украинцы, белорусы, молдоване, мордва… Нам теперь даже Румыния или Сербия и те вожделенным оплотом цивилизации и мудрости кажутся. Фигня, конечно! Сказки для провинциалов, но ваша целевая аудитория, а это разнообразные домохозяйки, замухрышки, золушки в возрасте от 30 до 100 лет, только и мечтают попить кофе с Деми Мур на Манхэттене, – Ольге Головёшкиной почему-то показалось, что именно в этот момент ответственный редактор моргнул глазом в её сторону, хотя она вообще не употребляла кофе. – Поэтому желательно не упоминать, что вы русская. Ну в смысле, видно, что вы русская и говорите по-русски, но… – он почесал длинный нос в креативном размышлении. – Но можно увильнуть, намекнув, скажем, на сербские или польские корни. Вроде как братья-славяне, да! Но не совсем! – Вадим щёлкнул пальцами, а Ольга вспомнила ставропольскую родню, которой бы очень не понравился такой трюк с братьями-славянами, за которых поднимался первый тост на каждом празднестве. А ещё не понравился бы ответственный редактор, говоривший по-русски, но выглядевший и рассужавший, как враги отечества, которым поднятые руки вверх потом сковывали железные кандалы в местах очень отдалённых.