Призраки Вудстока

И три типчика вышли прочь, загрузились в свой «Ровер» – и действительно, погнали.

– Вероятно, кто-то из дорожной полиции будет очень рад их встретить, – откомментировал помощник бармена, выглянув из подсобки: это был парень около тридцати лет, худощавый, молчаливый – и черный, как вакса.

– А тебе не все ли равно? – хмыкнул бармен, оглянувшись.

– Убрались – и ладно, – кивнул помощник, несколько сумрачно: можно было предположить, что отношения с Иезекилем и его дружками у него, скорее всего, не очень задались. Впрочем, когда эти трое убрались, в баре стало сразу точно просторнее, а не только тише.

Симмонс уронил свернутый плащ на спинку стула поверх темной куртки и уселся спиной к стойке. Через пару секунд на столе появилась кружка заказанного пшеничного, потом картошка соломкой и джерки.

Не дожидаясь приглашения, Эванджелин немедля утащила ломтик картошки. В бокале у нее белой пенной шапкой колыхался светлый эль, ярко пахнущий цитрусами и почему-то кардамоном – приличный, хоть и жидковатый, если уж честно, о чем она немедля сообщила. Зато свежий – и, главное, холодный.

– А вот насчет вашего лагера я не была бы так уверена, не разбавляет ли его этот замечательный парень, – Эва фыркнула, и подвинула в центр стола свою плошку с фисташками.

Бармен услышал – и обиженно прогудел:

– Мисс! Я никогда не наливаю разбавленного приличным людям!

Переглянувшись, Джон и Эва вдруг одновременно фыркнули: определение «приличных людей» оба в свой адрес слышали так редко, что воспринять его иначе, как то ли грубую попытку подольститься, то ли как неуклюжую шутку, не получилось.

А может, бармен Тони Бауэрс – имя значилось на карточке у стойки – и в самом деле не соврал. Во всяком случае, в кружке оказалось пиво как пиво, без привкуса разбавленности.

– Какие-то, хм, неудобства? – Джон, внимательно поглядев на компаньонку по столику, кивнул на дверь, за которой скрылись клетчатые типы.

– Уже нет. Я в состоянии послать куда подальше подгулявших раздолбаев, которые возомнили себя крутыми парнями прямиком из Техаса, – Эва произнесла последнее слово с неожиданным взрывным «ха» вместо глуховатого новоанглийского «кси», и Симмонс не мог этого не отметить. И тут же напомнил себе – ах да. Она ведь, судя по личному делу, с Юга – точнее, из Флориды… интересно, отчего этого южного говора не было слышно раньше? Позерствует – или же уже это не первая ее пинта эля за вечер…? А может, ее просто все достало? – вкрадчиво уточнил внутренний голос, и Симмонс все-таки решил с ним согласиться.

– Такого сорта засранцы, впрочем, водятся где угодно, я так полагаю, – дипломатично пожал плечами он. И добавил, указав кивком на записки и листочки, и на неизменную помятую тетрадь: – я смотрю, у вас и тут не прекращается работа. И, судя по всему, сегодня уже куда-то успели съездить?

– Ага, – Эва энергично кивнула. – Добралась до телефона, рассказала умникам с кафедры, что я о них думаю. Мое согласие на помощь следствию не означает, что мне не хочется напомнить коллегам, что значит право неприкосновенной личной жизни.

Джон хмыкнул, с любопытством подтянул ближе один из листков, исчерканных торопливым, а оттого практически совершенно нечитаемым почерком, размашистым и экспрессивным.

– А что у вас тут в записях? – поинтересовался он.

– Да так, всякие полевые заметки. В том числе и по нашему общему вопросу, кстати. Вы удачно появились, Симмонс – у меня есть несколько свежих соображений. Правда, если бы ко мне не приставали с желанием побеседовать всякие личности, дело пошло бы куда как живее!

Симмонс понимающе кивнул – но уточнять снова ничего, благо, не стал: Эве не хотелось с ним еще дополнительно обсуждать выходки тех стервецов, комментировавших ее майку, открывавшую загорелые плечи. После этого они еще какое-то время обменивались замечаниями по поводу сегодняшнего рыскания по кемперской поляне, пришли к выводу, что пристального расспроса заслуживает каждый из угодивших в особый список Симмонса ребят, а потом Эва решительно тряхнула головой и заявила:

– Так, у меня сразу, пока вечер только-только начинается, есть предложение. Раз уж мы оказались в одной лодке не только по делам, но и в свободное время, предлагаю отставить официальный тон к чертям собачьим. К черту всех этих «мистеров» и «мисс»; у меня есть имя, и оно мне вполне нравится.

– Идет, – Джон усмехнулся, соглашаясь. – Так, действительно, будет намного проще. Я к тому же все забывал спросить – как все-таки лучше к тебе обращаться, если честно.

– Если бы меня не устраивал вариант «Эва», я бы об этом сказала, – она хмыкнула. – Впрочем, дома меня иногда называют Джей, тоже ничего не имею против.

– Так это и есть полное среднее имя?

– Не-а. Это инициал вместо среднего имени у меня в честь домашнего прозвища, – пояснила она, и продолжила: – За знакомство мы уже пили колу, разумеется, но тогда, как ты выразился, это было предложение «зарыть топор».

– Закрепим успех. День работы – и еще никто никого не бесит, считаю, это достижение, – Джон без тени улыбки коснулся краем кружки стенки ее бокала-пинты.

После этого она точно так же невозмутимо стащила полоску джерки – и дальше на закуску больше не обращала внимания, кажется, вообще. Зато, порывшись в своих записях, заговорщицки прищурилась:

– Кстати, Джон, глянь-ка. Это может быть небезынтересно: я перерисовала тот знак, что неизвестный тип – а может, типы – оставил Буги-Вуги…

– Его звали Билли. Пока – без фамилии, но кто-то слышал – Билли, – перебил Джон.

– Хорошо, пусть будет Билли – на вечную память, – она хмыкнула и вытащила из тетради отдельный лист. Положила его перед Симмонсом и выжидающе уставилась.

Симмонса не смутил ее чернушный юмор – замечание о «вечной памяти» прозвучало, разумеется, грубо, но точно – зато он не смог не отметить, что Эва, кажется, играючи обошла ту неловкость, в которую по уши вляпался Дэвис: с этой картинкой нет надобности светить перед пугливыми подростками и сельскими сплетниками фотографии мертвого тела.

– Разумеется, мне ничего этот рисунок не говорит, – Симмонс слегка пожал плечами, поглядев на странное сочетание ромбов, крючков и точек вдоль длинной вертикальной черты, на которую все эти закорючки точно нанизывались. – А тебе?

– А мне – да. Сегодня тип, которому я особенно хотела показать эту картинку, весьма ловко улизнул у нас из-под рук, но я думаю, завтра можно будет прицельно поинтересоваться, что он об этом думает. Догадаешься, о ком речь?

– Энди? Или кто-то из индейцев? – Повспоминав про «улизнул», Симмонс спросил первое, что пришло в голову.

– Энди, – Эва кивнула. – Анденару Черная Стрела, да. Этот символ – как бы так объяснить…? Что-то вроде надписи на соседском заборе: убирайся, чертов ублюдок. Короткое утэввское проклятье – и нет, не в магическом смысле, а скорее в смысле бранного выражения. Его обычно вырезают на палочке или древке стрелы, и втыкают перед жилищем недруга, предупреждая: не переходи тропу передо мной, не попадайся под руки, ты мне не друг.

– Черная метка? – Симмонс с пониманием вскинул брови.

– Что-то вроде, да. Только…

– Только ее не принято вырезать на теле мертвого врага?

– Поразительная догадливость, – Эва кивнула, и при этом вовсе не казалось, что она иронизирует. – Для того, кто не знаком с научными аспектами этого всего – действительно поразительная. Так что этот знак – он может вполне оказаться не тем, чем кажется. В точности, как совы… кхм.

– Что ты имеешь в виду, Эва? – теперь Симмонс уставился на нее, машинально скользнув взглядом по руке, обхватившей узкую часть тюльпановидной пинты. Бокал она держала левой – в правой у нее был карандаш. Почему-то глаз зацепился за кольца – все разные, но все – массивное причудливое серебро. Широкая полоса индейского узора с позолоченными перьями-стрелами в середине, следующее точно сплетенное из завитков вроде кельтского (или скандинавского? черт их разберет) узла, дальше – грубоватое простое кольцо с надписью по-латыни, рядом с ним массивное литье в виде черепа – и пустое основание левого безымянного пальца, зато тонкое витое на средней фаланге над ним. На второй руке на этом же пальце – узкое серебряное с прозрачными зеленоватыми камешками, тремя в ряд, и еще какие-то завитки. Уж точно не тянет на свадебное кольцо, переодетое разведенной дамой на другую руку. Странно, подумал Джон, вроде бы в личном деле было про замужество, но и Мэтт по телефону тогда сказал «все-таки именно мисс, смотри не перепутай». Хм, что-то не клеится – но не спрашивать же? Пока, во всяком случае. Джон перевел взгляд на рисунок:

– Не то, чем кажется – что ты имеешь в виду? И, касательно Энди…

– Опережая вопрос – я не думаю, что это именно Энди этого паренька пришил. Пока не думаю – не из-за чего особенно. Но я полагаю, что Энди вполне мог бы. А еще он мог бы знать, кто способен на такое. Или – если это все действительно попытка нас запутать, то этот щенок мог бы помочь в распутывании. Он, так вышло, довольно хорошо разбирается в обычаях своих предков… и замашках современников. В кое-чем лучше меня, да – просто потому, что он сам утэвво. И – этноактивист. И засранец ко всему прочему.

– И не захочет помогать по доброй воле?

– Именно. Нам нужен довольно весомый аргумент, чтобы он согласился… послушай, Симмонс, можно я задам тебе один вопрос? Один-единственный. И вот после него я отвечу, что я имею в виду, говоря, что этот символ может оказаться не тем, чем кажется.

– Валяй.

– У меня есть предположение, почему ФБР вдруг заинтересовалось одним-единственным, пусть и таким мерзким, убийством. Потому что оно выглядит совершенным на почве национальной розни, вот почему. А ведь сейчас в национальных поселениях вовсе неспокойно – парни вроде этого Энди, они есть везде. И среди тех, и среди этих коренных, красная у них кожа или оливковая, без разницы. Оба сорта местных недовольны тем, как… как у них устроено сейчас все. Они потеряли большую часть независимости и своих земель, они теряют самую свою суть – и многие в этом винят правительство и белых вообще. Не сказать, что они так уж и не правы… Да, спешу напомнить – у нас не случилось крупной войны на рубеже веков не иначе, как каким-то чудом, разумеется. Но… Скажи прямо – вы, ваше ведомство, сунули в это нос потому, что сейчас любая мелочь может поджечь пороховую бочку недовольства коренных, так? Это и есть мой вопрос. Я угадала?

Симмонс чуть помедлил – и кивнул. Эванджелин говорила тихо – так неожиданно в сравнении с ее обычной привычкой, что Джон явственно понял: она отдает себе отчет в том, насколько важную тему задела, и точно так же, как и он, не хочет, чтобы в их разговор кто-то сунул нос со стороны. И нет, сколько бы на не выпила, контроля над собой она точно не теряла, а значит, мелькнувший в речи южный говор – всего лишь прорвавшееся на миг раздражение.

– А теперь – что, если кто-то просто очень хочет, чтобы копы и ФБР вызверились на коренных, а? Информация, чтоб над ней подумать, так сказать.

– Ага. Ты подозреваешь двойное дно?

– Именно, – она со значением прищурилась, поднесла бокал к губам и сделала неторопливый глоток.

– Поразительно. Никто так и не сообразил, зачем я на самом деле мог приехать, – пробормотал Джон. – Даже копы до сих пор молча ломают голову, зато ты… Эва, у тебя поразительно цепкий ум. Я – честно – восхищен.