Небеса опускают взор

На это помощница затревожилась и закачала отрицательно головой.

– Бегум Сахиба, не вмешивайтесь в это. Не привлекайте к себе внимание шахзаде Алауддина и его гнев… – предупредила Сурайя.

Однако Калияни не боялась наглеца, чувство презрения притупляло чувство страха и инстинкт самосохранения.

– Я уже привлекла… ты ведь видела, как он себя вел сейчас… – ответила девушка.

– Видела… но пока вы жена его отца, а он падишах, то у вас есть преимущество… Алауддин не посмеет проявлять к вам интерес, если только шутливый, как он любит развлекаться и развлекать дворец… – убеждена Сурайя. – А вот врага в его лице лучше не иметь…

В зале Алауддину стало скучно после ухода певицы, он велел музыкантам завести веселую музыку и пустился в пляс. Пока молодой человек отошел, к падишаху обратился визирь:

– Вам не кажется поведение шахзаде странным?..

Падишах взглянул на визиря.

– О чем именно ты? – уточнил он, хотя догадывался.

– Ну… – замешкался визирь и увидел приближение танцующего Алауддина. – Его замашки и шутки в сторону как нас, так и ваших жен… – успел высказаться и резко замолчал служитель.

Но сын падишаха был далеко непрост и сразу почуял неладное со стороны визиря – своего тестя, словно хищник чует добычу или врага… Он хитро делал вид, что веселится, однако исподлобья косился. Визирь уступил взглядом и отвел голову.

Днем в покои Калияни служанка принесла деревянную резную шкатулку и сказала, что это передали для госпожи в качестве подарка. Девушка подумала на падишаха, взяла и сразу, с улыбкой открыла. Внутри лежало украшение на талию, сделанное из золотых скрепленных висюлек, колокольчиков и монеток, что звенели при касании. Право, выглядело украшение необычно, не свойственно всем тем, которые носят женщины дворца. Калияни полагала, что падишах желает увидеть на ее нагом животе при личном выступлении. Она надела и, звеня перед зеркалом, затанцевала. Вошла Сурайя, и когда увидела госпожу, то громко ахнула и подбежала.

– Что с тобой? – весело спросила Калияни.

– Госпожа! – почти воскликнула помощница. – Откуда это у вас?..

– Мне подарили… А в чем, собственно, дело?

– Госпожа, такое украшение носят только уличные танцовщицы, они же куртизанки. Видите эти монеты… это показывает, что им нужно платить… – поведала взвинченная Сурайя и принялась скорее снимать. – Если увидит падишах, то придет в ярость…

Радость Калияни сошла, возникла озадаченность.

– Над вами кто-то посмеялся, подарив такое… это унижение… – добавила обеспокоенная помощница и велела служанке унести украшение подальше.

– Нет. Оставь и положи в шкатулку, в которой оно было, – твердо поправила госпожа.

Служанка вернула на место. Шкатулка стояла на туалетном столике.

– Думаешь, это сделала Нур? – спросила Калияни.

– Я бы подумала так… – ответила Сурайя.

– Ядовитая кобра… – прошептала негодующая девушка, глядя на себя в зеркало.

Вечером госпоже принесли весть, что падишах пригласил ее в свои покои. Идти Калияни совершенно не желала, опасаясь вновь узреть тошнотворную картину под штанами пожилого мужа. Однако отказаться было нельзя, пришлось надеть шелковую укороченную кофточку и юбку, а на лицо улыбку. Сурайя помогла замотать на тело дупатту и покрыть часть головы. Бегум Сахиба пришла к покоям правителя и попросила разрешение войти. Он позволил. Падишах проживал в необъятной спальне с широкими колоннами, что узорно соединялись по потолку. Кровать его была из серебра, массивное изголовье искусно вылито в орнаменты и выпуклые рисунки, на высоких окнах каменная резьба, стоял второй трон, застеленный шкурой, сооружен мраморный фонтан, по спальне расставлены белокаменные статуи и цветы. Сам он возлежал на шелковой постели в шелковом узорном халате и нижних штанах, ступни с потрескавшимися пятками без обуви. Возле постели сбоку постелили мягкий коврик специально для певицы, куда падишах показал ей сесть. А вернее, он пожелал, чтобы она прилегла на одну сторону и, красиво извивая рукой, как в прошлый раз, снова спела ему любимую песню. Калияни послушалась, заняла позу и без музыки запела. Падишах опирался на подушки и прикрыл в удовольствии глаза, а рот его приоткрылся.

Звонкий голос еще в коридоре услышала пришедшая Нур, так как сегодня был ее законный вечер для совместного времяпровождения с мужем. Слуги, стоящие за дверями, пояснили о желании падишаха пригласить к себе другую бегум и не могли позволить Нур войти и побеспокоить. Они несколько раз извинились, кланяясь главной жене правителя, однако не имели права ничего сделать. Ноздри Нур раздулись, от невероятного негодования не хватало воздуха, пришлось захватывать ртом, затряслась даже ее нижняя губа. Нарядная и обвешанная золотом, как того любил падишах, султанша была вынуждена уйти. Однако сдаваться она не привыкла, не в ее целеустремленном характере. Поэтому решила затаиться в ближайшем саду и подождать. Рано или поздно индуска все равно выйдет и наверняка скоро, ибо о мужском бессилии падишаха Нур прекрасно знала.

– Ночная кукушка перекукует дневную… ночую с ним я… – произнесла она и присела на край мраморного декорационного сооружения.

Сегодня Калияни пела еще старательнее, не торопясь, с выражением и без былого волнения. По окончании падишах вдруг попросил спеть снова. Девушка и сама увлеклась, а правитель вдруг задремал, только язык его вылез наружу. После Калияни не знала, что делать… может ли она просто встать и уйти или же ей нужно ждать, пока муж проснется…

Нур потирала ладони и нервно похаживала туда-сюда, устав ждать.

– Что там может происходить так долго… неужели у великого старого, как мир, падишаха вдруг что-то случайно получилось в постели… – иронизировала она.

Калияни сидела-сидела, смотрела на храпящего падишаха и вскоре вдруг сама заснула прямо на ковре.

Близился рассвет, послышалась первая утренняя молитва. Калияни открыла глаза, вслед за ней проснулся Джахан. Заметив сидящую девушку, он весьма удивился и спросил:

– Ты что, ночевала здесь прямо на полу?