Дождь

– Бабушка просит приехать.

– Зачем?

– Поговорить.

– Меня вроде не пригласили? – Аля утвердительно кивнула. – Ну, и ладно! Я тогда к Машке. А тебе удачи!

– Спасибо!

– Пока!

– Пока. Потом тогда договорим.

Аля вырулила на дорогу и поехала по такому же привычному для себя маршруту, как на работу. Родители жили вдвоем.

Отец.

Отец – спокойный рассудительный мужчина, красивый в молодости, и даже сейчас, когда его возраст приближается к семидесяти, про него можно сказать именно «мужчина», а не «старик», он был похож на Ланового из «Офицеров»: высокий, статный, прямой – это все отголоски его военного прошлого, отец дослужился до чина генерала и вышел в отставку. Даже про его волосы можно сказать, что они не седые, а тронуты благородным серебром. Возраст, конечно, дает о себе знать: волосы поредели, появились залысины, да и здоровья уходящие годы не приносят.

Характер у него спокойный, он сделал успешную карьеру на военном поприще, но все, что касается матери, тут он, по мнению Альки, ведет себя как безвольная тряпка.

Мать.

Со словом «мать» сразу всплывает ассоциация: на диване с прямой спиной сидит женщина лет шестидесяти. Выглядит она, конечно, моложе, где-то на сорок-пятьдесят, с ухоженной кожей, идеальным макияжем, маникюром и с высоко взбитой прической «а-ля миссис Кеннеди». На ней платье обязательно теплых пастельных тонов в стиле 60-х годов со свободным покроем и рукавом в две-трети длины. Платья шьет портниха на протяжении нескольких десятков лет и неизменно сохраняется этот стиль, словно мама родом оттуда.

Мать сидит на диване с очередной барбоской на коленях и поглаживает ее царственным движением руки. Аля уже сбилась со счета от бесконечной череды маминых псин: таких маленьких собачек, которые нужны для дополнения образа: когда-то однажды она решила, что это «круто» и до сих пор не поменяла сове мнение. Впрочем, собачек этих выгуливает либо отец, либо домработница, а Аля даже не уверенна, помнит ли мать кличку своей очередной собачки.

Она – Алька, сама мать уже взрослой дочери до сих пор не знает, что за человек ее мать. У них никогда не было близких и доверительных отношений, они никогда не разговаривали по душам, Аля никогда не рассказывала матери свои секреты и не спрашивала советов, мать никогда не хвалила ее, как, впрочем, и не ругала, порой барбоска матери получала больше внимания, чем родная дочь.

Мать была актрисой. Неудавшейся актрисой. Было несколько картин с ее участием в эпизодических ролях, снятых еще в ранней молодости. Мать всегда считала, что ей завидовали: завидовали ее молодости, красоте и таланту, и в результате закулисных козней и интриг ее не снимали. Она ждала своей звездной роли и считала, что обязательно станет известной и знаменитой. А потом родилась Аля. Этот факт, наряду с интригами и кознями, был главной причиной загубленной карьеры.

Отец был военным, из потомственной семьи военных, быстро сделал карьеру. У них с мамой была разница в возрасте в десять лет, поэтому мать выходила замуж не за генерала, конечно, но за военного с перспективной карьерой. К моменту их встречи гарнизонная жизнь у папы закончилась, и он осел в Москве. Все это вместе позволило матери вести богемный образ жизни, устраивать вечеринки и царствовать на них, уже не в качестве неудавшейся актриски, а жены генерала.

Мать не упускала никакой возможности проникнуть в мир кино. Почему-то работа в театре ее мало привлекала, ей хотелось блистать непременно на экранах кинотеатров. С этой целью она устраивала вечеринки, на которые приглашались деятели киноиндустрии и прочие нужные люди, и возила Алю на пробы. Аля помнит, как это было в первый раз, когда она была еще ребенком: большая комната, наполненная маленькими детьми.Все играют в игрушки, и только Аля забилась в угол. Ей, домашнему ребенку, такое количество детей было в диковинку. Но, как оказалось, именно такую дикарку и искал режиссер: Алю нарядили в странные одежды, укутали пуховым платком, подвязав его крест-накрест, и посадили в углу землянки, она играла дочь партизана. В кадре она была не больше двух минут, но ее мать очень воодушевилась первым опытом дочери и на ближайших званых вечерах это была тема номер один. Аля надеялась, что мать изменит своего равнодушного отношения к дочери, но ничего не поменялось, только на званых вечерах оно стало слащаво-приторным, а вне оных безразличие осталось. Вся эта закулисная жизнь, полная сплетен и интриг, теперь своей паутиной опутала и Алю, и на следующих пробах к неудовольствию матери она сделала все с точностью до наоборот, что от нее ожидал режиссер. Так она поступала еще пару раз, пока наконец от нее не отстали. Мать не скрывала своего разочарования от провала на пробах и стала делать ставку на своей карьере, участвуя как можно в большем количестве светских мероприятий.

Конечно, ей было не до дочери. В совсем раннем возрасте Алю воспитывала бабушка.

Аля подъехала к дому родителей. Она и сама понимала, что мать необходимо поставить в известность о своих планах, но слишком все быстро случилось. Ей необходимо было собраться с мыслями и предварительно поговорить с отцом. Аля задумчиво потянулась за сигаретой, прикурила, и тут же, очнувшись, затушила ее.

Бабушка.

Бабушка ласково называла ее «Аленушка». Але очень нравилось это имя, а бабушка была единственным человеком, кто ее так называл.

«Бабушка» – это большая и светлая комната, кресло у окна и запах герани.

Эта комната, кресло и бабушка – это были титаны, держащие ее мир на своих плечах. Бабушка сидела в кресле, вязала носки и рассказывала Але сказки. Хотя справедливости ради надо сказать, что носки у бабушки не очень получались. Она их вообще никогда в жизни не вязала, но в один прекрасный момент, решила соответствовать образу классической бабушки с вязанием, пирожками и сказками. Идеальные носки получались у ее соседки, жившей этажом ниже, такой же седовласой бабушки, только чужой, которая вязала носки на продажу.

У бабушки с Алей не было телевизора, и соседка-бабушка стучала по батарее, когда начиналась очередная серия фильма «Семнадцать мгновений весны». Вообще-то они часто ходили в гости к соседке смотреть телевизор и видели много разных фильмов, но по прошествии времени, когда Аля вспоминала свое детство, всегда почему-то всплывало лицо Штирлица, а еще Ливанова в роли Шерлока Холмса. Бабушка-соседка вязала, когда смотрела фильмы, и однажды Алина бабушка попросила научить ее вязать носочки для внучки. Соседка посоветовала не заниматься ерундой, а нужное количество носков она всегда может подарить своей любимой соседке. Но бабушка настаивала.

Потом соседка вертела в руках бабушкино творение и недовольно цокала языком, советуя распустить и вязать заново, а лучше распустить и отдать ей, она свяжет как надо. Но бабушка не сдавалась, она распускала и начинала вязать снова.

Аля очень любила, когда бабушка усаживалась в кресло и брала спицы, а Аля вместо котенка пристраивалась рядом и подавала ей клубки пряжи, подставляла ножки для примерки очередной партии, и, затаив дыхание, слушала очередные приключения сказочных героев.

Бабушкино неуклюжее вязание в полной мере компенсировалось пирожками. Утром они ставили опару, потом месили тесто, а вечером пекли пирожки. Запах пирожков, разносящийся по квартире – еще одно воспоминание детства. А потом чай! Что еще делать долгими зимними вечерами? Правильно, пить чай со свежеиспеченными пирожками, еще горячими с пылу, с жару. А потом соседка стучала по батарее, Аля с бабушкой раскладывали на большое блюдо пирожки и шли смотреть Штирлица под чай с пирожками.

Днем они обязательно ходили гулять в парк, который для Альки был всегда чудом из чудес: весной там таял снег, появлялись первые проталины, а на дорожках – ручейки, птицы наперебой радовались весне, наполняя парк громкими трелями. Тополиный пух летом. Осенью косые лучи уходящего бабьего лета словно огни рампы в театре подсвечивали буйные краски осенних листьев. Аля собирала с бабушкой кленовые листья и те яркими желто-оранжевыми букетами стояли до самой зимы, а чтобы это было возможно, и листья не скукоживались, была маленькая хитрость – листья надо было прогладить утюгом. Аля очень любила бродить по осенним аллеям парка и шуршать ногами опавшие листья, пока их не убирали или их не накрывал снег, а когда его выпадало очень много, забравшись в самые укромные уголки парка среди заснеженных елей можно было представлять себя героем бабушкиных сказок.

У бабушки она жила пять дней в неделю, в выходные дни ее забирали домой, где на званых маминых вечерах Аля играла роль воспитанной девочки в синем бархатном платье с белым кружевным воротничком и вплетенной в волосы синей лентой. Когда в комнату заходили гости, она, как послушная кукла, вставала, здоровалась и отвечала на вопросы, если с ней заговаривали. Зато потом они с папой шли гулять с маминой собакой в парк, а по воскресеньям частенько заходили в одно кафе. Папа помогал Але забраться на высокий крутящийся стул у барной стойки, чтобы она могла заказать томатный сок. Его наливали в граненный стакан, Аля солила, мешала, а потом потихоньку пила, растягивая удовольствие. У них было еще одно любимое место – кафе-мороженое «Магнолия». То ли ей свойственно идеализировать свое детство, но до сих пор она считает, что там было самое вкусное мороженое на свете: шапка сливок с орехами, высокий стул, сидя на котором можно было болтать ногами, не задевая пола. После кафе они обязательно заходили в магазин, и Аля выбирала книгу, которую потом ей читала бабушка, или альбом с карандашами. Она очень любила запах новой вещи: книга с альбомом пахли типографской краской, а карандаши – деревом.

Так проходили выходные с папой, а потом он отвозил Алю к бабушке, по которой она успевала соскучиться за эти дни.

Почему этот период времени всегда вспоминается в таких идеальных красках? Может быть потому, что все познается в сравнении, и однажды Аля это поняла?

Это начало конца ее счастливой жизни с бабушкой Аля отчетливо помнит даже спустя годы. Сначала бабушка заболела, и целую неделю Аля провела в родительском доме. А однажды рано утром, когда Аля еще спала, в комнату вошел папа. Плечи осунулись, он был странным, постаревшим, чужим. Отец сел на кровать.

Аля… бабушка… она умерла, – только и смог сказать он.

«Бабушка умерла!? Но разве это возможно?» Осознание, что вместе с бабушкой ушел целый мир – и тополиный пух в парке, и шуршащие под ногами осенние листья, и елки в снегу – придет потом, в тот момент было только непонимание: как такое вообще может быть? И почему счастья нельзя было набраться впрок?

В семь лет, как все дети, Аля пошла в школу. В первый класс ее отвел папа. На все родительские собрания тоже ходил он. Аля была примерной ученицей, всегда слушалась учителей и старалась получать только пятерки, чтобы у мамы был лишний повод гордиться ею, но маме было не до Али и ее пятерок.

Когда она училась во втором классе, у нее появился братик, Денис. Аля очень привязалась к нему, мама была сама по себе, папа много работал, и только Денис отвечал ей взаимностью со всей своей детской привязанностью.

Все бы ничего, но Аля видела с какой нежностью глядела мать на Дениса и какой холодный и отстраненный взгляд был, когда она смотрела на Алю, тем не менее Аля всегда успевала и навести порядок в своей комнате, и сделать уроки, да еще и поиграть с Денисом. Во время образцово-показательных выступлений на званных вечерах нарядные Аля и Денис сидели в детской, улыбались и вежливо здоровались с гостями, если те к ним забредали, а в отсутствии гостей Аля развлекала брата, читала ему книги и рисовала картинки.

Со временем обязанностей у Али становилось все больше: кроме того, что она присматривала за братом и иногда с ним гуляла, Аля стала отводить и забирать его из детского сада. Они вместе неторопливо шли домой, Денис взахлеб рассказывал, как строили горку или делали с мальчишками подкоп под веранду. На вопросы, чем майский жук отличается от июньского, и почему дождевые червяки так называются тоже отвечала Аля, и даже большая разница в возрасте не мешала их дружбе.

Аля очень тосковала по бабушке, по той жизни: пирожкам, прогулкам в парке, ее сказкам. Первое время ей читал книжки папа, он успевал как раз прийти с работы к ее сну, а потом, когда она уже сама научилась читать, приносил ей интересные книги. Она очень любила читать, в этом был ее уход от реальной жизни: сначала сказки, потом приключенческую литературу, потом фантастику, а следом в их разговорах с Денисом появились рассказы про индейцев, героев Жюль Верна и Александра Беляева.

Все ее детство и юность были четко регламентированы. Ей надлежало было отличницей, и она всегда получала одни пятерки сначала ради одобрения матери, а потом, чтобы ее не замечали и не трогали. Подруг ей тоже выбирала мать, нельзя было водиться с кем попало.

Однажды во дворе она познакомилась с девочкой Лизой, им тогда было по восемь лет. Лиза всегда гуляла с мамой, вернее мама сидела на лавочке и читала книжку, но Лиза могла в любой момент подбежать к маме что-то показать, чем-то похвалиться или спросить. Они всегда были вдвоем, Аля смотрела на них со стороны, как они смеялись вместе над одной шуткой, или как строили планы, как Лизина мама, разговаривая с дочерью, автоматически переплетала ей хвостики или поправляла платьице, она была готова наблюдать за ними хоть всю жизнь!

Как-то они пригласили Алю в гости, для чего пришли все вместе к Але домой. Мать разрешила, хоть и была недовольна, но у Лизы так здорово было дома, что Аля запретила себе думать про недовольство матери. Лиза с мамой жили вдвоем, предоставленные сами себе. Это был совершенно другой мир, куда ей чуть-чуть приоткрыли дверь, и Аля с интересов наблюдала, как Лиза с мамой весело шутили, смеялись, обнимались, могли начать шуточную борьбу и болтать как закадычные подружки. Аля никогда и не подозревала, что между матерью и дочерью могут быть подобные отношения, что можно было с тарелками еды без всяких приборов и салфеток на коленях расположиться на диване и смотреть интересный фильм. На диване даже нашлось место для третьего человека. Аля с восторгом рассказывала маме про вкусную жареную картошку и колбасный сыр, она спрашивала, что, наверное, колбасный сыр дорогой, если они не могут себе его позволить, а Лиза с мамой могут, а Лизиной маме Аля рассказывала, что у них, к сожалению, нет возможности покупать такую же вкусную еду и у них нет жареной картошки, наверное, ее сложно готовить. Лизина мама в ответ заливалась веселым смехом, а вот Алина – недовольно сводила брови к переносице. «Значит, действительно, у нас нет такой возможности, коли она сердится. У нас же больше народу дома живет», – делала вывод Аля. Мать Али просто запретила общаться с Лизой: «Ничего хорошего ты там не наберешься!»

Ее мать выбирала дочери не только друзей, но и занятия. Аля должна была посещать музыкальную школу и играть на пианино, а ей очень хотелось научиться играть на гитаре, она даже согласна была одновременно освоить два инструмента, но мать только недовольно морщила нос:

Что за плебейские наклонности! Гитара! Вот, что значит гены! – фраза про гены иногда проскальзывала в маминой речи, но Аля никогда не могла понять, к кому из родственников мать имеет претензии.

Еще Аля хотела пойти в спортивную секцию, куда приглашала всех желающих учительница физкультуры. На уроках Альке нравилось играть в баскетбол, но мать называла его плебейским спортом: «Что за нужда была бегать и потеть?»

Вообще слово «плебейство» в совокупности с недовольно сморщенным носом было любимым словом матери, выражающим высшую степень неприязни. Аля уже несколько лет ходила на художественную гимнастику, вот и надо продолжать, хоть польза для осанки будет. Аля посещала ее без особого энтузиазма, ей было скучно. Но мама сказала, значит, надо было ходить.

Только с папой у Али получалось общаться по душам, но это было так редко. Аля уже спала, когда он возвращался домой, а когда у него получалось прийти раньше, он заскакивал пожелать на ночь «спокойной ночи» и перекинуться с ней парой фраз.

Еще одни светлые воспоминания детства связаны с летними каникулами, которые Аля проводила у деда на лесном кордоне. Лет с десяти ее отправляли на все лето к дедушке, маминому папе, он был лесником.

Он был молчаливым и угрюмым человеком. Его дочь – Алина мама уехала жить к своей тетке в Москву, учиться в школе. Через несколько лет умерла бабушка – жена дедушки, и долгое время дед жил один. Папа говорил, что он отучился разговаривать с людьми, поэтому он такой молчаливый, но на самом деле он добрый человек. Аля видела, как он разговаривал с деревьями, как заскорузлыми руками гладил их по шершавой коре, как разговаривал с животными, когда их лечил. Он совсем не разговаривал с Алей, но было у них какое-то молчаливое единение, когда дед, придя из леса, доставал из кармана пригоршню орехов и клал на стол перед Алей; когда она готовила и накрывала ужин для них двоих; когда, сидя на крыльце, они наблюдали за закатом.