– Тогда нам не нужно было бы совать голову в долговое ярмо, – подтвердил брат.
– И еще сколько осталось бы! – возбужденно сверкнул глазами второй брат, младший.
– Зачем этому оборванцу столько золота? – проворчал старик-отец. – Нам нужнее.
– Совсем спятили, вы что? – Хати подал голос из дальнего угла комнаты.
– Заткнись! Из-за тебя вляпались! – прикрикнул братец.
– Сам заткнись. Ночь какая на дворе, забыл?
– Вот именно… где мог сгинуть одинокий путник в такую ночь? Да где угодно… – тихо-тихо пробормотала большуха.
Спящий всхрапнул и перевернулся на спину. Голову он запрокинул назад, еще глубже спрятав в капюшоне лицо, зато выставив на обозрение смуглую жилистую шею.
Большуха судорожно сглотнула, прикипев взглядом к лежащему на столе ножу – тому, которым обычно в этом доме резали хлеб. Посмотрела на открытое горло спящего. Снова на нож. Медленно, как завороженная, потянулась к нему.
– Стой, Маки, – старший из братьев (после Хати) накрыл ее руку своей лапищей. – И правда, не стоит.
– Ты чего!?
– Того. С перерезанной глоткой труп если найдут, сразу ясно станет, что не сам он ее себе перехватил, и не волки на тропе постарались. А что этот тип к нам стучался, кто-то мог видеть.
– И что же теперь? Гнить в долговой яме? – Маки говорила тихо, но в голосе прорезались истерические визгливые нотки.
– Нет… просто не так это делается, – здоровяк МэкУдэн неожиданно тихо шагнул в спящему, обхватил его голову ладонями и резко повернул в сторону. Раздался влажный хруст – короткий, по счастью, но от того не менее отвратительный.
– Вот и все, – сказал МэкУдэн. – Скажем поутру, что гость с лавки упал неудачно. А про золото, что у него с собой было, говорить не станем. Нам деньги останутся.
– Деньги! – Маки уже проворно ухватила кошель, распустила шнуровку и лихорадочно пересчитывала монеты.
– Молодец, сын, – каркнул старик. – Потом в лесу кто-нибудь из вас внезапно «клад найдет», и конец нашей бедности!
Все, кроме Хати, приглушенно рассмеялись – все оказалось легче и проще, и перспектива страшной зимы без малейших средств к существованию уже не бродила черной тенью по углам.
– Вы идиоты, – прошипел Хати все так же из своего угла. – Идиоты!
– Заткнись! – теперь ему это сказали хором.
МэкУдэны снова занялись подсчетом и дележкой денег.
Спать они так и не легли – оторваться от блеска золотых монет в руках было невозможно. Утро выдалось туманное, глухое, будто солнце раздумало вылезать из-под земли полностью.
Едва деревня начала просыпаться, убийцы случайного путника, даже не думая прятаться, а наоборот, громко, но фальшиво причитая, вынесли завернутое в холстину тело из дому. Когда опустили на землю, ткань провокационно развернулась, явив всем неестественно вывернутую шею
Соседи собрались вокруг.
– Кто помер-то у вас, а? – спросил кто-то.
– Да путник какой-то ночлега попросил вчера, ну мы и пустили. Он уснул почти сразу на лавке, а ночью, вот беда, сверзился неудачно, шею сверну-у-у-ул! – Маки протерла абсолютно сухие глаза уголком платка, накинутого на плечи, сама тем временем настороженно зыркая по сторонам.
Соседи попереглядывались. Они прекрасно знали МэкУдэнов, и почти все сразу же подумали, что тут что-то нечисто. Чтобы эти нищие, что крысы в пустом доме, и столь же скупые люди пустили к себе в ночь Ворот Зимы какого-то незнакомца просто так, никто не верил. Он должен был посулить им хорошую плату за ночлег. Про то, в какие долги сейчас должны будут залезть несчастливые родичи Хати, тоже все знали… Незнакомец при деньгах не пережил ночь в доме людей, которым деньги отчаянно нужны – разве это совпадение?
– А при нем что ценное было? – осторожно спросил старший МэкНайр.
– Нет, ничего не было-о-о! – заголосила еще фальшивее большухи жена младшего брата Хати
– Ты на что это намекаешь, соседушка? – старик МэкУдэн постучал по земле клюкой. – Мы что, варнаки какие? Да этого мужика на дороге разбойники обобрали, он насилу ноги волок, когда к нам пришел – оборванный, побитый, без монетки в кармане! То-то радовался, что ночлег нашел – ночь бы эту пережить, сказал, и значит, уже ничего не страшно будет.
Арвэсцы покачали головами – речи старика показались всем разумными, возразить было нечего.
А старик, помолчав, продолжил:
– Да видать судьбина такая у парня – от бандитов жив ушел, да вон оно как – сам убился… Зор прибрал. Его ночка-то была, темная…
Едва он договорил, толпа внезапно громко охнула и притихла.
Откинув холстину, труп, деревянно выпрямившись, рывком сел. С омерзительным въедливым хрустом медленно повернул скособоченную голову, возвращая ее на место, и громко, жутко расхохотался. Он смеялся так, что задрожали ставни у ближайших домов. Одновременно со всех сторон раздался вой – еще более ужасный, чем хохот покойника.
Мертвец поднял обе руки, заслоняя лицо, скинул капюшон – и в тот же миг на голове его возникла костяная маска. Точнее, олений череп, приспособленный вместо маски.
И сразу стало понятно, что ни человеком, ни элро ночной гость не был никогда. А был это – сам Зор-Ловчий.
– Ночной Охотник, пощади! – не своим голосом взвыл кто-то в толпе.
Не переставая смеяться, Зор одним текучим движением поднялся на ноги, буквально из ниоткуда, из воздуха вынул копье, взмахнул им и гулко возвестил:
– По поступкам и воздаяние!
Рычаще-низкий голос Души Ловчих раскатился вокруг, как разлитая горячая смола.
В тот же момент в Арвэс со всех сторон ворвались Гончие Зора.
Оборотни не обошли ни одного двора, оставляя за собой растерзанные в клочья тела и лужи крови – по счастью, рвали они только скот. Во всех дворах – скот, а вот у дома МэкУдэнов… Их даже похоронить потом не сумели нормально, от тел осталась только невнятная мешанина раздробленных костей и плоти, растянутая по всему двору.
Двор подожгли вместе с останками, и стояли с ведрами и бочками воды наготове, пока тот не прогорел до черных пустых угольев – кто предложил, сейчас уж и не вспомнить, но возразивших не нашлось, ни одного арвэсца.
Оро замолчал, прервав рассказ. Подкинул в огонь еще хвороста. Пламя жарко обняло сухие ветки, высветив сосредоточенное лицо гаэльца.
Амир поежился, хотя мерзнуть давно перестал. Оро продолжил:
– В общем, в живых из той семьи остался только Хати – и то его знатно потрепали, да так, что зиму он не пережил. Но про то, как судачили его родственнички, планируя убийство незнакомого путника, именно он рассказал потом. Он даже в огонь на двор сам сигануть собирался, да вот отец мой помешал, за шиворот схватил и держал. Может, зря удержал, все одно Зор прибрал потом. А мы без скотины и сами едва пережили ту зиму. Во всем Арвэсе осталась только одна корова – и та была хромой и шелудивой, ее на мясо забить вообще хотели, да пришлось вот оставить.
– Ну, после гончих наверняка мясо-то осталось, не могли же они все съесть, – неуверенно предположил Амир.
– Ха, наши тоже так подумали – да только все оставшееся мясо в буквально считанные минуты пошло гнилостной радугой и расползлось в слизь, – Оро скривился, явно припоминая в подробностях, как это было.
– Но вот что удивительно, – продолжил гаэлец. – Корова за ту зиму отлично доиться начала. И выздоровела, хотя хромала все равно чуть-чуть. Вся деревня на поклон ходила за молоком – только им, почитай, кормились, зерновые-то запасы тоже наполовину истлели все прямо в амбарах. Да еще охотой промышлять пришлось – хотя страшно было ужас как. Охотой-то тоже Зор заведовал…