Замещение. Повесть

– Я мужик, черт возьми! – возмущался Кизяков.

Агент оглядел его – неспортивный дряблый толстяк, но действительно еще в соку.

– Мне не нужно определяться, я таким родился. И не навязываю свои взгляды кому бы то ни было.

– А я никак не могу определиться, – жаловался Агент. Он не знал, как помочь его стране – здесь тоже вряд ли получишь ответ. Да и возможно что-то насильно изменить в принципе?

– Неопределившиеся – прекрасный материал для манипуляций.

Агент сказал:

– Я могу быть размазней, когда жизнь хороша, и жить хорошо. Но когда опасность – подбираюсь, знаю, что делаю. Тогда понимаю, кто я.

Политолог строго заметил:

– Мы занимаемся самоопределением каждый миг нашей жизни. Как поступить, что сказать и о чем промолчать? Где добро, где зло? И успокаиваем себя, свою совесть уговорами на относительность всего и вся.

– А вы определились?

– Пришлось, жизнь заставила.

– Да, но самоопределение часто граничит с фанатизмом и даже сумасшествием.

– Как и самые великие убеждения.

14

Странная вещь! – удивлялся Агент. – Все складывается только из недоверия держав! Совершается разделение на отдельные не признающие друг друга сообщества. Откуда оно возникло? В офисе Движения это всегда вызывало сожаление.

На одном из собраний участников снова возник спор по этому моменту истории.

Дон Кихот, как всегда, доминировал.

– Да, в нашей истории был момент, когда проклюнуло робкое сомнение, – говорил он своим колючим голосом. – А надо ли враждовать? Перед обрушением Советского союза наш наивный лидер, выдвинувшийся из глубинки, за границей братски обнимался с главами Запада, и те тоже искренне обнимали его.

– И что же? – поразился совпадениями Агент. В его мире тоже был такой удивительный момент зыбкого равновесия.

– Это был переломный момент! История могла повернуться по-другому.

Дон Кихот на миг задумался.

– В том наивном лидере есть некая тайна русской истории. Все было заморожено навсегда, и вдруг – появился он, словно посланный с неба. И все изменилось: отсутствие цензуры, свобода выезда, возможность читать, что хотим, права личности. Нормальное устройство жизни.

Толстый филолог чуть не всплакнул:

– Это было детство наших родителей, когда они поверили в чудеса. Но сейчас в чудеса я больше не верю. Реальность к этому не располагает.

– Он был камертоном – обнажились все противоречия в народе. Открыл ящик Пандоры, и темные силы зашевелились, вылезли наружу все, кто имел знания в пределах советской школьной программы, и опыт борьбы за приличное место и большие гонорары, и они перевесили чашу весов. С тех пор недоверие стало бесповоротным. Народ снова и снова встает, проклятьем заклейменный.

Кто-то робко возразил:

– А страшный голод? Мешочники, челноки?

На него набросились:

– Разве он виноват, а не КПСС, который вызвал обрушение экономики страны и голод?

В зале сидела вместе группа несогласных.

– А погромы армян в Баку? А попытка захвата десантниками Вильнюса?

– У всех бывают ошибки. Только у лидеров и маленькие ошибки в желании улучшить оканчиваются страшно.

Из группы несогласных кто-то сказал умоляюще:

– А я не могу уйти от мысли, что он развалил страну. Сидит это во мне, и все тут.

Посыпались ставшие банальными обвинения и оправдания. То была все еще не определившаяся до сих пор в умах полоса истории. Из зала кричали:

– Кто их сюда пустил?

Дон Кихот возмутился, как будто то время происходило сейчас:

– В каждом народе есть неандертальцы, носящие природный эгоизм борьбы видов, дарвинизма. Только человек, потерявший разум и совесть, может сказать, что перестройка оказалась бедой не только для народов СССР, но и для соседей. Бывшие члены ЦК КПСС, вылезшие из небытия, утверждали, что наивный лидер не имел волевых качеств вождя, не смог пересилить себя и подавить несогласных с линией силовым методом, как сумел настоящий вождь – Дэн Сяо-пин, расстреляв толпы на главной площади страны.

– Это бесчеловечно! – гадливо поморщился толстый филолог. – Отсутствие элементарной способности сострадания к мукам своих соотечественников, переживших трагедию террора. У нашего лидера в душе было какое-то глубинное отторжение насилия, осознание ценности человеческой жизни.

До сих пор молчавший Близнецов взбодрился:

– Весь мир воспринимал его как национального героя! – Освободил от чуждой всем сталинской системы.

Надменный студент с копной черных волос на голове подал голос строгим тоном:

– Дал свободу выражать свои мнения, критиковать первых лиц. И не держался за власть.

Дон Кихот убежденно заключил:

– Благодаря ему исчез страх погибнуть в результате ядерной катастрофы.

Агент поразился совпадению – в его мире как раз после ослабления одной из империй началось дружеское общение, президенты ощутили, что нет уже непримиримого противостояния, и братски обнялись друг с другом. Пересилило обоюдное доверие, и агрессивные силы во всех странах, непонятно почему упорствующие, отступили. В том переломе победил мир, и все страны стали настоящими партнерами, может быть, навсегда.

Это и была развилка, когда его мир и здешний стали различаться.

15

В мире Агента с давнего времени люди, в результате правильно поставленных образованием мозгов, научились видеть в настоящем одновременно все исторические эпохи, словно глядя сразу в необъятную чашу прошлого, настоящего и, над головой до края горизонта, – будущего. Такой широкий обзор вытеснил страх смерти, сиюминутную озлобленность, доходящую здесь до физического воздействия на тела противников.

На занятиях с учениками в парке он предлагал смотреть в небо, прикрытое высокими верхушками могучих деревьев. Они тоже задирали головы.