Призраки Вудстока

– Значит, паб в крайнем случае должен быть ирландским, я понял, – фыркнул Симмонс.

– Соображаешь, напарник. А второе дело требует больше времени, не обессудь – в крайнем случае завтра разберусь. Там оказалось все куда как большим количеством грифов на право доступа обложено, я тут немного пытаюсь просочиться сквозь стену в этом смысле…

– Мэтт! Может, оно того не стоит, а?

– Поверь моему нюху, стоит. Не волнуйся, Терри прикроет – он тебе по этому делу сам отдал распоряжение же посмотреть, что удастся найти, я просто работаю этаким усилителем удачи, и всего-то. В общем, гм, по делу завтра. А досье – сегодня.

– Почти что сейчас, Мэтти. Через полчаса часа я буду в участке. Мне еще с нею сегодня местную молодежь по второму кругу допрашивать, так что я бы хотел знать, к кому поворачиваюсь спиной в толпе, – пошутил Симмонс, и Мур заржал снова, перед тем, как повесить трубку, заметив:

– А она ничего так, кстати!

– Мэтт, черт теб… а, зараза, – в рубке же раздались гудки, и перезванивать, чтобы сообщить, что он думает о муровских шуточках, Джон, разумеется, не стал.

Ну что же, раз так – вперед, день в разгаре, работы впереди полно, сказал тогда сам себе Джон. Первым делом все-таки получить в руки замечательное чтиво от Мура, потом… потом, чертыхнувшись, наскоро пролистать его, поняв, что обстоятельное чтение придется отложить до вечера: на часах к тому моменту будет уже половина второго, а Эванджелин вчера намекнула, что «экскурсию» по кемперскому поселению фестивальных гостей лучше проводить в первой половине дня. Явно она не станет дожидаться его слишком долго – а значит, одним глотком допив кофе (он в участке стараниями офицера Келли был даже на удивление недурным, лучше того, что в мотеле), Джон подхватился и рванул к озеру. Благо, ехать тут было недалеко – считанные минуты.

Его «Форд» смотрелся рядом с щегольским «Чарджером», как дворовый пес рядом с чемпионом выставок – но мисс Фей не стала прохаживаться по этой теме никакими шуточками, по счастью: все-таки на «Файрлайне» хоть и не написано, что он служебный, но для понимающего человека это делается ясным если не с первого, то со второго взгляда точно. Хотя бы по тому простому факту, что у «Файрлайна» был практический пустой бардачок – документы тоненькой пачкой, пачка сигарет, зажигалка… все. Как раз зажигалку Джон и искал взамен некстати отказавшей, когда по кромке почти до конца опущенного стекла побарабанили пальцами, и Симмонса окликнули:

– Припозднились, агент! Я думала, вы появитесь раньше. Добрый день, впрочем, – голос был уже знакомый, а когда Джон поднял голову, то обнаружил, что сегодня его собеседница где-то оставила свою куртку, зато накинула широченную тонкую рубашку поверх спортивной майки, повязав ее небрежным узлом на животе. Рубашку – с броским этническим рисунком, в котором сплеталось зеленое, черное, синее с белым и яркие кляксы алого – трепало ветром, то надувая пузырем, то наоборот, облепливая ею тело, точно мокрой салфеткой. На носу у госпожи эксперта красовались темные очки от солнца – здоровенные «авиаторы» с зеркальным блеском. В остальном ничего не изменилось – прическа прежняя, подвески-амулеты точно так же путаются меж собой шнурками и цепочками, да и выражение лица – все та же неподражаемая смесь проницательной придирчивости, насмешливости и упрямства – на месте.

– Добрый, мисс Фей, – отозвался Симмонс, отметив, что сегодня это самое выражение не несло в себе готовности откусить кому-либо голову или руку, а значит, «топор войны» и правда можно считать временно зарытым.

Джон наконец выловил из бардачка зажигалку, щёлкнул – работает.

– Надеюсь, мне не полагается выволочка по этому поводу? – он чуть усмехнулся, вернул пожитки в бардачок и, с сожалением подняв стекла в машине (через пару часов салон раскалится, как адская сковородка), выбрался наружу. – За опоздание, я имею в виду.

– Это ещё с какой бы радости? – Эванджелин вскинула брови, и совершенно искренняя, при том весьма дружелюбная улыбка расползалась по ее губам – тонким, но отлично очерченным. И, кстати, без малейшего следа помады – ну да конечно, будто женщине вроде нее захочется краситься в такую жару! Неудивительно.

Джон, хмыкнув, покачал головой и признал:

– Вы не похожи на человека, спокойно относящегося к проволочкам и ожиданию, Эванджелин.

– Да бросьте! Я потому и не стала требовать от вас точного времени – понимала, что на вас может свалиться совершенно все, что угодно! – она наконец рассмеялась. – Ладно, закрывайте машину и идём. Сегодня народу еще прибавилось, будет чуть сложнее. Но за ночь у людей первый шок улёгся, и они могут вспомнить ещё что-то. Так обычно и бывает – спросишь, а они тебе – нет, не знаем, не видели. И не слышали, и не помним…! – с этим она взмахнула руками, и, не переставая говорить, направилась с пригорка вниз – видимо, у нее был какой-то план, и Джон попросту решил довериться пока что этому плану.

Вот они спустились ниже, почти к озеру, разминулись с работниками, таскающими доски для сцены, наткнулись на пробегающего мимо Лэнга – всклокоченный сегодня еще больше обычного организатор даже не обратил на них внимания, только заорал кому-то – эй, эй! Ребята, чертовы муниципальщики пригрозили нам, что если полиция сочтет происходящее тут слишком опасным, нам и это разрешение отзовут, и в таком случае, черт возьми, мы вылетим в трубу, так что работайте, работайте, мать вашу, так, чтоб нас отсюда даже бульдозером нельзя было вытащить… успеем построить сцену – нас отсюда не выгонят…!

Заявление было спорным, но не лишенным здравого смысла: мол, у нас все готово, и уже поздно что-либо сворачивать, а если настаиваете, возместите нам издержки… хм. Лэнг, кажется, был тот еще авантюрист. Джон отметил про себя, что неплохо бы потрясти его потом еще – раз уж он так боится отмены события, то будет склонен помочь, наверняка. Фей же продолжала, пока они огибали чужие авто и палатки:

– Не видели и не помним, понимаете – а через день, через два – гляди-ка, и вспомнят, и даже смотреть на тебя будут так, точно ничего и не забывали… так устроена любая разумная – ну или считающая себя таковой – голова. Люди или инакие, не важно: что утэвво, что даже сиды, маахисья или другие обособленные народы, не так важно даже, говорю ведь – все мы устроены слишком похоже в этом смысле: какая разница, какого цвета кожа, или как там устроена биохимия тела, если путаться в рассказах и индеец, и белый, и утэвво будут совершенно одинаково?

Симмонс чуть кивнул – да, в этом рассуждении было некое свежее зерно, не так далеко отстоящее от истины, во всяком случае, такой, как ее понимал и сам Симмонс. Те, кого Фей назвала на научный манер «обособленным народами», в просторечии их звали «тайные» или «скрытые», то есть все не-людские расы, в понимании как раз людей всегда стояли рядом друг с другом, верно. Но хотя что, скажите, такого уж общего у тех же американских утэвво и у сидов Старого Света? Вроде бы ничего – как утверждают и они сами, и объективно даже внешний их вид… а все равно мысленно почти все ставят знак равенства. А что, если эти все отличия вовсе не мешают и «тайным» и «обычным», людям и нет, быть похожими в чем-то более глубоком и важном? Как там она сейчас сказала – как работает любая разумная голова? Видимо, у этой Фей накопился преизрядный опыт, чтобы так говорить, и Симмонс лишь отметил про себя: да, в этом рассуждении явно что-то да есть.

– Так стало быть, одинаково? – уточнил он.

– Исключительно, – подтвердила Эванджелин. – Сегодня, я же говорю, они, например, заливают, что слыхом ни про какую сову-оборотня не слыхивали, а завтра вспомнят, что бабка рассказывала, или дед, или… впрочем, бывает и наоборот, увы: то, о чем обмолвились вчера, не вытянуть никакими ухищрениями через день, хоть лопни. Но вам-то с вашим допросом терять уже нечего – вы вчера ушли с пустым руками, верно?

Она чуть затормозила, обернувшись, и Джон, чуть усмехнувшись, поинтересовался:

– Эва, вы не служили в полиции, часом? Я не очень понимаю, при чем тут сова, тем более оборотень, но вся ваша тирада здорово напоминает рассуждения полицейского о допросах, знаете ли!

– Бо-оже упаси, – скривилась она, презрительно хохотнув. – Нет. Но антропология не менее детективная штука, если хотите знать.

– Хочу, – неожиданно для себя Джон кивнул.

– Что? – о, оказывается, ее тоже можно было подловить на чем-то неожиданном! Очевидно, Эванджелин слегка растерялась, и Джон пояснил:

– Знать, разумеется. Я не очень представляю, если честно, чем вы и ваши коллеги занимаетесь обычно. Думал, копаетесь в бумагах, архивах, записях… так или нет?

Эванджелин покосилась на него, но только хмыкнула, остановившись окончательно и подбоченившись:

– Про вас тоже многие так же думают. Не лично про вас, но про ваше ведомство, я имею в виду. Так как вы себе представляете полевую работу антрополога, мистер Симмонс? Только давайте честно!

– Ну, антрополог – это что-то вроде историка, так? Историки, когда не корпят над бумагами, обычно роются в земле и собирают глиняные черепки. Вам, наверное, черепки не очень интересны, значит, вы записываете всякие сказки и изредка зарисовываете какие-нибудь силки на дикого зверя… Что смешного?

Госпожа эксперт расхохоталась, запрокинув голову, самым разбойничьим образом: за такой развязный хохот обычно ругали подростков любого пола, упрекая в несдержанности, но ее, уже давно вышедшую из подростковости, пожалуй, поди в чем-то упрекни!

– Ничего, простите, – она живо успокоилась, но во взгляде поверх очков плясали такие насмешливые огоньки, что Джон почувствовал себя деревенским дурачком, натурально. Готов был вспыхнуть – он ненавидел, когда его держат за идиота, но тут же передумал и вовсе не подал виду, что его задела эта насмешка. Джону на миг показалось, что она сейчас нарочно пытается его вывести из себя, преследуя одну-единственную цель: чтоб ее оставили в покое. Ну ж нет, дудки – так просто слить шаткое перемирие он не даст. Впрочем, скорее всего она просто не умела держаться иначе: ведь следом она развела руками и тут же пояснила:

– Если бы все так было просто, а! На деле все куда как сложнее. Так, как вы, считают почти все со стороны – ровно точно так же, как копы полагают, что делают за вас всю грязную работу. Я не стану забивать вам голову, но поверьте, в антропологии хватает… всякого.

– Это какого, позвольте уточнить?

– И необходимости лезть через грязищу по полям, и ночёвок едва ли не среди леса или болота, и поездок на другой конец страны – просто потому, что выяснилось: оказывается, жив ещё человек такой-то фамилии, потомок колдуна или шамана. Или отыскалась внучка сказительницы, или вдруг сменил гнев на милость к чужакам тот, кто знает самое большое число песен на родном языке, или вспомнил еще что-то важное последний из всех, кто помнит, как плелся определенный узор в тайнописи, которой пользовались больше века назад… И ты срываешься с места, лезешь через грязь, ночуешь в болоте, наматываешь мили расстояний на колеса – чтобы, возможно, увидеть, что искомый человек в итоге не желает ни с кем говорить, и в особенности с тобой. А может, он или она в запое, в депрессии, просто в скверном настроении или болеет. Или уехал в гости к родным! И всё начинается снова, и ты ищешь ключ к разговорчивости и воспоминаниям – чтобы тебя не послали снова через лес, через поле и болото: убирайся, чертов янки, со своими расспросами, от них никому не становится легче! Что, ничего не напоминает, а?

– То есть, хотя все видят только бумажную часть работы – что у следователей, что у ученых, а на деле мы оба бродим по всякой глуши, ловим сомнительных личностей за шиворот и расспрашиваем обо всяком, вы к этому клоните?

– Вроде того, – Эванджелин сдвинула очки почти на самый кончик носа и наградила Симмонса долгим пронизывающим взглядом.

– Только, хм, по-моему, трупы все-таки в вашей работе встречаются гораздо реже, – дипломатично подытожил он.

– Трупов тоже предостаточно, – отмахнулась Фей. – Я не помню ни одного эпоса или даже просто сказок, где обошлось бы без них, а уж описания – закачаешься! Другое дело, что все эти истории о смертях обычно уже не представляют никакого криминального интереса – но шокировать меня чем-то таким довольно сложно.

– Но не невозможно?

– Нет ничего невозможного, – Эванджелин философски пожала плечами. – Но не в этом случае, я бы так сказала. Пока что, если честно, ничего особенно жуткого я не увидела, зато увидела странное.

– Лаконично, – хмыкнул он.

– Ну а что я ещё скажу? Я еще вчера отметила – что-то не вяжется. Вот сегодня попробуем сложить мозаику хоть отчасти.

– Да уж, может, я не ту профессию выбрал, а? – пошутил Симмонс. – Вас послушать, наука вовсе не мирное и тихое занятие, и уж точно не для слабых духом! А уж какое увлекательное!

– Так и есть. Имейте в виду, если я и преувеличила, то только в том, что ночёвка в болоте и поездка через пятнадцать штатов разом могут оказаться событиями одного дня. И то, кстати, действительно – могут.

– Ну, сегодня нам, я надеюсь, таких фокусов проделывать не придется?

– Сегодня у нас в программе другой фокус – смотреть на всех внимательно. Скажите честно, вы мало кого со вчера запомнили из этой толпы народу, кроме той девчонки, Сары?

– Есть такое.