Небо молчаливое

– Ничего, – он улыбнулся, разводя руки в стороны, то ли распятие, то ли объятия… – Хочу узнать тебя.

Он давил. А этого Эмма не выносила, она просто выскальзывала из-за стола с остывшем чаем, из разговора, из-под пристального взора. У неё всегда, всегда-всегда имелась волшебная дверь, в которую можно уйти, за которой никто не тронет.

– Эмм?

Она вздрогнула. Почему он пристал к ней, а не к Луи? И если молчать, отвяжется?

– Я, наверное, не так сказал. Знаешь, я очень хорошо чувствую людей.

«Ты очень хорошо навешиваешь ярлыки», – поправила она, но говорить не стала. Пусть думает, что как хочет, если ему так больше нравится.

– А меня не чувствуешь. Очень романтично, – Эмма вздохнула. Хватит тут сидеть. Пора в лабораторию.

– Зачем тебе это?

Он не смотрел с укоризной, по крайней мере, Эмме хотелось так думать, очень хотелось, а ещё хотелось под стол залезть, чтобы не видеть, и чтобы её не видели. Но так ведь нельзя. Она запахнулась в кофту, пряча руки в растянутой ткани.

– Татуировки?

А что же ещё? Глупый вопрос, но хоть немного выкроит время. Выкроит и?.. Кофта больше не тянулась. Эмма смутно чувствовала, что мёрзнет. Он кивнул и чуть поддался в её сторону.

– Я не осуждаю, ты не подумай. Просто для меня, – Константин задумался, явно подбирает слова. Пусть подбирает, предыдущие вышли не очень. Эмма зажмурилась. Если сейчас встать и уйти? Если… – Для меня это странно. Не так! Непривычно. Там откуда я родом, девушки таким не увлекаются. Ну, может только музыкантки какие или…

– Проститутки? – Вообще-то Эмма подумала о художницах и бандитках, о байкершах в кожаных куртках.

– Не знаю, – он улыбнулся чуть-чуть смущённо. – Я не покупал секс.

– Ты покупал расположение. Красивый алкоголь, твоя мордашка… – Эмме сделалось мерзко от собственных слов. Нужно остановиться. – Не так уж и много отличий.

– Цинично.

«Он не обиделся?», – Эмма вздохнула.

– Прости, – она мотнула головой. – Меня сбил с толку твой вопрос. Не знаю почему. – К чему ему твои оправдания? – Прости ещё раз. Зря я…

Так бы она защищалась от Эвиных слов и нападок родителей. «Зачем ты это с собой сделала?» – ужасались домашние. Юная Эмма улыбалась, ей нравилось, наконец, обрести что-то своё, что-то, что отделило бы её от этой маленькой хибары, где всю жизнь она была чужой, неуместной и неправильной, в отличие от замечательной сестры. Как хочешь из кожи лезь, всё равно любимой не станешь. «Эмма, зачем?» – холодно и смирено спросил тот, кто любил, спросил и руки не подал, от неё отвернулся. «Надо», – прошептала она одними губами. От равнодушия Дэвида колкости не спасли.

– Да всё нормально, – отмахнулся с улыбкой Константин. – Мне не стоило…, да?

– Не знаю, – обронила она устало. Ей очень нужно, до ломоты, чтоб хоть кто-то пожалел, как она жалела Луи, чтобы поговорил и обнял. Она тряхнула головой. – Ты про татуировки спрашивал? Мне нужно… мне… Я вижу себя такой. Мне нравится, как они выглядят. Этот контраст между тёмной краской и светлой кожей. И так я… как бы… чувствую себя живой. Чувствую себя. Не могу объяснить. – Эмма не думала, что у неё получится говорить так долго.

– Я, кажется, понял, – он кивнул, примирительно улыбаясь. – Или нет. – Эмме стало тепло и, кажется, капельку проще. – Выглядит здорово, как по мне.

– Спасибо.

Когда-нибудь она перестанет пугаться людей.

IV

– Сиди смирно.

– Сижу! – улыбался Константин. – Ты раньше стригла людей?

– Стригла, – согласилась ведьма. – На Верне с парикмахерскими, видишь ли, туговато. – Она пожала плечами. Ей было скучно сообщать простые, сами собой разумеющиеся вещи. – Не бойся, капитан, уши оставлю.

– Эмм, я тебе не особо нравлюсь, да?

– Ты не деньги, чтобы всем нравится.

Она взяла расчёску, а ножницы опустила в карман передника. Подошла ближе близкого так, что игнорировать можжевеловый дух он больше не мог. Белым росчерком в зеркальной мути взметнулись руки. Он замер, почему-то он замер, вдохнул, а выдохнуть забыл. Но ничего не случилось, ножницы так и остались торчать в кармане передника, расчёску она сжимала между пальцев левой руки. Он никогда не чувствовал себя таким беспомощным, безголосым. Снаружи бушевали метановые облака. Холодные пальцы пробежались он шеи к затылку.

– Надо будет побрить, – заключила ведьма. Её дыханье коснулось макушки, запуталось в мокрых кудрях.

Сколько это длилось? Не меньше жизни. Её быстрые касанья, её тепло и близость дыханья и близость… А потом пришёл Луи с машинкой для бритья, воткнул её в розетку, протянул шнур и совершенно довольный, и совершенный спокойный уселся с ногами на стол.

– Готово, – Эмма взъерошила его кудри, стряхнула простыню. – Следующий.

Луи спрыгнул со стола и два пружинистых шага оказался на месте Константина, и надо сказать, он лучше сюда подходил.

– На пять сантиметров, – показал ребром ладони Луи.

– Как пожелаете. – Она стянула с руки резинку, и закончив вычёсывать собрала часть его волос в пучок. – Ты пахнешь дымом.

– Я мылся, – запротестовал Луи. – Это рубашка.

– Да знаю.

Солнечно-белые волосы Луи падали на пол. Падали к его тёмным, ещё мокрым кудрям.

– Как там ты говорила?

– О чём? – она проводила расчёской и стригла. Проводила, стригла, отходила на шаг смотрела, кивала сама себе или хмурилась, так живо, комично.

Константин думал было уйти, но вдруг прирос к тому самому столу, где пятью минутами ранее сидел Луи.

– Обо всем!

– Конкретнее Луи.

Было видно, как нравится ей этот разговор. Нет, с Луи и с Фетом она была совсем другой: весёлой и славной, а с ним едва ли.

– О мире, в котором живут внизу. Не в этом низу, – он вытащил руку из-под простыни только чтобы указать пальцем в пол. А Константин сидел, не двигаясь, боясь, что она разозлиться? Эмма казалась такой безмятежной. Глупости, глупости. Просто боясь.– Ты тоже там был?

– Нет, – ведьма не дала Константину ответить. – Он из другого мира. Из старого дома. Мой мир – колония, как Верна, но более развитая.

– Ты собираешься вернуться туда?

Почему его вопрос прозвучал упрёком?