Замещение. Повесть

Дети из этих семей опять удивили его. Они были похожи и не похожи на детей его мира – те же, поскольку человек не меняется, но, наверно, потребительский мир испортил их.

Они были какие-то отрешенные, настроенные скептически. Парень с цветными волосами ломаным басом гудел речитативом старый рэп:

– Жду тебя на дне,
мне нравятся девочки помутней.

При опросе выяснилось, что все много времени проводят в виртуальной реальности, сидят в интернете и гаджетах, игнорируя официальный комповизор. Там тиктокеры поют, кривляются, имеют миллионы лайков. Девчонки пишут о том, как использовать тени и губную помаду, и становятся чемпионками по числу подписчиц.

Только там они находят отдушину, потребность выплеснуть свои сны, обиды, сокровенные чувства. Но, сколько бы ни называли своих виртуальных собеседников друзьями, боятся – не дай бог! – называть себя и остаются инкогнито.

Близнецов разъяснял, что соцсети – свидетели крайнего одиночества, возможность хоть с кем-то поговорить. Все говорят о детских травмах. Мама в детстве не купила электросамокат, и это наложило отпечаток на жизнь взрослого балбеса, желание отомстить и разрушить мир. Это большая опасность для культуры, поскольку каждый идиот имеет возможность напечатать все, что угодно. Посредственность потребляет посредственность. Она множится, удесятеряется, опускается все ниже и ниже. У тебя миллионы подписчиков, и ты должен всем нравиться, в том числе тем, кто не может сложить несколько букв. Что это?

Агент начинал понимать, что здесь Интернет – великое добро и великое зло. Как атомная энергия, которая способна изменить и улучшить мир, и – уничтожить его. Интернет уничтожает культуру, которая строится на избранности. Сейчас великие фильмы доступны любому, и после «обнуления» прошлого оказались никому не нужны. Отменено преодоление трудностей познания, которое необходимо, чтобы что-то узнавать, чем-то овладевать, приподниматься на ступеньку выше. Интернет убрал эти ступени. Теперь даже в магазин ходить не надо – тебе все принесут.

И мы там, у себя спохватились, – думал он, – и я оказался здесь в поисках решения той же проблемы.

Когда влез в дела школы, он расцвел, снова в его душе поселилось то творческое состояние, что было в нем раньше.

Он старался проводить занятия на воздухе, в парке. Под могучими липами, дубами и каштанами с увлечением рассказывал ученикам о «зеленых технологиях», которые будут гармонизировать планету, сделают ее сказкой. Тех, что требовала бескомпромиссная в юности Грета Тунберг, несмотря на времена разразившегося топливного кризиса.

Среди окружавших его учеников сообразительные стали подкалывать учителя:

– Это неправда. Сейчас в мире продолжается топливный кризис – какие тут зеленые технологии! Давно забыли о ветряках и солнечных панелях, что были на первом месте в прошлом.

Он усмехался, в его мире как раз давно нефть и газ заменены ветряками и солнечными панелями.

Близнецов предупреждал его о пороках образования. В школах сохраняется унификация программ, а не ориентация на развитие личности каждого и уважение к труду профессионала, к творческому человеку. Студентов вузов учат тому, что главная задача – максимизация прибыли, рост валового продукта и управление инфляцией. Винтики востребованы, ибо господствующая здесь система – капитализм полупериферийного типа, с большей, чем на Западе, ролью бюрократии.

Образование здесь становится элитарным. Если ты не абсолютный гений, да еще способный расталкивать локтями всех остальных, а умный, но скромный ребенок из бедной семьи в депрессивном регионе, ты в элитный университет не попадешь.

Странно, образование до «обнуления» ругали за то, что оно стремилось готовить гармонично развитого человека, а рынку и бюрократии нужны специалисты, востребованные экономикой.

– Я не знаю, Менделеев – это русский ученый? – вопрошал Близнецов. – Он подарил свою таблицу России, или всему миру? Нам надо готовить таких людей и для нашей страны, и для всего человечества.

– Россию любить будут тогда, – добавлял он, – когда мы будем творить для всего мира, дарить культуру, науку, знания, действуя по логике, противоположной нашей логике. Если мы будем работать только сами на себя, то нас не будут ни любить, ни уважать, и правильно сделают. Если наш автор напишет роман, который переведут на десятки языков мира, то это будет развитие России. Советский Союз уважали не только потому, что у него была сильная армия или он давал деньги кому-то, а потому что во многих странах мира были выпускники наших университетов, потому что советские фильмы смотрели во всем мире, потому что нашу музыку, картины, книги слушали, смотрели, читали везде. Потому что Гагарин был символом не только нашей страны, но и человечества, покорившего космос.

____

Агент вдруг понял, что это неподъемно. Дети настолько ушли в виртуальные иллюзии, зомбированы пропагандой опрощения в состоянии постоянных нехваток, что в лоб их взять нельзя. В начале нужно организовать систему познания мира, исходя не от языка, всего написанного и наговоренного. Как писал поэт из параллельного мира:

История живет в сознании,
В проекциях его пути,
Рожденных бредовыми снами,
Где полных истин не найти.
Обрывочна, рождаясь зыбко,
Как движущиеся облака,
Уходит, оставляя слепки
Лжи образа в словах, руках.

Ведь, написанная история благодаря языку превратилась в Книгу, как говорили старые философы. Но где есть язык – там нет сознания. Нужно расколдовать культуру. Надо учить не тому, что написано языком, а через язык. Ведь сам Иисус восставал против церкви, превратившей его необычайные слова в бездушную догму: «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что затворяете Царство Небесное человекам; ибо сами не входите и хотящих войти не допускаете».

Все, что написано, стилом или кистью, – все это живая память, – рассказывал он детям. Когда вглядываешься в средневековый портрет молодой женщины с обручем на голове, открывающим белый лоб, и благородными кудряшками прически, и видишь ее живой взгляд – ощущаешь то древнее время.

В мире Агента, на его даче висели копии живописных полотен разных эпох, которые он собирал всю жизнь. Часто он, уставший после косьбы переросшей травы на даче, лежал на кровати и пустым взглядом рассматривал картины. Свежий воздух из окна веял зябкой сыростью. Перед глазами он все еще махал старинной косой предков – раритет из сарая, которой недавно косил, с деревянной ручкой, крепко стянутой лозой вокруг древка.

На дощатой стене у ног картина маслом: древняя церковка и рядом копна – свечой, из нее торчит шест. И рядом под хлипким покрытием-крышей пласты сена.

Это, наверно, гены. Его тянуло на крестьянские работы. Томительная, но чем-то приятная ходьба по полю, косьба с облегчающими рывками древка косы, звуки заточки, не задевая ладонью самого острого лезвия…

И вдруг сразу ощутил картину на стене живой: домовитого крестьянина, аккуратно и артистично уложившего копна, любящего семью и богобоязненного, и множество мелких внутренних состояний, – увидел живую историю!

И другие картины на стене – ожили! Вот заполнившая все пространство мощно скрученная синяя глыба дерева, космически непредсказуемая, подавившая сзади робкие прямые линии изгороди, – прорыв к новым возможностям изображения природы в мироздании.

Когда застывает взгляд – останавливается, застывает жизнь.

После занятий Агент возвращался в офис и, разгоряченный, доказывал:

– Победить можно лишь тогда, когда появится свободная личность, отбросившая догмы языка и изобретающая свой язык. Нужно начать с объяснения сути языка.

Его соратники-спорщики ехидно замечали:

– Это о своей любимой личности, а не о стране?

– Чем больше свободы, тем меньше любви. Ты хочешь, чтобы мы отвязались от жизни и ушли в пустоту.

– Наоборот, хочу снять преграду между культурой и жизнью.

Надменный студент с копной черных волос презрительно сказал:

– Это самый долгий путь. Гораздо быстрее – срыть всю старую систему и поставить нормальных управленцев и учителей – и мозги населения начнут недоумевать, как это они так думали раньше. И воспитание нормализуется.

От него отмахнулись.

– Знать бы, как срыть.

Правда, Агент тоже не мог решить этой проблемы. Как перейти от поиска истины к действию? Оказалось, в этом был камень преткновения и для соратников. Это вызвало яростные непримиримые споры.

Он говорил:

– Когда переходишь к действию, необходимо некое единство, сформулированность. Действие есть превращение потенциального множества в реальное единство, писал, в эпоху до «обнуления», философ Юрий Лотман. Множественность – для мысли, остается позади.

На него насмешливо накинулся Дон Кихот с вздыбленным венчиком редких волос:

– Хорошо формулируешь! Как можно прийти к реальному единству, когда мы тут, в своем кругу, не можем договориться?

Толстый филолог, горюющий по исчезнувшей любимой радиопередаче, неуверенно сказал:

– Когда одно единство побеждает другое, возникает искушение победить чужую точку зрения и убить ее носителя.