Индейское лето (сборник)

– Ну и кто он?

– Ты же видел!

– Все, что я видел, – его голая задница. Согласись, что по такой детали трудно опознать человека.

– Это Гена. Геннадий Приступницкий.

– Кто? Генка? Ты, что, получше не могла найти? Он же лет на пятнадцать тебя моложе.

– На восемь.

– Конечно, это меняет дело! И фамилия-то соответствующая – Преступницкий.

– Пишется через «и». От слова «приступ», а не «преступник».

– Какая разница! И как долго вы…

– Почти два года. Но мы нечасто встречались, правда! Всего раз пять… шесть…

– Ну да, или семь-восемь. И у тебя хватило наглости привести его в наш дом?

– Нет! Это только вчера. Честное слово!

– Что ты знаешь о чести, а? Ты, дрянь!

Глеб грязно выругался и вскочил со стула – Лера испуганно подалась к стенке, но он тут же справился с собой и отошел к окну:

– Рассказывай! – произнес он, не поворачиваясь.

– Знаю, я виновата. Но… Понимаешь, он так влюбился! И я не устояла…

– Влюбился, как же! – раздраженно буркнул Глеб, глядя на снежные хлопья за окном.

– В меня никто никогда не влюблялся.

Голос Леры звучал так печально, что сердце Глеба дрогнуло. «А ведь и правда!» – подумал он и обернулся: Лера сидела на кровати и растерянно смотрела на Глеба. Левая часть лица у нее опухла, а под скулой уже наливался синяк.

– А он цветы дарил, руки целовал… Говорил, что прекрасней меня нет. Что жить без меня не может. Я долго не сдавалась, правда! Даже не знаю, как это вышло… О чем я только думала!

– Ну и как тебе с ним? Нравилось? В постели?

Лера опустила голову:

– Не особенно.

– Тогда почему?

– Я не знала, как это прекратить. Он очень приставучий.

Приставучий! Это детское слово совершенно выбило Глеба из колеи – ярость, копившаяся со вчерашнего дня, иссякла, и он чувствовал какое-то болезненное сострадание, из-за чего страшно на себя злился.

– Господи, какая же ты дура! – воскликнул он, не зная, чего ему хочется больше: врезать ей как следует или… Или обнять и утешить.

– Ну да, дура, – грустно согласилась Лера. – Ты теперь со мной разведешься?

– Я еще не решил. А что ты сама думаешь?

– Гена хочет, чтобы я ушла к нему.

– Ты-то чего хочешь?

– Я хочу быть с тобой.

Лера закрыла лицо руками, потом снова легла и повернулась к стене. Глеб так и стоял у окна, глядя на ее спину, обтянутую пестрым вязаным свитером. Глеб думал, что делать: разводиться? Или простить? Черт побери все на свете! Он представил себе громоздкую процедуру развода и все сопутствующие обстоятельства: уйти ему некуда, значит, надо разменивать квартиру… А что будет с Антошкой? Развод родителей разрушит весь его мир! Но главное, и Глеб это сознавал, он никогда не сможет выкинуть Леру ни из своей жизни, ни из своего сердца. Она мать его сына, вместе они прожили уже… Да почти двадцать лет! И пусть временами Лера его чудовищно раздражала, Глеб всегда чувствовал свою ответственность за жену – ответственность, возложенную на него Мих Ником и Раисой Семеновной, которым он обязан по гроб жизни. В глубине его души навечно запечатлелся образ трогательной девочки с тонкими косичками – как она просияла, когда он назвал ее принцессой!

– Ну ладно, – сказал Глеб, тяжко вздохнув. – Надо ехать домой. Или еще полежишь? Как ты себя чувствуешь?

– Нормально.

По голосу Леры было понятно, что она все это время беззвучно плакала.

– Я вызову такси.

– Хорошо. – Она встала с кровати. – Глеб, я хотела сказать… Чтобы ты не волновался. Ну, если решишь разводиться. Ты не беспокойся, я ничего с собой не сделаю. Я как-нибудь переживу, правда.

Глеб молча смотрел на жену, потом мрачно произнес:

– Мы не станем разводиться.

Домой они уехали не сразу, потому что оба внезапно ощутили зверский голод, и Глеб кое-как сварганил яичницу-глазунью – у Леры все валилось из рук, и в такси она сразу заснула, потому что предыдущую ночь совсем не спала. По дороге они заехали за сыном, который ужасно этому обрадовался. Синяк матери его впечатлил:

– Ничего себе ты навернулась! Больно, да?

Этот невыносимо длинный день все тянулся и тянулся: как нарочно телефон звонил не умолкая – лаборантка с кафедры, дипломники Глеба, приятели Антона, коллеги Леры, которым внезапно понадобилась ее помощь в каких-то организационных вопросах… Пару раз, как показалось Глебу, звонил приставучий Гена, но Лера, испуганно глянув на мужа, тут же вешала трубку. Она ничем не могла себя занять и либо бродила по квартире как потерянная, либо застывала на одном месте, рассеянно глядя в пространство. А Глеб мучился вопросом: где ему провести ночь? Спать в одной постели с женой ему категорически не хотелось, но, похоже, выхода не было: на кухонном диванчике он просто не поместился бы, идти в комнату сына было невозможно… Достать спальник и устроиться на полу? Это уж слишком. «Ладно, черт с ним! – наконец, решил Глеб. – Надеюсь, она сменила простыни…» Зайдя поздно вечером в спальню, Глеб увидел, что Лера рассматривает в зеркале свое бедро – заметив мужа, она тут же опустила подол ночной рубашки, но Глеб успел увидеть впечатляющий синяк.

– Господи! Ты и ногу ушибла! Надо йодом, что ли, помазать… Сейчас!

Глеб принес йод, опустился на пол и, как Лера ни упиралась, нарисовал ваткой кривоватую йодную сеточку, испачкав себе все пальцы – синяк стал выглядеть просто ужасающе, и Лера потянула вниз ночнушку, чтобы прикрыться. Но Глеб не дал ей это сделать:

– Сними совсем, – велел он.

Его руки сжимали ее бедра – Лера все пыталась повернуться боком, но Глеб развернул ее и притянул поближе:

– Сними, я сказал.

– Глеб… Не надо…

Но он ничего не слушал – закрыл глаза и потянул носом, впитывая ароматы йода, чистого глаженого хлопка, цветочного мыла – и самый главный, сокровенный женский запах, всегда страшно его возбуждавший. Глеб с силой сжал Лерины бедра и припал губами к ее вздрогнувшему животу – Лера тоненько вскрикнула, а Глеб подумал: «Эта женщина принадлежит мне. И будет принадлежать всегда». Он увлек жену на кровать и полночи всеми доступными способами доказывал ей эту простую истину. Утром Лера робко ему улыбнулась – ей пришлось надеть водолазку с высоким горлом, чтобы скрыть след засоса на шее. Глеб долго ее рассматривал: бледная, с тенями под глазами и фингалом на скуле, она все равно притягивала его, как магнитом, и обреченно вздохнув, он шагнул к ней, с силой обнял и поцеловал в губы, словно поставил последнюю точку: «Ты моя».