Амарант. История жеребенка

Марик с Каем подпрыгнули от неожиданности. Из чёрных клубов дыма, неведомо откуда возникших в воздухе, сгустился Конеед. Он плавно спикировал и уселся на решётку, разделявшую денники.

– Попрощались, – буркнул Кай, не глядя на Конееда. – Разговаривать с тобой было бы значительно удобнее, если бы ты не появлялся так внезапно!

– И я с ней попрощалс-с-ся, – тихо сказал Конеед, словно не замечая последних слов Кая. – И теперь пришёл проститься.

– Проститься? – Марик недоверчиво сморщил ноздри. – И с кем же это?

Конеед отвёл взгляд, как-то очень по-человечески пожевал губами и прошептал:

– С вами.

Глава 21, в которой Марик грустит, а Кай знакомится с мышиной лихорадкой

– Что-о?! – Кай подпрыгнул на опилках, уставившись на Конееда, как на сумасшедшего.

– Ты не можешь уйти! – с болью в голосе воскликнул Марик. – Ты же наш друг!

– Друг. – Конеед склонил голову. – Но я хочу увидеть горы, Марик! Хочу увидеть ледники на вершинах, серо-красный лишайник на седых валунах, краснеющие листья брусники на склонах, золотые и розовые облака, обнимающие горные хребты на восходе солнца… Не смотри на меня так, Кай! Я хочу вдохнуть холодный воздух, хочу раствориться в облаке, пронизанном тысячей солнечных лучей! Ты же видел, как уходили конееды? Я хочу быть с ними! Я… я не могу остаться!

– Но всё это не может быть важнее дружбы!

– Увидеть горы – моя мечта, Кай! Мечта не важнее дружбы. Но тебе нужен друг без мечты?

Кай застонал, закрыв глаза.

– Я буду очень скучать, – тихо сказал Марик.

– Я тоже.

– Уходи, – не глядя на Конееда, буркнул Кай. – Уходи, пока я не передумал! К этой своей мечте в облаках. Но лучше бы ты с  Целительницей пошёл!

– Моя помощь ей сейчас не нужна. Она… она тоже считает, что я должен идти с остальными, должен увидеть горы.

Конеед замолчал надолго, а потом торопливо сказал:

– До встречи! И… спасибо вам!

И, прежде чем жеребята успели хоть что-нибудь сказать в ответ, Конеед с силой оттолкнулся лапами от железной решётки, взмыл вверх и растаял в воздухе за секунду до столкновения с белёным потолком.

Марик стиснул зубы и молча лёг на кучу сена. Ему казалось, будто внутри него образовалась огромная дыра, а из груди выдрали что-то, ставшее частью его самого. Он до боли стиснул зубы, не замечая горячих слёз, скатывавшихся по лицу и падавших на опилки. В соседнем деннике, отвернувшись к стене и содрогаясь всем телом, беззвучно всхлипывал Кай.

***

Марик проснулся, едва начало светать. Пошатываясь, он нехотя встал. Мышка мерно посапывала, из денника Кая не доносилось ни звука. Где-то вдалеке прокричал петух.

Марик затряс головой, пытаясь стряхнуть с себя остатки вязкого тяжёлого сна. Тихо, стараясь никого не разбудить, он принялся закапывать остатки вчерашнего сена. О тех несчастных, которые, не доев ужин, забывали спрятать остатки еды, конюх сообщал их хозяевам. Они в тот же день прибегали в конюшню с Ветеринаром, и страдающая отсутствием аппетита (или просто не желавшая много есть на ночь) лошадь подвергалась долгому и зачастую унизительному осмотру.

Ветеринара Марик совершенно не желал, поэтому тщательно присыпал овёс и сено опилками в надежде, что мыши доберутся до них раньше конюха. К тому же скучная и монотонная работа отвлекала его. Он провозился до самого завтрака.

Кай встал, едва заслышав шаги конюха. Он что-то невнятно буркнул на унылое «доброе утро» Марика, бесцеремонно топчась на нетронутом ужине.

В конюшне стоял весёлый утренний гомон: кто-то бил копытом, громко требуя завтрак, кто-то тихонько гугукал, бросая алчные взгляды на вёдра с овсом, кто-то играл с дверной щеколдой.

Марик мусолил овёс во рту, словно забыв, что с ним нужно делать. В конце концов он выплюнул зёрна и небрежно засыпал их опилками. Кай с отвращением взглянул на завтрак и ударом копыта перевернул кормушку.

Так и не перемолвившись ни словечком, жеребята побрели за конюхом в леваду. Марик по привычке вздрагивал, ожидая, что Конеед вот-вот выпрыгнет из-под земли или возникнет перед ним из воздуха. Ноги сами принесли друзей под иву, где их уже ждал весёлый, полный бодрости Пашка.

– Конеед вчера ушёл, – выдохнул Марик, неотрывно глядя на ивовый ствол. Ему казалось, что, если сказать это быстро, будет не так тяжело. – Ушёл за теми, другими конеедами из карьера. Сказал, что это его мечта – увидеть горы.

Пашка отвернулся и замолчал.

***

Несколько дней прошли в тоске и унынии. Жеребята слонялись по леваде, вяло ковыряли сено, изредка пощипывали траву, уцелевшую за забором. Днём в неподвижном горячем воздухе громко жужжали пчёлы, а вечерняя прохлада наполнялась комариным звоном, доводившим Кая до исступления.

Жеребята лежали в тени ивы, споря о том, куда направилась Целительница, добрался ли Конеед до гор и вернётся ли он когда-нибудь обратно.

– Пашка! – неожиданно воскликнул Кай, резко переменив разговор, и Марику показалось, что в чёрных глазах друга вспыхнул знакомый огонёк. – А что за подарок-то тебе Целительница подарила, когда ты воду из ладошек пил?

Пашка, слегка повернув голову, внимательно посмотрел на Кая, а потом произнёс:

– Она подарила мне способность видеть правду. Самую суть, душу вещей или живых существ.

– Да ну?! – в один голос воскликнули Марик с Каем. – И что ты теперь видишь?

– Кажется, я вижу одного наглого вороного бездельника, а рядом с ним – тихого гнедого паиньку, – прикрыв глаз, замогильным голосом вынес вердикт Пашка.

Все рассмеялись впервые за несколько дней.

– На самом деле вы такие, какие вы есть. И в этом ваша суть.

– А люди? – Марик бросил взгляд на конюха, прошествовавшего мимо левады с тачкой опилок.

– Люди все разные, – сказал Пашка. – Моя хозяйка, например, – непоседа. Она…

– А Тихоня какая? – перебил его Кай.

– Не скажу. Это твой человек, тебе её и понимать.

– Да я и так её понимаю! Ещё бы она научилась понимать меня, – Кай вскочил, с силой ударив ногой по земле.

Земля под копытом обвалилась, открыв старое мышиное гнездо – небольшую норку, устланную соломой и клочьями пуха.

– Ух ты! – воскликнул Кай. – Если это заброшенная нора, то где-то должна быть и кладовая! Он внимательно принюхался и осторожно принялся копать рядом.

– Кай, это всё-таки чужая нора, – неуверенно заметил Марик, поднимаясь на ноги и отряхиваясь от пыли.

– Она заброшенная! И, значит, ничья. А раз ничья, значит, моя, потому что я первый её нашёл! – Кай шумно принюхался и принялся копать с другой стороны. – Вот! Я же говорил!