Ты моя Рабыня

Ясмина молчала, полностью игнорируя оппонентку. Я с тревогой смотрю на нее, и хочется ее обнять, закрыть от циничных издевок.

– А как так получается, что, подходя к нам, ты превращаешься в ядовитую кобру? – выдаю я, готовясь к тому, что сейчас будет стихийная буря эмоций.

Но Раяна лишь расплывается в довольной ухмылке.

– Дурная, думаешь, что Багир тебя позвал станцевать для него, потому что понравилась? Ты всего лишь служанка, даже не наложница. Попользуется тобой пару ночей, а потом вернется к нам, – и она самодовольно вздергивает подбородок, убирает с показной легкостью тяжелые пряди кипельно черных волос с плеча.

Я понимаю, что, если начну дальше огрызаться – будет драка, а это могло означать только одно – меня выгонят из особняка за дерзкое поведение, а Ясмине найдут другую служанку. Смотрю на Ясмину, но она будто в другой реальности. Бледная, с опухшими веками, не обращает внимание на разгорающийся скандал.

– Сколько в тебе яда, мегера, – шепчу я, ощущая обиду за себя и Ясмину, – какая же ты…

– Девушки, доброе утро! – прерывает меня громкий возглас Джамила.

Он заходит в просторную комнату, учтиво кланяется и сразу же направляется к нам.

– Лейла, сегодня вечером к тебе придет Мариам. Будь готова, – произносит он.

Я удивленно оглядываю евнуха. Даже Ясмина отвлекается от телевизионного шоу и нахмуривается.

– Зачем?! – спрашиваю его.

– Все потом узнаешь, – и Джамил отходит к другим девушкам.

Мы переглядываемся, и она покрывается красными пятнами, предвестниками женских слез.

– Ясмина, держись, это еще ничего не значит, – хватаю ее за руку и чуть сжимаю.

Она мотает головой.

– Мариам – служанка Амиры. Странно, что вечером посылают к тебе ее. Это неспроста.

Она глубоко вздыхает, будто хочет забить невыносимый клубок душевной боли, спрятать его подальше.

– Глупости, – отмахиваюсь я, – как бы меня совсем не увезли отсюда!

Сама же не верю, что наш властный Господин решил в наказание заставить меня станцевать для него. Больше пугает, что служанка придет от Амиры, а это могло значить одно – сестра Багира решила отомстить непокорной прислуге.

***

Вечером в мою комнату заходит девушка. В руках у нее роскошное платье цвета топленого молока. Лиф и низ подола украшены витиеватыми узорами из золотых нитей люрекса. И что-то еще…

– Привет, меня зовут Мариам, – она так тепло улыбается, что тревога отступает.

Я думала, что Амира послала служанку отомстить мне за дерзость. И готовилась к худшему.

– Зачем ты здесь? – недоверчиво смотрю на наряды и чувствую, как по коже бегут ледяные мурашки.

– Лейла, не бойся. Я не сделаю тебе ничего плохого, – словно читает мои мысли Мариам. – Господин Альми Арнара приказал привести тебя вечером к нему…

– Что?! – взвизгиваю и от эмоциональной новости подпрыгиваю с кровати – Я никуда не пойду! Пусть лучше тогда выгонят из дворца, – подхожу к шкафу, открываю его и ищу свою старую джалабию, в которой приехала сюда.

Но Мариам подходит ближе и касается моей руки.

– Тебе нужно радоваться, а не злиться. Багир может сделать тебя наложницей, если подчинишься ему. А это значит, что у тебя будет абсолютно беззаботная жизнь, как у других девушек.

– Я не собираюсь становиться рабыней у богатого мужика! – дерзко парирую в ответ ей.

Мариам снисходительно улыбается.

– Почему ты считаешь, что станешь рабыней? Может, все обернется гораздо лучше.

Я останавливаюсь и рассматриваю служанку Амиры. В ней нет той злобы, что в двух других, швырнувших меня в комнату будто омерзительную тварь.

– Ясмина рассказывала историю о том, что Багир был женат, но жена ушла от него, – произношу задумчиво.

Мариам кивает, и в ее взгляде вдруг появляется грусть.

– Я была личной служанкой Ханны, первой жены Багира. Ханна была замечательной. Сумасбродной, но никогда не позволяла себе лишнего. Не чета Амире. Возможно, потому что она была европейкой. Девушка из США, которая воспитывалась в другой религии, в другой среде.

Завороженно слушаю и удивляюсь. У Багира наложницы все исключительно девушки нашей религии – мусульманки со строгими моральными ценностями. Я однажды видела фильм, который смотрел мой старший брат, где девушки из США вели себя откровенно развязно.

– Тебя никто не будет принуждать. Багир не такой, – тихо добавляет Мариам и закрывает мой шкаф, давая понять, что надевать мне придется то, что она принесла – Пойдем. Сначала в хамам, потом только одежда.

Протест в душе резко пошел на спад. После слов Мариам мне вдруг захотелось верить, что и вправду Господин Альми Арнара не будет силой принуждать меня к близости.

– Мне нужно лишь станцевать для него? И все? – понимаю, что мой вопрос звучит по-детски наивно.

Мариам смеется, но без циничного равнодушия.

– Лейла, ты мне нравишься. Если все-таки ты станешь наложницей, я бы хотела быть твоей служанкой, а не Амиры…

От ее слов в груди становится горячо. Мне дико слышать обращение к себе как к “хозяйке”. Всю жизнь мной только пользовались, а тут…

– Спасибо, Мариам, – краснею от приятного обращения, – но я бы хотела быть свободной, а не чьей-то наложницей…

Она загадочно улыбается, но ни слова не произносит. В ее улыбке словно намек на неоспоримую удачу, расклад на беспроигрышную победу.

– Пойдем, время идет, – говорит она, и я подчиняюсь.

Пройдя по коридору, заходим в небольшой холл. А после я набираю полные легкие воздуха, чуть ли не взвизгнув от потрясающего великолепия хамама. Величественные колонны, стены отделаны бежевыми камнями, которые казались слишком грубыми, если вдруг нечаянно прикоснуться. Но проведя рукой, я поняла, что не чувствую острых граней. Стена под ладонью невероятно гладкая, как тонкая поверхность льда. Бежевые камни чередовались с камнями молочного, белого и светло-серого цвета. Это я увидела, только подойдя ближе. Витиеватые узоры на вершинах колонн были словно финальной изюминкой в хамаме.

– Раздевайся, – командует Мариам.

– Ты, что ли, будешь помогать мне мыться? – чуть ли не прыскаю со смеху.

– Да, – кивает с деловитой серьезностью служанка Амиры, и я не выдерживаю.

Хохочу так, что живот сводит от смеха. Ловлю себя на мысли, что не смеялась уже, наверное, больше года. Постоянные тиранические нападки братьев, упреки мамы, хладнокровие отца – все это не способствовало веселью.