Генка и Нинзя

– Здравствуйте. Простите, что беспокою так поздно. А Нину можно? – Голос Вити был такой, словно он уверен во всем на свете на сто процентов. Масляным, и в то же время очень жестким… как штык в крови. Одним словом, его голос был пионерским. – Это староста ее класса. Нет, ничего не случилось. Просто у нас изменение в расписании на первое сентября, и я вот обзваниваю всех. Да, учеников много, а телефон Нины я не сразу узнал… Скажите, что это Витя. Да-да, староста Витя.

Генка, пораженный, молчал и ждал.

А потом голос Вити переменился.

– Нин-зя. – Очень, очень ровно произнес Витя. – Завтра будет реванш. Мы снова сыграем. Пусть будет со штабом. – Гена пожалел, что не слышит, что говорят на том конце провода. Впрочем, ему отчего-то казалось, что Нина молчит. – Или фортом… С чем хочешь. И да, маленькое изменение. Славик не сможет, но мы все равно сыграем. Пять на четыре. Идёт?

Две секунды спустя Витя повесил трубку.

– И что она?

– Сказала «Идёт».

– А зачем ты…

– Послушай, – перебил Гену предводитель, – послушай, сейчас очень важно все обговорить. Завтра… ты сказал, пара мышей была?

– Да.

– Хорошо. Завтра ты пойдешь к девчонкам. Будешь вести себя, как всегда. Нинка наверняка достанет какую-нибудь мышь… Вобщем, после того как они бросят мышь этому Фрицу, и пойдут обратно, и Нин-зя скажет тебе, где засаду делать – короче, ты потом возвращайся сюда, домой.

– Зачем?

– Не перебивай, блин. Я тебе на балкон поставлю клетку… со своими свинками. Три хватит?

– Ты с дуба рухнул? – Генка аж встал и высунулся наружу, чтобы взглянуть на Витьку. Тот поспешно отвернулся и принялся тереть глаза рукой, будто что-то в них попало, и зашипел:

– Сдрисни обратно, дурак!

Гена спрятался вниз.

– Ну совсем идиот… Вдруг заметят? Не рухнул я! Три, говорю, как думаешь, хватит? Надо, чтобы наверняка.

– А тебе их… не жалко? – Дрогнувшим голосом спросил Гена. Он знал, как Витька любит свою живность.

– А тебе Славку не жалко? – Зашипел Витя в ответ.– И вообще, приказы не обсуждают! Возьмешь их и со всех ног в тот дом. Бросишь… – Витька сглотнул. – Сбросишь и перезагадаешь, чтобы мы выиграли, понятно? Чтобы точно выиграли! Справишься?

– А ты? – Генка сомневался. Не уверен был, что сможет пройти там один.

– Я буду девчонок отвлекать, чтобы у тебя время было. Уведу пацанов за границу, а они пусть ищут зазря…

Генка знал, о чем речь. Существовала негласная граница, за которую заходить было нарушением правил. Играли в квадрате, вернее, прямоугольнике, образованном четырьмя улицами – Добровольского, Чехова, Тургеневской и Герцена. Этот прямоугольник местные шутливо называли «Лит-кварталом». А дети – еще короче.

– Так за Лит нельзя, – не успевая мыслью за Витькой, прошептал Гена.

– Ну и что?! – Взвился тот. – Ей можно правила нарушать с этим ее дурацким фортом, а мне нельзя? А то, что она нечестно побеждает, тоже терпеть?

– Ну, нет, – вроде бы согласился Генка. Потом вспомнил Славика, как тот описался от страха и повторил тверже: – Нет.

– Смотри, – предупредил Витька. – Начало в одиннадцать, тебе надо успеть за час. Времени с головой… До двенадцати я пацанов повожу за границей, а потом мы обратно пойдём – ты к тому должен уже будешь все сделать. Всё понял?

– Понял, – подтвердил Генка.

7. Маниту

Нинка достала где-то еще одну мышь. Судя по цвету, не из магазина, а так поймала. Ничем не показывая, что вчера случилось что-то необычное или что сегодняшняя войнушка чем-то отличается, Нин-зя провела короткий инструктаж.

С единственной разницей: теперь она выдала и остальным индейские имена. Аня стала «Быстрая лань», Лиза – «Мудрая выдра», а Соня – «Хитрая лиса». Штабом назначили укромное местечко за магазином, где принимали стеклотару – там как раз никого не было.

Бросать пищу для того, кто внизу, Нина повела Лизу. В порядке очереди. Генка сидел с девчонками в кладовой, они смотрели на дверцу погреба и молчали.

Он даже сумел улыбнуться, когда Нинка произнесла свою всегдашнюю фразу, про победу.

– Если кто выдаст расположение форта, – предупредила она уже на улице, – пойдет вниз без очереди.

Дождавшись, когда все разойдутся по точкам, Гена побежал домой кружным путем. Витька, как и обещал, оставил на балконе у соседа клетку. Гена поднял её и понял, что бежать с ней в руках неудобно. О чем только думал Витя? Генка быстро сообразил: вытащил с антресолей отцовский рюкзак, еще с тех времен, когда они с мамой ходили в турпоходы, втиснул туда клетку. Свинки недовольно попискивали.

Жалея, что потратил на их упаковку слишком много времени (целых двадцать минут!), Генка несся по Межевой. Хотел свернуть в сторону Чехова, но вспомнил, что там сидит Лиза. Пришлось дать крюка. Это отняло еще десять минут.

Без пятнадцати двенадцать Генка с трудом втиснул между прутьев забора рюкзак со свинками, пролез сам. Он тяжело дышал, волосы надо лбом были мокрые от пота. Как дошел до кладовой, Генка не помнил – слишком занят был, подсчитывая секунды и высматривая стекло на полу, чтобы не наступить случайно.

«Десять минут, – думал он, откидывая крышку погреба, – должно хватить, главное не бежать, там ступени скользкие…»

(маленькие красные узелки запульсировали внутри от возбуждения)

С рюкзаком за плечами он начал спускаться вниз, с каждым шагом вспоминая, почему ему страшно спускаться. И с каждым же шагом все больше и больше желая увидеть Маниту. Или это Маниту желал видеть его?

Генка начал было напевать, чтобы было не так страшно, но в голову почему-то пришла песенка Водяного из «Летучего корабля». Дойдя до строчек:

Живу я как поганка!

А мне летать, а мне летать

А мне летать охота…

Генка запнулся и петь прекратил. Потом ему подумалось – а вдруг этому Маниту тоже тут тоскливо и хочется летать? Или хотя бы выбраться? И только он это подумал, как в голову прыгнула картинка, словно сама собой: их квартал, знакомые дома, но все покрыто слоем перегнившего мусора, стены домов облупились, качели стоят ржавые, по асфальту медленно, пузырясь, от подъезда к подъезду ползет жижа… а людей нет, вместо них в квартирах живет только плесень.

Он потряс головой, чтобы избавиться от жутковатой картинки. Нет уж, пусть этот «Водяной» сидит тут!

Гена дошел почти до того места, где начиналась доска. Остановился, вытер влажные от пота ладони о штаны и поставил рюкзак на пол. Вытащил клетку. Свинки сидели, притихшие и взъерошенные.

У Генки к горлу подступал противный комок желчи только при мысли о том, что придется бросить их туда и снова услышать тот чавкающий звук, но он обещал Вите.

Тащить большую клетку по доске было бы неудобно. Гена вздохнул, приоткрыл дверцу и аккуратно скомкал газету, постеленную на пол клетки – так, чтобы свинки оказались внутри свертка. Когда он взял их в руки и почувствовал, даже сквозь несколько слоев бумаги их тепло и дрожь, у него защипало в глазах.

Приходилось ли Штирлицу делать нечто подобное? Наверняка, нет.

Гена прижал сверток из газеты к груди и сделал шаг по доске. Второй.