Тайна горного озера

Худоба, еще более проявившаяся после ареста, ясно говорила о том, что двухмесячная отсидка не пошла ему на пользу.

И лишь ответы – дерзкие, насмешливые, зачастую ставившие в тупик неопытных следователей, выдавали, все это время копившуюся в нем, дикую энергию, необузданный неуравновешенный нрав и высокомерие господина перед плебеями.

Но худо-бедно процесс приближался к концу и пухлая папка протоколов, составленных со слов, не скрывавшего свое прошлое, барона Унгерна была тому хорошим подспорьем.

– В одном виноват – слишком мало ваших стрелял, – чистосердечно признавался пленник, получая за это от следователей очередную папиросу.

Без которых особенно трудно приходилось такому заядлому курильщику, каким был барон.

И все же не ради такой благодарности, не скрывал Штернберг своего отношения к Советской власти.

– Но ничего, будет еще кому очистить Россию от большевиков. Дайте срок, – скрипел он зубами и в награду за словоохотство снова то и дело требовал папиросу, накуриваясь к концу допроса до одури.

А однажды, когда, казалось бы, все было ясно и обвинителям, и подследственному в исходе будущего процесса, это дело основательно застопорилось.

Началось же всё, когда рядом с обычными ревтребунальцами, с их по-мальчишески значительным видом, увидел барон не праздно любопытствующее начальство из штаба округа, а совсем наоборот – приветливую улыбку, знакомую ему еще по Монголии.

– Здравствуйте, Роман Федорович! Присаживайтесь, – жестом отпуская охрану, радушно пригласил, его ближе к столу коренастый сорокалетний командир с лицом, обожженым тем же гобийским злым пустынным солнцем, что и у самого барона.

– Я бы не желал Вам того же.

– Что так, господин Унгерн? Или поражения простить не можете?

Комкор Петр Щетинкин мог позволить себе насмешку.

Это его летучий экспедиционный отряд совсем недавно, двумя месяцами раньше – в августе 1921 года – в пух и прах разбил полки несостоявшегеся диктатора Хутухты. За то и орден на груди – Красного Знамени.

Именно к Щетинкину тогда привели барона, выданного своими же подчиненными из конно-азиатской армии, вовремя понявшими, что бежать из окружения некуда.

– Тогда я, Роман Федорович, дал маху – не выведал у Вас – куда обоз скрылся. Думал, что и так догоним. Да…

Пленный при этих словах словно помолодел, разогнулся на своем табурете, расправил худые плечи, озорно блеснул повеселевшими глазами:

– Черт лысый вам достался, а не обоз. У Фреда сто дорог и ни одной протореной.

Чем непроизвольно выдал часть тайны.

– У Фреда? Какого? – заинтересованно переспросил Щетинкин. – Уж не у Фердинанда ли Оссендовского – бывшего адъютанта Вашего?

– Неважно, – снова уперся глазами в пол барон, – главное, что жизнь не зря прожил, и ты, краснопузый, еще вспомнишь обо мне, когда самого к стенке приставят.

Так и не сказал ничего больше Унгерн про то, о чем до этого и вовсе не упоминал:

– Как и куда отправил награбленное? Где велел поляку спрятать те немалые сокровища.

Даже в зале военного трибунала, выслушав приговор, еще раз, напоследок, победно глянул в глаза Щетинкина.

Мол:

– Попомните еще!

Лишь в юности похоже складывалась жизнь этих, столь непохожих друг на друга людей.

Барон Унгерн фон Штернберг – потомок тевтонских рыцарей, как и полагалось на его древнем роду, окончил элитное Павловское военное училище, есаулом служил в Забайкальском казачьем войске.

И Петр Щетинкин, хоть и из крестьян, но тоже стал военным.

Правда, лишь в первую мировую войну сделал карьеру – на германском фронте выслужился, дошел до штабс-капитана, оказался за героизм, проявленный в сражениях кавалером четырех офицерских Георгиев.

В боях с германцами тогда оба прослыли храбрецами.

Да и потом, в гражданскую, оказавшись по разные линии фронта, не затерялись они среди других.

Унгерну сам адмирал Колчак вручил погоны генерал-лейтенанта и предписание стать во главе конно-азиатской дивизии.

А Щетинкин свой северо-ачинский партизанский отряд сам превратил в армию. Потом командовал Енисейской стрелковой дивизией. Был среди тех, кто судил в Иркутске колчаковских министров.

И вот надо же, выходит, самолично помножил, как потом говорил, на ноль и барона Унгерна.

Хорошо служил Щетинкин.

Но все же не зря злорадствовал тогда, на допросе, барон. Не забыли ему потерю «золотого обоза».

Правда, пост предложили все же немалый для любого другого – начальника штаба пограничных войск Сибирского Военного округа.

Да только для бывалого ли командира такая работенка:

– Контрабандистов ловить и в глухомани таежной – заставы строить?

Не выдержал он, попросился обратно:

– В Монголию.

Рапорты сдал один за другим, клялся, что разыщет следы упомянутого Унгерном «Фреда»:

– Скорее всего Фердинанда Оссендовского.

Обещал, что обязательно вернет республике утерянные сокровища.

И добился-таки своего – получил мандат инструктора Государственной военной охраны, тогда уже Монгольской республики.

Куда отправился не мешкая, с первой же оказией.

…В Ургу въехали ночью.

И если бы не прошлый опыт Петра Щетинкина, кто знает:

– Сколько бы петлял по грязным кривым улочкам их конный отряд, составленный в основном из новиспеченных командиров Народной Армии – выпускников Российских военных школ? Или вот таких как их самый старший – комкор Щетинкин – из бывалых вояк?