Инсайт. Книга 2

На том друзья и разошлись: Стром отправился в дом на холме, а братья – в гостиницу на причале.

Днем Висмуту стало хуже. Лекарь заходил с утра и отметил, что у кока сильный жар. Сообщив, что организм борется с инфекцией, он прописал лекарства и компрессы и ушел.

Ева чувствовала себя совсем разбитой, но забота о Висмуте ее дисциплинировала. Дарий держался рядом, помогая ей, но к вечеру, когда вернулся Стром, Ева была совершенно без сил.

– Похороны завтра, – сказал капитан, помогая ей с ужином. – Эгирин принял участие в приготовлениях. Не думаю, что я бы так легко управился, если бы не он.

Вечером не пришлось уговаривать Еву поесть. Очевидно, Дарий провел с ней жизнеутверждающую беседу днем, и это было заметно по ее поведению.

Висмута покормить не получилось. Из-за сильного жара его рвало, и единственное, что он принимал из рук Евы, – это вода.

После позднего ужина Стром ушел наверх, чтобы помочь больному. Требовалось обтереть его влажным полотенцем, отвести по нужде (днем ему этого ни разу не потребовалось – вся вода выходила с потом), проветрить комнату и сменить постельное белье.

Ева осталась в холле. Дарий разжег камин посильнее и присел в соседнее кресло. Шерл крутился рядом, щурясь от огня и подставляя к нему черные блестящие бока.

– Дарий, ты не скучаешь по портрету?

– Совершенно не скучаю.

Оба при этом смотрели на огонь.

– Но я ощущаю от тебя необычную эмоцию.

– Ты чувствуешь мое настроение? – насторожился призрак.

Ева кивнула.

– И давно?

– У меня открылась некая… м-м-м… эмпатия к призракам, – сообщила Ева. – Я поняла это, когда мы были на кладбище. Тогда я почувствовала настроение и боль каждого из потеряшек. И вот прямо сейчас… ты хочешь чего-то, но будто боишься попросить.

– Ничего-то теперь от тебя не утаишь, – хмыкнул Дарий.

– Так чего ты хочешь?

Дарий замялся, но глаза его заблестели.

– С тех пор, как мы вернулись сюда, я не могу игнорировать рояль…

– Да, я тоже смотрю на него и не понимаю, зачем Мориус притащил его сюда. Хочешь поиграть?

– Безумно!

– Так давай, – улыбнулась Ева. – Тогда я смогу похвастаться, что слышала музыку Дария Ле Гура в исполнении самого автора уже после его смерти.

Дарий приблизился к роялю и, подражая живому человеку, полупрозрачными руками открыл крышку инструмента. С минуту он гладил клавиши пальцами, после чего закрыл глаза и заиграл.

Обычно его руки проходили сквозь предметы, и, на самом деле, призрак мог извлекать звук из инструмента одной лишь силой мысли, даже не касаясь его пальцами или находясь при этом в любом уголке дома, но ощущать себя рядом с поющей махиной ему было в разы приятнее. Это напоминало о времени, когда он был жив и знаменит и когда перед ним открывались все двери, а впереди маячило светлое будущее.

Играл Дарий так, будто никого не видел и не слышал. Он весь погрузился в музыку и чувства, вложенные в нее. Ева никогда не слышала ничего подобного. Стоило закрыть глаза, и образы сами собой возникали в голове. Музыка Дария Ле Гура была печальной и пронзительной, но вместе с тем светлой. Когда Висмут уснул, на звуки спустился Стром и, остановившись в дверях, задумался о чем-то своем, наблюдая за произвольно нажимающимися клавишами.

Дарий играл весь оставшийся вечер. Ева, слушая его, крепко заснула, свернувшись в кресле, чему Стром очень обрадовался. Из-за всех переживаний она не только плохо ела, но и тревожно спала, отчего под глазами залегли серые тени. А тут уснула и ничего вокруг не слышала. Не проснулась, даже когда капитан отнес ее в спальню и бережно укрыл одеялом.

– Не знаю, где ты, призрак, – прошептал он, спускаясь обратно, – но твоя музыка проникает в самое сердце. Кроме того, ты помог девочке уснуть. Спасибо за этот прекрасный концерт.

Дарий слышал и ответил капитану, потушив и тут же воспламенив фитиль в лампе, которую капитан нес в руке. Стром кивнул и повернул в гостевую спальню, что была на первом этаже.

Проснулись рано, на похороны собирались в угрюмом молчании. Капитан заранее попросил отправить из госпиталя сиделку, чтобы та позаботилась о Висмуте, пока друзья будут отсутствовать. Однако та опаздывала, и Дарий предложил остаться с коком хотя бы до ее прихода, чтобы быть рядом, если вдруг Висмуту срочно потребуется помощь. Еве идея понравилась, и она согласилась.

На севере Ласнора мертвецов не сжигали, а традиционно предавали земле. Проститься с лордом пришло совсем немного людей: губернатор Эгирин с сынишкой, несколько врачей и с десяток спасенных Мориусом пациентов. Шел снег. Хлопья были такими крупными, словно сами небеса горько оплакивали погибшего доктора. Ева стояла чуть поодаль и наблюдала за голубоглазой девушкой с длинными светлыми локонами. Блондинка очень близко подошла к гробу и, поцеловав лорда в лоб, вложила в его руки тетрадь в коричневой обложке и алую розу. Отвернувшись, незнакомка расплакалась на плече у хмурого старика с косматыми бровями. Тот угрюмо глядел на почившего лорда и что-то бормотал, еле шевеля губами.

Снегопад усиливался. Кружась, снег опускался на серую комковатую груду земли, на живые цветы, лежащие вокруг гроба, и на черную одежду покойника. Ложась на его лицо, снег не таял. Если бы не это, можно было бы подумать, что лорд, который всегда был бледным, вот-вот откроет глаза и, поднявшись, скажет, что произошла досадная ошибка и ему всего лишь требовалось время, чтобы прийти в себя. Но этого не происходило, и пушистые хлопья, падающие с неба, грозили засыпать лорда мягким снежным саваном.

– Пойдем, девочка, – Стром подошел к Еве и приобнял ее за плечи, – не обязательно оставаться до конца.

– Но я хочу побыть, – неожиданно твердо сказала Ева.

Она хотела убедиться, что призрак лорда не появится рядом с могилой уже после погребения. Это было маловероятно, но из воспоминаний одного из потеряшек с кладбища Серпента Ева узнала, что иногда дух может перемещаться от вещи к телу и наоборот. И не всегда это происходит сразу после смерти. В глубине души Ева все еще надеялась увидеться с Мориусом после его гибели.

– Ты устала, я же вижу, – настаивал капитан и попытался развернуть ее к выходу. – Пойдем.

Ева нахмурилась, но поддалась, когда к Строму вдруг обратился невысокий мужчина в темно-коричневом пальто и в очках с линзами-половинками.

– Господин Соллер? Капитан? – уточнил он.

Стром повернулся.

– Я.

– Здравствуйте, капитан, – мужчина приподнял шляпу в знак приветствия. – Меня зовут Айн Лестер, я адвокат лорда Сагарда.

– И?.. – растерялся Стром, приподнимая в ответ треуголку. – Чем я могу вам помочь, господин Лестер?

– Прошу вас не уходить и дождаться окончания церемонии, – мягко сказал адвокат. – Есть дело.

Капитану пришлось стиснуть зубы и остаться. Впрочем, пока он был занят разговором с господином Лестером, случилось то, от чего он пытался уберечь Еву. Дело в том, что капитан, увидев Килана издалека, старался поскорее увести ее с кладбища, однако адвокат спутал все планы. Ева уже заметила мелькнувший среди надгробий антрацитовый плащ и черную шляпу, надвинутую почти на глаза. Волосы Килан завязал лентой на затылке и спрятал под одежду, чтобы не развевались на ветру.

Не глядя на присутствующих, он возложил к гробу белоснежную розу и, присев рядом, коснулся замерзшей руки лорда, прощаясь с ним. Поднявшись, Килан встретился взглядом с Евой. От этого взгляда по его спине пробежал холодок. Что же он наделал!.. Они не виделись всего лишь три дня, но Ева за это время заметно похудела, черты лица слегка заострились, а под глазами залегли нездоровые тени. Она глядела на него не моргая, и ее неподвижное лицо больше походило на каменную маску. Казалось, это Ева умерла, а не Мориус. Живыми были лишь ее глаза. Что они выражали, Килан понять не смог, но от взгляда веяло то ли сталью, то ли пронзительным холодом, о котором упоминал Стром.

Лучше бы она злилась! Или отводила и прятала глаза, как делала это раньше. Или даже плакала. Но не это. Взгляд был несколько отрешенным, словно окружающие для Евы уже давно мертвы. Особенно Килан.

Шут застыл на месте, глядя в ледяные каре-зеленые глаза. Не сумев выдержать этого, он надвинул на лоб съехавшую назад шляпу и поспешил покинуть кладбище.

Глядя ему вслед, Ева накинула капюшон на голову, заодно прикрыв им лицо. Нет, она все еще чувствовала. Определенно эта немая встреча далась ей с огромным трудом. Ева вздохнула и перевела взгляд на лорда, гроб которого уже закрывали крышкой. Наверное, Мориус тоже не всегда был таким истуканом, каким его бо?льшую часть времени знали друзья. Наверное, его железная непоколебимость – это приобретенное качество. Все-таки когда-то он был монахом. Умение прятать свою боль за непроницаемой маской, вероятно, являлось жизненно необходимым навыком. Еве было так больно последние двое суток, что она твердо решила стать такой же стойкой, каким при жизни был лорд. «Непроницаемость – это сила, – думала Ева. – Некоторым людям не стоит показывать свои истинные чувства, ведь так они узнают наши слабые места и когда-нибудь смогут по ним ударить».

Оставалось лишь два человека, с которыми Ева не хотела быть такой закрытой: Стром и Дарий. Однако рана, нанесенная Киланом, была настолько глубокой, что Ева предпочла закрыться совершенно ото всех. Возможно, на время, а возможно, и навсегда.

Человек, которого она так искренне и чисто любила, вырвал ей сердце, причем сделал это невероятно легко, играючи. Всего минуту назад он стоял в нескольких шагах от нее, но даже встретиться с ним одним лишь взглядом было невыносимо больно. Ева не могла его ненавидеть и не желала ему зла, она его даже не презирала. Всего лишь не понимала, как могла так жестоко ошибаться. Глядя в его глаза, она будто пыталась отыскать у этого человека душу. Лицо ее ровным счетом ничего не выражало, хотя мускулы так и норовили предательски дернуться. А вот дыра, что образовалась на месте вырванного сердца, отзывалась протяжно воющим сквозняком, колышущим ошметки тканей, когда-то примыкавших к вышеназванному органу.