Точильщик

Но он тут же позабыл об этом. Лебик принес отлично вычищенную куртку…

Надевая ее, Сюрко посмотрел на часы, украшавшие лавку. Стрелка показывала пять часов.

– Сосед, – обратился он к Брикету, – в знак того, что ты не в обиде, не отобедаешь ли со мной?

– С удовольствием, тем более что дома у нас едят еще по-старому, и время обеда уже давно прошло.

Тут надо внести разъяснения. Дело в том, что время обеда в том далеком 1795 году еще не установилось.

Когда-то в Париже обедали в два. Зрелища начинали работать в четыре и заканчивались в девять, ко времени ужина. Этот порядок был нарушен общественными потрясениями.

Революция изменила время работы чиновников. Они стали работать с девяти часов утра до четырех часов дня. Соответственно обедать стали в пять и даже в шесть часов.

Актеры тоже вынуждены были перенести свои спектакли на семь, и заканчивались они теперь в одиннадцать.

Итак, в пять часов дня гость и хозяин уселись за стол. Хорошее настроение Сюрко было так очевидно, что не переставало удивлять госпожу Сюрко и соседа.

Чтобы не мешать мужчинам, Лоретта велела подать себе обед в ее комнату.

После обеда, за которым было выпито три бутылки старого вина, по признанию хозяина, из монастырского погреба, соседи решили окончить вечер так же приятно, как начали. Они взялись за карты, решив составить партию в пикет по двенадцати су за ставку.

Сюрко, подогретый старым вином, возбужденный зрелищем на Гревской площади и сознанием своего богатства, хохотал и даже стал напевать некогда любимые песенки.

Брикет, явно заинтересованный, попытался выяснить, в чем причина такого возбуждения.

– Может, отменим партию? – предложил Брикет.

– Никогда! – вскричал Сюрко, только что выигравший двенадцать су.

Брикет скорчил жалкую гримасу. Сюрко рассмеялся:

– Не горюй, сейчас я развеселю тебя! У меня в погребе есть прекрасное вино, которое я берегу для хороших друзей!

– Отлично! – повеселел галунщик.

– Лебик! Возьми в погребе кувшин с мальвазией и принеси нам пару стаканов!

– Хорошо! – проревел Лебик.

– Сейчас мы угостимся настоящим нектаром, – обратился хозяин к гостю.

– Тем лучше, – облизнулся Брикет.

Они подождали несколько минут.

– Пока твой Лебик повернется… – рассмеялся галунщик.

– Это животное настолько глупо, что он мог налить стаканы и не догадаться принести их нам.

Брикет остановил его, видя, что тот намеревается опять звать Лебика.

– Оставь его, а то он еще чего-нибудь выкинет. Пожалуй, я сам схожу за стаканами, это будет скорее!

– Коли есть охота…

Оба стакана, как и предсказывал Сюрко, стояли на подоконнике, а Лебик уплетал баранью лопатку.

– Вон мальвазия в стаканах, – промычал он.

– Что ж ты не принес на стол?

– Хозяин этого не приказывал.

Брикет взял поднос и вернулся к столу.

– Ну как, соседушка? – спрашивал парфюмер при каждом глотке. – Не правда ли, отличное вино?

– Не мешало бы повторить, чтобы распробовать получше, – схитрил галунщик.

Ответить Сюрко не успел. Глаза его странно замигали, рот открылся, как будто он хотел что-то сказать, и он скатился со стула, ударившись об пол.

– Э, соседушка, да ты совсем пьян! – воскликнул Брикет, наклоняясь, чтобы поднять своего собутыльника.

Он попытался повернуть его, но тут же понял, что с ним что-то не так.

«Похоже, что с ним удар», – подумал он.

На его крик вбежала Лоретта. И тут же разослала всех, кто был под рукой, за врачами.

Явились два врача и, расспросив об обстоятельствах, предшествовавших этому случаю, пришли к выводу, что чрезмерное возбуждение и слишком плотный ужин были причиной апоплексического удара. Они же констатировали смерть.

Единственная радостная минута в жизни принесла этому угрюмому человеку смерть.

Лоретта, сомневаясь в приговоре докторов, приказала не хоронить его сразу же. Но по прошествии трех дней сомневаться уже не приходилось.

Когда покойного Сюрко заколотили в гроб, обшитый трехцветной саржей, Лоретте ничего не оставалось, как распорядиться о доставке его прямо на кладбище, так как церковные обряды были запрещены.

Кладбище Кламар было расположено довольно далеко, и, когда носильщики доходили до улицы Лусталот, они изнемогали от усталости и жажды.

Улица Лусталот, проходившая рядом с кладбищем, была занята виноторговцами.

Перед дверьми этих лавок были устроены специальные подмостки, куда можно было поставить носилки с гробом. Таким образом часто возле какого-нибудь дома могло собраться восемь-десять гробов, ожидающих своих носильщиков.

И надо сказать, что мертвецы не скоро попадали в свое последнее пристанище. Случалось, носильщики были настолько пьяны, что хватали первые попавшиеся носилки и волокли, не зная точно, тот ли это мертвец, – гробы были все одинаковые. Случалось, что у них не хватало денег расплатиться с хозяином лавки, и тогда покойник оставлялся в залог. Случалось, что пьяницы просто забывали гроб на подмостках и уходили.

Так как у Сюрко, кроме Лоретты, не было родственников, то ей самой пришлось заниматься всеми вопросами похорон.

Она рассчитала, что возьмет Лебика и одного наемного носильщика. Женщинам в то время провожать гроб на кладбище было не положено. Носильщик оказался человеком низкорослым. К тому же Лебик шагал широко, и тот едва поспевал за ним.