При последней встрече дед с внуком поссорились, и Сергей мучился, зная, как тяжело переживает это Валентин Георгиевич. Они случайно столкнулись, и Сергей хотел было прошмыгнуть мимо, но старик остановил его, положив руку на плечо, и близоруко вгляделся в сумрачное лицо внука – сначала без очков, потом сквозь очки:
– Как ты?
– Нормально.
Дед вгляделся еще:
– А ну-ка дыхни.
И Сергей взвился. Теперь он не мог без стыда вспоминать свои истеричные вопли, которые к тому же слышала пробегавшая мимо молоденькая актриса. Он сидел в приемной Деда и вздыхал под понимающим взглядом секретарши, которая работала в театре сорок лет и все про всех знала. Наконец появился Дед – высокий, вальяжный, седой, он медленно прошествовал в кабинет, на ходу кивнув Сергею – заходи. Тот зашел.
– Дед, прости меня. Я нахамил тебе тогда…
– Да уж. Опозорил старика.
– Ну, прости, пожалуйста, прости. Я больше не буду.
Дед невольно рассмеялся, глядя на притворно-умильное выражение лица внука.
– Ладно, с кем не бывает. Ты тоже прости.
– Дед, я тебе сто миллионов раз говорил – не пью я. Физически не могу. Может, и хотел бы напиться, но…
– Я переживаю, ты ж понимаешь. Один ты у меня остался.
– Ты у меня – тоже. – У Сергея вдруг так перехватило горло, что он скривился.
Дед обнял его за плечи:
– Ничего, мальчик, ничего. Тяжело, я понимаю. Эх, горе…
Алымов справился и отошел к окну.
– Дед, я чего пришел-то. Правда, что «Иванова» будем ставить?
– Да, Синицкий поставит. Он, конечно, свое-образный парень, но талантливый. Ты знаком с ним?
– Знаком. Мы учились вместе. А роли уже распределяли? Кого он метит на Иванова, не знаешь?
– Насколько я знаю, он хотел со стороны брать. Подожди, ты что? Неужто ты хочешь сыграть Иванова?
– Да.
– Сережа, тебе не кажется, что это не совсем твое амплуа? Да и молод ты еще для этой роли.
– Дед, мне уже четвертый десяток.
– Да откуда четвертый десяток? Не выдумывай.
– Тридцать шесть скоро стукнет!
– Тридцать шесть! – Старик вздохнул и покачал головой. Как быстро пролетело время: казалось, только вчера он держал на коленях худенького мальчика, живого и подвижного, как кузнечик. И каков вымахал, верзила!
– А Иванову тридцать пять! – горячился между тем внук. – Амплуа! Тебе не кажется, что мне пора уже выходить за рамки вечного Дориана Грея.
– Тридцать пять Иванову? Надо же, мне казалось – больше.
– Ну да, всегда его чуть ли не старики играют. Самому Чехову двадцать семь было, когда написал.
– Да что ты? Вот не знал! А может, забыл…
Сергей усмехнулся – это было любимое присловье Деда: «Я больше забыл, чем вы знаете».
– Дед, я могу сыграть. Именно сейчас, именно я! Еще год назад – не смог бы, а сейчас… Я же тебя никогда в жизни ни о чем не просил, правда?
– Да, верно. Так чего же ты хочешь? Чтобы я надавил на Синицкого?
– Ни в коем случае! Просто… поддержи меня.
– Ты можешь что-нибудь показать из роли?
– Да, я готов.
– Ну ладно, поболтайся пока в театре. Как только Синицкий появится, я тебя вызову.
Увидев Алымова, Синицкий на секунду нахмурился, быстро взглянул на Деда и понимающе усмехнулся – ни Дед, ни Сергей не показали виду, что прочли его мысли: родственничка продвигаем, так-так… Алымов мило улыбнулся режиссеру, а Дед хмыкнул про себя: с первой секунды своего появления Сергей играл. Это называлось: «Сергей Алымов – журнальный вариант» – эдакий звездный мальчик, герой-любовник, блестящий и обаятельный.
Они с Синицким до смешного походили друг на друга: почти ровесники, выученики одной школы, оба высокие, длинноногие и элегантные. Правда, элегантность режиссера была тщательно продумана, если не сказать – вымучена, а Алымов уродился таким и носил любые отрепья с изяществом аристократа. Для этого визита он приоделся, заменив привычные джинсы и джемпер на костюм с жилеткой и галстуком – почти в таком же был и режиссер. «Надо же, они как псы одной породы… Но морды разные!» – веселясь про себя, думал Дед, глядя, как вытянулась физиономия у Синицкого. На редкость некрасивая физиономия. Синицкий некоторое время с отвращением рассматривал актера, потом сказал:
– Валентин Георгиевич сообщил мне о вашем намерении сыграть Иванова. Боюсь, это невозможно. Я не вижу вас в этой роли.
– А кого же вы, любезный Александр Владимирович, видите в роли Иванова? – сладким голоском спросил Валентин Георгиевич. Он сидел, сложив руки на животе, и развлекался вовсю. – Меня чрезвычайно интересует ваша концепция.
– Ну… Видите ли… В первую очередь мне хотелось бы для этой роли кого-то не столь… эээ… декоративного.
Алымов не дрогнул и продолжал смотреть на Синицкого со светской улыбкой.
– Мне хотелось бы построить эту роль на преодолении физических данных актера. Чтобы зритель сначала недоумевал, почему в него влюблены такие прекрасные женщины, как Сарра и Саша, и лишь постепенно… Ведь Иванов – самый обыкновенный человек, совсем не герой.
– Понимаю, понимаю, – протянул Дед. – Вы предполагаете кого-то вроде Давыдова?
– Давыдова?
– Если вы помните, Чехов сначала хотел видеть в этой роли Владимира Николаевича Давыдова. Но это был первый вариант пиесы, комический. – Дед поднял палец, акцентируя свою мысль. – И Давыдов вполне соответствовал замыслу: толстый, лысый. Но впоследствии Антон Павлович пиесу переработал, так что Иванов хотя и не герой, но все же персонаж вполне трагический. Я бы даже сказал, что это эдакий своеобразный Гамлет, который склоняется под ударами судьбы и выбирает небытие, сон смертный… м-да-а… бежит от жизни.
– Ну да, конечно. Я не собирался зайти так далеко, чтобы пригласить комического актера, но…
– А впрочем, все новое, как вам наверняка известно, Александр Владимирович, есть хорошо забытое старое. Вы, естественно, в силу вашего юного возраста не могли видеть спектакль, но наверняка слышали, что году эдак в тысяча девятьсот семьдесят четвертом или в семьдесят пятом Марк Анатольевич Захаров поставил у себя в Ленкоме «Иванова», а заглавную роль сыграл Евгений Павлович Леонов, актер прекрасный, великолепный, но известный широкой публике прежде всего своими комическими персонажами в кино. Вот это было действительно преодоление физической природы актера. Народ ломился. Как это: «Винни Пух» – играет Иванова? Блистательно сыграл, надо сказать, просто блистательно!