Иван кивнёт, а сам решает: чекушки мало. Выяснил уже: от четверти у бабы язык не развязывается и сговорчивости не прибавляется. А от трёх четвертей в сон клонит. Так и стал приносить по «поллитре». Поначалу дорогую водку брал, хорошую, но очень скоро перестал тратиться: Людка любую сивуху готова употреблять. Выпьет, развезёт её, про жизнь деревенскую расскажет, слезу, бывает, пустит. Ивану и про окружающих послушать интересно – авось пригодится. А про Людмилу главное волновало – есть ли родственники? А их не было. Вот и стал Иван соседку круче прежнего осаждать. Как всегда, с судьбой о справедливости поболтал: участок у него узкий, у самой дороги, всего 20 соток, а выпивохе этой 30 соток перепало. Не многовато ли? Покупать у неё – глупость несусветная, всё равно деньги пропьёт. Так пусть за бутылку и отдаст Ивану участок. Разве не справедливо? Справедливо! Сколько захочет? Ящик? Получит ящик. Он и два поставит – пусть упьётся. Только после сделки – где-нибудь в канаве.
– А ты наливай, Ванечка, наливай, – мурлыкала соседка. Его от этого «Ванечка» передёргивало, но терпел. Дело превыше всего. Справедливость вершится: земля с землёй воссоединяется.
Закуски он приносил мало. Кусочек сала, пару солёных огурцов да полбуханки хлеба. А то и накладно выходит, и опьянение дольше не наступает. Но Людмила и без закуски справлялась. Махнёт стакан горькой – рукавом залихватски занюхает. Бывает, закашляется чуть не до рвоты, но ни разу не было, чтобы её вывернуло.
– А чего ж сам-то со мной не выпьешь никогда? Брезгуешь? – спрашивала, а сама на водку косилась, как бы и правда гость не покусился!
– Пей на здоровье, – глухо отзывался Иван и добавлял мысленно: «Сколько влезет, пей! Лишь бы подпись в нужное время в документах поставила, хоть крест какой полуграмотный». – Когда нотариуса-то звать, Людка? Или ты уже не согласна на сделку?
– Согласна я, Ванечка, согласна! – Людка вдруг стакан критически осмотрит: достаточно ли чист? Будто впервые заметит, что нечист: и гостям не предложишь и самой бы ко рту не нести, но всё равно новую порцию водки в себя вольёт. – Завтра вон и зови своего нотариуса!
– А вот завтра и позову! – Иван глаза прищуривает: не дурит ли его баба?
– Вот прям завтра и зови, Вань.
Домой Иван вернулся в приподнятом настроении. Дома ждала жена, Алевтина, на пять лет старше него самого. Ему сорок восемь, ей – пятьдесят три. Сына четырнадцатилетнего, Георгия, воспитывали. Жили не сказать чтобы совсем уж душа в душу. По части рукоприкладства Алевтина Ивану фору даст, а уж по склонности к аферам далеко и обгонит! И даже никакими сказками о справедливости свою жажду наживы покрывать не стремилась. Внешностью Алевтина обладала яркой, даже можно сказать – цыганской: чёрные глаза с длинными ресницами, тёмные распущенные вьющиеся волосы не удерживались ни под одной косынкой, тонкие черты лица, смуглая кожа. Одеваться она предпочитала пёстро: носила яркие сарафаны и платья, покрывала плечи цветастыми шалями.
– Я тебе сразу сказала: старая дура долго ломаться не будет! – Алевтина поставила перед мужем тарелку с горячей молодой картошкой, подложила со сковороды котлету и выставила на стол миску с салатом из огурцов, помидоров и зелени. – Поешь и Степанычу позвони, хотя нет… Позвони нотариусу немедленно. Пусть прямо с утра приезжает, а то потом эта сука фортелей каких-нибудь навыкидывает. Давай-давай, – она отобрала у мужа вилку, – позже пожрёшь, сначала дело.
***
Не было ещё и 10 утра, когда на порог Людмилиного дома явился нотариус с подготовленным пакетом документов.
Выглядела хозяйка с утра плохо. Одутловатое иссиня-серое лицо, лоб в испарине, одышка – всё выдавало в ней серьёзное нездоровье. Рукой грудь растирала да постанывала, если не сказать поскуливала.
– Ох, Ванечка, это уже и вы? – спросила она, не поднимаясь из постели. Говорила тяжело, с присвистом, слова не договаривала, не продыхивала.
«Вот-вот дух испустит», – подумалось Ивану, и он махнул Степанычу: не тяни, ещё, не ровен час, окочурится, не подписав!
– Людмила Валерьевна, вам всего-то и надо парочку автографов оставить. Справитесь?
Иван сделал нотариусу страшные глаза: не задавай лишних вопросов! Что значит – справитесь? Обязана!
– А ты, Ванечка, что ж за мошенника ко мне прислал?
– Я не мошенник, – озлобился нотариус, – документы имеются…
– Ты, видать, Люд, совсем мозги пропила, – процедил Иван.
– Видать, и пропила, а ты подливал, – не осталась в долгу Людмила, с трудом выталкивая из себя слова, – и до инфаркта меня, похоже, допоил. Сегодняшний день не переживу, плохо мне, сердце давит. А ты оставайся с этой мыслью, убийца. А дом я ещё два месяца назад продала, новые хозяева мне пожить разрешили, пока сами не въехали.
– Так зачем же ты водку мою пила?
– Вот ты, Ванечка, всю сущность свою и вывалил. Думаешь, не поняла я, зачем ты ко мне захаживал? Хотел на халяву участок получить? А я водочки попить на халяву решила! Что, съел? Думал, самый умный? А вот и поумнее тебя есть. Живи и помни, что какая-то пропойца тебя вокруг пальца обвела. А настоящий нотариус перед сделкой всегда участок проверит, – она перевела взгляд на Степаныча, – так что гони этого пройдоху прочь! Ничего не подпишу, да и силы моя подпись больше не имеет – не мой теперь дом!
Она вдруг разом сделалась бледной, охнула и потеряла сознание.
– Что теперь с этой старой сукой делать? – растерялся Степаныч.
– Здесь оставим. Пусть подыхает, если ещё не сдохла.
Иван смачно сплюнул себе под ноги и едва удержался, чтобы не плюнуть и на Людмилу.
– Пошли, чего стоишь, мудак? Не мог участок проверить? Из-за тебя идиотом выставился!
Степаныч пошёл за Иваном к двери, обернулся, раздумывая: не вызвать ли скорую. Но что-то ему подсказывало: Людмила мертва.
– Теперь за этим домом должок, – прошипел Иван, – я этот участок всё равно получу. Не от этой овцы пропитой, так от нового хозяина. Оплачено уже, слышишь? – он развернулся к горе-нотариусу, и видно было, каких усилий ему стоит не ударить Степаныча по лицу. – Это мой участок, понимаешь ты? Мой! Не уступлю! Куплено!
ГЛАВА 4
Июнь 2006
Евгению новый дом нравился. Заходили местные жители, стращали: бывшая хозяйка недавно померла, «в этой вон постели прям».
Евгений был в курсе. Участковый с ним побеседовал, уточнял, знал ли Аршинов, что в его доме жиличка имелась, с его ли ведома проживала? Что Людмила была любительницей выпить, участковый, разумеется, знал, что инфаркты у таких любителей не редкость – тоже. Смерть не признана криминальной. Вопросов к Евгению нет. А дом куплен, принадлежит теперь Аршиновым, чего ж не жить-то? Много ли на планете мест, где никто не умирал? А где есть такие, там и сам жить не захочешь!
Так Евгений соседям и отвечал.
К физическому труду Евгений был привычен. Туалет – дырка в полу – не смущал. Раз в неделю вывозить бак с нечистотами на компостную яму было не в тягость. Умываться из рукомойника на улице даже приятно. Это пока лето. А зимой что? Тоска, наверное, здесь. Делать нечего, до больницы – случись что – неблизко, развлечений никаких, разве что автолавка два раза в неделю. Продавец Лёха свою машину, говорят, и по зиме исправно пригоняет. Случаются, бывает, поломки, но редко.
– Пока, Светик, мы с тобой дом как дачу будем использовать, на лето приезжать. Зимой в городской квартире жить продолжим! Да и школу надо в городе окончить, не переходить же в сельскую!
Но всякий раз, когда приходила пора уезжать из деревни в город, Евгений грустил, приговаривал:
– Как же… Мыши тут целый год живут, не уезжают… Коты местные останутся, собаки, соседи некоторые. Даже печка, с утра натопленная, ещё долго будет остывать, и вода из рукомойника окончательно скапает, когда мы до города доберёмся. Странно это: представлять, что печка тёплая, а греться некому… Бабочка на крыльце сядет, а ты не увидишь… Пейзаж весь тот же, только нас уже нет… Уехали…
И почему-то казалось, что вместо «уехали» хотелось ему произнести другое слово, помянуть необратимый уход, а не временный. Будто предчувствовал…
Соседи – чета Оладьевых – хорошие, добрые, приветливые. Встретили радушно и на чай с пирогами зазвали.
С первых слов подружились.
Иван с Алевтиной непьющие, а Евгению рюмочку предложили.
– Ты пей, пей, Жень, на нас не смотри.
Евгений выпить был не против, но сверх меры никогда на грудь не принимал. Тем более в гостях. За знакомство выпил, за здоровье и третий тост, Иваном предложенный, не пропустил. А от четвёртой рюмки отказался – перебор! Иван хотел настоять, но супруга вступилась за гостя:
– Потчевать велено, неволить – грех!
Разошлись добрыми друзьями, Оладьевы пригласили к себе в баню по субботам приходить, пока Евгений свою не отстроит. На это Евгений с радостью согласился. В бане разговоры всегда ведутся искренне, от души, даже незнакомые люди легко вступают в диалог – это Евгений ещё по общественным баням заметил. Сидят все поначалу, как чужие, а потом вдруг в общую беседу втянутся и прощаются уже за руку, а то и обнимаются, распаренные и раздобревшие от пива. Так что тут, в деревне, сам Бог велел к соседу в баню заглянуть, новостями обменяться под кружку кваса.
– А уж за солью, луком или хлебом друг к дружке забежать – святое дело. Все соседи испокон веку так делают, и мы – пусть городские! – поддержим традицию, – так Евгению, перед тем как разойтись, сказали.
А Георгию, кажется, уже тогда Света приглянулась. 13—14 лет… Подростки. Самое время друг на друга заглядываться. Света, увы, пареньком не заинтересовалась: полноватый, рыхлый, лицо в прыщах, а волосы в мать – жёсткие, непослушные, вьются и торчат дыбом, ни вода, ни гель не возьмут.
– Пусть и ребята наши дружат, – проворковала Алевтина.