Произвол

– Что я ему сделала? – не поверила я своим ушам.

– Ты говоришь, ему не удалось тебя соблазнить. Что же ты сделала, чтобы он тебя не тронул?

Бомба в глубине моей груди взорвалась, сбивая сгорбившегося мужчину на краю софы с ног огненной волной.

– Что я могла сделать? Разве у меня было много вариантов? – накинулась я. Сережа отшатнулся. – Вырывалась, просила отпустить, напоминала о тебе, об Антонине, кричала, что не хочу его! Но этот потаскун настаивал! Кобель! Подонок!

– Не ругайся, пожалуйста, не ругайся, – пролепетал он почти беззвучно.

– Знаешь, что я сделала, Сережа? – не слышала я мужа. – Я толкнула его и укусила, когда он меня перехватил! Видел бы ты лицо мерзавца! Небось, больно… И поделом ему!

С видом победителя я рухнула на мягкую постель. Морщины на лбу Сережи расправились, редкие волосы съехали в сторону затылка. В глазах плеснулась безнадега.

– Прости, что? – прошептал он сдавленно. – Ты укусила его?

– Да, за руку. Чудом сбежала! Повезло!

Загорский потерял все разом – дар речи, способность двигаться и мыслить. Он пребывал в оцепенении, наверное, минуты две, после чего как-то неестественно громко сглотнул. Возвратившись к реальности, Сережа потушил свет, лег рядом со мной и с опаской обнял меня за плечи, словно проверяя на ощупь, остыла ли раскаленная сковорода. Он заговорил медленно, вдумчиво и так проникновенно, точно убаюкивал меня:

– Не сердись из-за произошедшего, дорогая. Я понимаю, в тебе бурлит масса чувств. Ты оскорблена поведением Громова, и да, он, безусловно, поступил недостойно. Я сам не ожидал такого поворота событий. – Его тон стал нарочито непринужденным. – Но давай-ка покопаемся. Ничего ведь вопиющего не случилось, так? Ты не пострадала. Уверен, Громов не хотел навредить тебе или принудить к чему-либо. Он был очарован тобой, вот и все. А как иначе, ты ведь красивая женщина… К тому же он выпил лишнего. Ошибся человек, не держи на него зла.

– Просто тебя там не было, – проворчала я через плечо. – Побудь ты на моем месте с задранной юбкой, убедился бы, что это за похотливая, беспринципная свинья.

– Еще раз: ты ставишь себя под удар, обсуждая члена правительства в некорректном тоне. Успокойся. – Сережа сжал руки вокруг меня теснее. – Правда, Нина, я расстроен не меньше твоего, но мы должны здраво смотреть на вещи.

Я вырвалась из объятий и повернулась к нему лицом:

– Что значит – здраво?

– Это министр госбезопасности, милая, – тихо сказал Загорский, озираясь на стены. Подпитав его страхи, те будто бы подступили ближе, обернулись в слух. – Не надо конфликтовать с ним.

– К чему ты клонишь? – возмутилась я. – Что был бы не против, если бы я с ним переспала?

Он промолчал.

– Ты, мой муж, – и проглотил бы измену?

– Будь моя воля, я ни с кем не делил бы тебя, любимая, – мягко утешал Сережа, взяв мою руку в свою. – Но вспомни… будь добра, просто вспомни судьбу своего несчастного отца. Да возьми хоть участь прежних жильцов нашей квартиры, которые нынче прописаны в лагерях.

Он вздохнул. Больная тема.

– На одного донесли, чтобы занять площадь побольше и повыше, – одними губами напоминал Сережа. – А сам стукач хранил фотографию с Ежовым. Ты должна была зарубить на носу, Нина: нельзя давать ни малейшего повода усомниться, что ты добропорядочный гражданин.

– А что, все добропорядочные гражданки обязаны кувыркаться с министром по одной лишь его прихоти? – вскинула я бровь. – И натурой доказывать преданность государству?

– Почему всегда нужно огрызаться? – огорчился он.

– Потому что меня сегодня чуть не изнасиловали, а ты притворяешься, будто это норма. – Я от обиды поджала губы. – Мерзко, Сережа.

Судя по всему, я его усовестила. Муж порозовел, даже в ночной полутьме было заметно.

– Ладно, ты права, – нехотя согласился он, почесав затылок. – Что ж, предлагаю поступить так. Я выкрою удобный момент и без свидетелей побеседую с ним. Объясню, что мы с тобой безумно любим друг друга и дорожим крепким браком. Наверняка улажу все без недомолвок. И впредь постараюсь не звать тебя с собой на мероприятия, в которых участвует Громов.

Он примирительно толкнул меня в бок.

– Договорились? Решили проблему?

– Да, спасибо.

– И все-таки давай договоримся, что ты не будешь давать волю эмоциям, – добавил он. – Я понимаю, какое унижение испытывает женщина в подобных ситуациях, но неужели ты хочешь, чтобы тот кошмар, который ты пережила после смерти отца, повторился? Стоит ли мелкая стычка таких мучений?

Я припомнила свою огромную сумку с письмами, оттягивающую плечо, комнату, кишащую тараканами и клопами, пустой хлеб на ужин, лекции, на которых клевала носом, потому что работала допоздна, – и упала духом. Норов куда-то сам собой улетучился, в глубине пискнула гадкая трусость. Хорошо, что все позади! Хорошо, что мне более не доведется встречаться с этим выродком!

Теплый, уютный бок мужа пригрел меня, и я, утешенная, задремала.

А Сережа долго ворочался. То перекладывал ногу, то закидывал на меня руку, то падал на спину. В середине ночи он уснул.

* * *

На следующий день я собралась в ателье за своим вечерним платьем. Его сшили на заказ к премьере балета «Медный всадник», которая должна была пройти в Большом театре 20 июня. Обычно всеми делами по хозяйству у нас занималась Валентина, домработница. Эта молодая, бойкая, сильная девушка была способна оказать любую услугу: вытрясти тяжелый ковер из гостиной, починить казенную мебель, уничтожить трудновыводимое пятно на рубашке или принести обед из столовой. Но сейчас услужливая Валя убежала на улицу Грановского[7 - Так назывался Романов переулок с 1920 по 1994 год.], чтобы купить в спецаптеке лекарство от аллергии для мужа. Она запросто могла бы по дороге заскочить и в ателье за платьем, но мне очень уж хотелось прогуляться на свежем воздухе и отвлечься от угнетавших мыслей. Тем более на улице стояла чудесная погода – солнечная, в меру теплая, без душной жары.

Я поправляла юбку перед зеркалом в прихожей и не слышала шума, что доносился из-за входной двери. Стоило переждать часок-другой или вовсе не покидать сегодня квартиру, но теперь уже было поздно. Я вышла на лестничную клетку и замерла, застав там трех мужчин в темных плащах и кепках. Каблуки черных туфелек цокнули по бежевой плитке с серыми ромбами. Звук привлек внимание грозных незнакомцев. Они отвернулись от высоких дверей соседней квартиры, вскользь оглядели меня с ног до головы и, через секунду потеряв интерес, снова застучали.

– Откройте, – приказал один из них – по моим смутным воспоминаниям, наш комендант. – В доме произошла утечка газа. Нам нужно войти внутрь и все проверить.

Он нажал на ручку и надавил на дверь плечом. Второй помог ему, навалившись рядом, но дверь не шелохнулась – видно, хозяева подперли ее чем-то тяжелым. «Какое опрометчивое, смелое решение!» – поразилась я и тут же осадила себя за похвалу сумасбродства.

– Нина Борисовна, вы куда-то направлялись? – осведомился третий, стоявший на страже, пока его напарники ломились в квартиру.

«Знает мое имя», – похолодела я, вцепившись ногтями в сумочку. С этим человеком мы точно не встречались прежде.

– В ателье, – неуверенно промямлила я, будто сама сомневалась.

– Так идите, – устремив на меня немигающий взгляд, велел мужчина в плаще.

– А к нам вы не пойдете утечку искать? – зачем-то спросила я.

– Ваша квартира в утечке пока не подозревается, – усмехнулся он.

Двое у дверей достали пистолеты и отбежали, приготовившись к штурму. Я тупо кивнула и свернула на лестницу, ухватившись за лакированные перила. Каблуки мои громко оттарабанили по ступеням в такт оглушительным выстрелам. Я неслась вниз с прытью, несвойственной леди в туфлях и узкой юбке. Вдруг они передумают, вдруг погонятся за мной, страшилась я и прибавляла шагу, точнее бегу. Выскочив на улицу, остановилась и перевела дух. Вокруг спокойно бродили люди, не представляя, какая драма развернулась в Доме на набережной.

Любопытство охватило меня до кома в горле, и я осторожно подняла глаза. Туда, где в лучах солнца блестели окна квартиры на девятом этаже. Ставни должны были быть плотно закрыты, шторы – задернуты, но они все оказались распахнутыми. На узком подоконнике, в миллиметре от пропасти, жалась Ира – жена авиаконструктора Алексея Чернова. Я часто заходила к ней, чтобы поваляться рядом, выпить вина и поболтать по душам. Каждое лето Ира привозила мне из деревни корзину моих любимых яблок, я доставала ей билеты и путевки; она вязала мне теплые свитера, пекла пироги, а я сидела с их сыном Колей, когда она была занята, отводила его в Дом пионеров или в авиакружок. Чернова была честной, дерзкой, заводной, и мы любили компанию друг друга.

«Не глупи, Ирка», – мысленно попросила ее я и замахала руками в надежде, что подруга заметит мой протест.

Отсюда было плохо видно ее одежду – то ли сорочку, то ли платье, непонятно, – я различила лишь алое пятно и босые белые ступни. Ира держалась за выступ на внешней стене дома и смотрела вниз. Ее кудрявые волосы колыхались на ветру, хлеща щеки.

– Нет, нет, – повторяла я уже вслух и сложила руки крестом над собой. Проходящий мимо мужчина в шляпе покосился на меня, как на умалишенную.