Кубанское казачество и его атаманы

Кубанское казачество и его атаманы
Федор Андреевич Щербина

Евгений Дмитриевич Фелицын

История казачества
Кубанское казачье войско являлось частью казачества в дореволюционной России и размещалось в Кубанской области (ныне Краснодарский край и часть Ставропольского края) с центром в Екатеринодаре (ныне Краснодар). Оно было образовано в 1860 году из Черноморского казачьего войска и части Кавказского линейного казачьего войска. Исторически кубанцы всегда считались надежным оплотом России, и потому Кубанское казачье войско активно участвовало во всех войнах, которые вела Россия во второй половине XIX – начале XX века.

Книга Ф. А. Щербины и Е. Д. Фелицына, впервые изданная в 1888 году под названием «Кубанское казачье войско. 1696–1888 гг.», рассказывает об истории кубанского казачества и ратных подвигах русского воинства во славу Отечества.

Федор Щербина, Евгений Фелицын

Кубанское казачество и его атаманы

© ООО «Издательство «Вече», 2015

© ООО «Издательский дом «Вече», 2007

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2015

* * *

I. Происхождение казачества

Казачество представляет одно из замечательнейших проявлений русской государственной и народной жизни. Казак был одновременно и передовым колонизатором окраин государства, и охранителем границ этого последнего, и защитником русской национальности, и борцом за православие, и творцом оригинальнейших форм народного быта. В этой многотрудной роли казачества кроется его историческая сила и значение: казачество развивалось рука об руку с развитием Русского государства.

Долгое время у иностранцев и даже в среде русских существовали крайне односторонние и донельзя преувеличенные представления о казаках. Понятие о казачестве соединялось с понятием о грабеже, казак считался прежде всего разбойником и затем невежественным представителем рода человеческого; казаку отводилось в истории культуры место чуть ли не дикаря; в нем видели разрушителя основных начал цивилизации и по меньшей мере «злого татарина»; о казаках рассказывали всевозможные нелепости: казак, по этим рассказам, жил и кормился исключительно разбоем, он косил своей шашкой направо и налево головы мирных граждан просто из любви к искусству, не признавал ничего святого – ни семейных уз, ни требований религии, ни велений долга, всюду сеял вражду и разрушение; одним словом, всему казачеству приписывалось то, что можно было сказать об отдельных его личностях; по отрывочным, частным и наиболее печальным эпизодам судили о целой истории казаков, и часто факты, оторванные от отдаленного прошлого, отождествлялись с последующей жизнью казачества.

С течением времени, однако, мрак, плотно окутывавший жизнь казачества, благодаря незнакомству с ней, начал мало-помалу рассеиваться, нелепые понятия о казаке стали уступать место здравому знакомству с действительностью, казак из пугала превратился в интереснейший предмет исторических изысканий. И когда таким образом пошатнулась преграда, отделявшая факты от предрассудков и знание от измышлений, история вступила в свои права и дала казачеству на своих страницах очень почтенное место.

Относительно происхождения казачества существовало несколько исторических предположений. Одни видели в казаках потомков казар (хазар. – Прим. ред.), обитавших в древности в южной России; другие производили казаков от черкесов; третьи – от черных клобуков; четвертые, наконец, приписывали появление русских казаков влиянию татар. В исторической критике накопилось достаточное количество фактов, позволяющих произвести правильную оценку всем этим предположениям и установить надлежащую точку зрения на происхождение казачества.

Отождествление казаков с казарами, очевидно, обязано было как созвучию в названиях, так и тому обстоятельству, что и казары, и южнорусские казаки одинаково обитали в Южной России. Но слово «казак», как и некоторые другие названия – «кошевой», «ватага», «атаман» и пр., употреблявшиеся казаками, происхождения татарского, а пребывание разных народностей, хотя бы в одной и той же местности, но в различные исторические эпохи, нельзя еще считать доказательством в пользу одноплеменности этих народностей. Исторические сведения о казарах крайне смутны, отрывочны и неопределенны. Казары притом же были, во всяком случае, не славяне. Таким образом, при наличности одних уже отмеченных фактов предположение о племенном родстве казаков с казарами само собою падает.

Еще менее выдерживает критику мнение о единстве казаков с черкесами. Ни в языке, за исключением сходства слов «черкес» и «черкасс», ни во внешней жизненной обстановке, ни в обычном праве, ни в религиозных верованиях и сказаниях, ни в народной поэзии – ни в чем, одним словом, нельзя найти тех общих точек соприкосновения, на основании которых можно было бы построить самую слабую догадку о происхождении казаков от черкесов. Рассматриваемое предположение является, следовательно, плодом ни на чем необоснованного, произвольного умозаключения.

Таково же и предположение о происхождении казаков от черных клобуков.

Наибольшего вероятия заслуживает гипотеза о происхождении казачества под непосредственным воздействием на жизнь русского народа со стороны татарского племени. Но и этой гипотезой можно пользоваться лишь с крайней осторожностью и при непременном условии разграничения фактов, характеризующих самостоятельное развитие русского народа, от фактов, представлявших продукт чуждых влияний на русскую жизнь.

В исторических актах и документах сохранились прямые указания на факты того и другого рода, обусловившие появление и развитие казачества. Уже само по себе то обстоятельство, что русский народ был долгое время под игом татар, делает вполне вероятным предположение о влиянии татарских военных порядков на склад русской военной жизни. Сильный военный враг мог дать нечто вроде образцов такого военного строя, при усвоении которых русскими становилась возможной борьба с этим врагом впоследствии. Целая масса слов татарских, каковы: казак, атаман, кош, кошевой, паланка, контаржей, бунчук и т. п., усвоенных казаками, были несомненным результатом таких заимствований и приспособлений. А главное, казаки, как легкие передовые воины, были созданы татарской военной жизнью и существовали у татар прежде, чем появились у русских.

Как известно, слово «казак» означало у татар бродягу, вольного воина, наездника. До последнего времени существования Крымского ханства татары называли казаками особую часть своего войска, составлявшую передовые, легкоконные наезднические отряды. Очень может быть, поэтому, что первоначально у татар казаки представляли собой лишь особый вид армии, имевший специальное назначение для разведок, мелких передовых стычек и т. п.; но с течением времени этот вид татарского войска получил более самостоятельное и обособленное существование. Так, литовские летописцы, упоминая о четырех татарских ордах, имевших своих ханов, именно: о заволжской, астраханской, казанской и перекопской (крымской. – Прим. ред.), присоединяют к ним пятую орду – казацкую. Казацкая орда не признавала над собой ханской власти, составляла сброд самых отчаянных голов и была, по-видимому, на худом счету даже между татарами. Из исторических актов известно, кроме того, существование казаков азовских, белгородских и перекопских, игравших между татарами также более или менее самостоятельную роль. Азовские татарские казаки выделились из Золотой Орды и образовали самостоятельную часть, занимаясь набегами и разбоями на пространстве между Крымом и Московской Украиной. Так, в XVI столетии великий князь московский Василий Иванович жаловался турецкому султану, что азовские и белгородские татарские казаки наносили вред пограничным частям его государства и помогали Литве в войне ее с Москвою. В 1510 году Сигизмунд I, великий князь литовский, заносил жалобу крымскому хану на перекопских казаков, тревоживших Литву. Во всех таких случаях оказывалось, что татарские казаки делали набеги самовольно. Самовольство это было так велико, что татарские казаки мешали даже правильным сношениям Московского государства с Крымом. Бывали случаи, когда московские послы выжидали на Украине времени для проезда в Крым, так как «поле было не чисто от азовских казаков». Одним словом, татарские казаки из специальных воинов татарских полчищ образовали, по-видимому, более или менее самостоятельные шайки и скопища, жившие набегами и грабежом и мешавшие как правильным сношениям русских с соседними народностями, так и поступательному ходу южнорусской колонизации.

Такая роль татарских казаков в Южной России несомненно должна была навести русских на мысль об усвоении этого рода воинов для борьбы с татарами. Чтобы сделать успешною борьбу, русским приходилось заимствовать ту военную организацию и способы войны, которые употреблялись их противниками. И, действительно, русские удельные князья и князья литовские первоначально прибегнули к татарским казакам как к наемной военной силе. Состоявшие на службе у этих князей казаки-татары употреблялись как провожатые и наездники в степях. В грамоте 1516 года, данной при Сигизмунде Августе, великом князе литовском, на имя черкасского старосты, упоминается о двадцати четырех казаках белгородских, поступивших на службу к литовскому князю. Из прилагаемого к грамоте списка имен видно, что все двадцать четыре казака были татары. Из последующих исторических фактов известно также, что у татарских казаков бывали иногда атаманами русские, а у русских, наоборот, татары.

Наемные татарские казаки играли, однако, очень незначительную и, во всяком случае, пассивную роль в политических судьбах русского народа. Таких казаков было мало, да и положиться на них было невозможно русским государям и людям. Военные преимущества русских перед татарами стали ощущаться лишь тогда, когда у русских появились свои собственные казаки, связанные единством веры и национальности. Так образовались казаки рязанские, смоленские, путивльские, запорожские и донские. Если не считать отрывочного указания о существовании гребенских казаков на Дону при Дмитрии Донском (1380), то наиболее ранние и обстоятельные известия в летописях встречаются о рязанских казаках. Занимая юго-восточную часть русских окраин и соприкасаясь, таким образом, с главными полчищами татар, рязанское княжество более, чем другие пограничные области, подвергалось набегам татар, а следовательно, и более других областей нуждалось в казаках как лучших разведчиках движений татарских орд. В Юго-Западной России при Сигизмунде I и Сигизмунде Августе было уже два рода казаков: правительственные и вольные. Первые набиралнсь старостами, назывались по их именам и находились под их начальством; вторые собирались в вольные сборища, имели своих выборных предводителей и составляли до известной степени независимые военные дружины. В исторических актах под 1503 годом упоминаются черкасские княже-дмитровские казаки. С началом XVI века становится вообще особенно сильным развитие казачества и постепенно расширяется его деятельность. Стремление к казачьей жизни и положению становится массовым, народным. В казаки идет население столько же по зову правительственных властей, сколько, если не больше, по собственному почину и побуждениям. Развитие казачества осложнилось колонизационными процессами и борьбой за веру и национальность. Народные движения, хлынувшие широкой волной в этом направлении, охватили юг России на всем его протяжении, выдвинувши две наиболее замечательные отрасли казачества – Запорожскую и Донскую.

Как же все это совершилось? Как сложилось это движение русской народной жизни?

И в истории, и в народных воззрениях сохранились очень характерные указания на этот счет. И прежде, и теперь понятие о казаке русский народ распространял на более широкую область явлений, чем какую обнимало то же понятие у татар. С XVI века название «казак» употреблялось уже русскими в разных местностях нынешней России в том широком значении, какое придает ему народ и в настоящее время. Казаками называли в одних местах воинов, а в других просто свободных, гулящих людей. Так, в Малорусской Украине под именем казаков известны были люди исключительно военного сословия, освобожденные от всех повинностей, за исключением военной. В той части нынешней России, которая в XVI веке принадлежала литовскому княжеству, казаками именовали также воинов, но эти воины, кроме несения своих военных обязанностей, занимались промыслами и торговлей. На дальнем севере Московского государства, как это видно из исторических актов 1564 года, существовали «волостные» и «деревенские» казаки, имевшие свои хозяйственные обзаведения и не платившие тягла по особым платежным единицам – «обжам», как остальные земские люди; из позднейших исторических актов видно, что волостные и деревенские казаки не несли военной службы, но занимались возкою соли на особом исключительном праве. Тогда же, в конце XVI столетия, на нижней Волге и вообще в Приволжском крае различались двоякого рода казаки – военные люди и вольные, бродячие работники на судах, ставшие известными впоследствии под именем бурлаков. Так, в актах того времени «казаков», служивших на купеческих судах, воспрещалось «в стрельцы и казаки имати». В черноземной полосе России, в пределах нынешних Воронежской, Курской, Орловской и др. губерний, казаками именовались в XVII столетии и позже исключительно служилые военные люди. Здесь и в настоящее еще время остались в официальных документах названия «казачья слобода» и целые земельные общины, известные под именем «казачьих чинов» конных, полуконных и пеших. В Северной России, как напр., в Вологодской, Вятской и др. губерниях, и в некоторых местах Сибири казаками искони назывались, как продолжают и теперь называться, батраки, наемные рабочие. Вообще с понятием о казаке всегда соединялось понятие о вольнице в разных местах России, в особенности на юге ее. Такова была понизовая вольница; такими же были польские и малорусские гайдамаки (повстанческое движение на Правобережной Украине против гнета польских помещиков в XVIII в. – Прим. ред.).

Таким образом, судя по этим немногим, отрывочным фактам, во-первых, казачество было общераспространенным явлением на северо-востоке, юго-востоке, западе и на юге России, а во-вторых, казаками назывались и воины, и полувоенные люди, и просто вольнонаемные рабочие. Обе эти черты одинаково указывают на широкое значение казачества в жизни русского народа, начиная с XVI столетия и оканчивая нашим временем. На самом деле, с указанного столетия казаки начинают встречаться в Московской Руси, в Польше, в Литве, в Малорусской Украине (Окраине. – Прим. ред.) – запорожцы, малороссийские, слободские, острогожские, бугские, вознесенские, черноморские, дунайские и ново-азовские казаки; в Московской Украине – донцы, сибирские, уральские, гребенские, оренбургские, астраханские и др. казаки, на севере России и Сибири – вольнонаемные казаки по острожкам Строгановых и т. п. Охвативши почти всю нынешнюю Россию, казачество в разные исторические эпохи то усиливалось, то ослабевало, то просто заменялось тягловым (несущим «тягло» – т. е. облагаемым налогами в пользу государства. – Прим. ред.) населением, двигаясь в том направлении, в каком росла и ширилась Россия, постепенно заселявшая и ассимилировавшая ближайшие местности. Казаки, поэтому, вместе с военным знаменем всюду несли знамя мирной, хозяйственной колонизации. Этой почтенной двойственной ролью объясняется то обстоятельство, что казаками в разных местах России назывались и продолжают называться то воины, то вольные работники.

Итак, следовательно, возникновение русского казачества было прежде всего результатом приспособлений русской народности к международным в политическим условиям, господствовавшим на пространстве нынешней России в XVI столетии и до того времени. Подобными приспособлениями богата история и других народов. Позаимствовав формы и названия у татар, русские вложили в эти формы свое особое содержание, удержавши казачество до нашего времени, когда от многочисленного и могущественного татарского племени остались лишь немногие измельчавшие потомки. Русская история полна подвигами и заслугами казачества. Казаки, в союзе с Москвой, сломили татар, Польшу и Литву, казаками покорена Сибирь, казачьими костями и кровью усеяны и омыты все пограничные области России, казачьи войска сослужили великую службу в такие тяжелые времена, как 1812 и 1855 (Крымская война. – Прим. ред.) годы, и еще недавно те же казаки выполнили, наряду с русским солдатом, славную миссию освобождения от турецкого произвола одной из балканских народностей (болгар. – Прим. ред.). Но, что всего замечательнее, казак во все времена, при всевозможных обстоятельствах, под давлением самых неблагоприятных условий продолжал быть не только исправным воином, но и хозяином, колонизатором, представителем труда и гражданственности.

II. Запорожская Сечь и Донское казачество

Строго говоря, наиболее типичными выразителями казачества нужно считать две отрасли – запорожскую и донскую. История Запорожского и Донского казачеств заслуживает особого внимания как потому, что запорожцы и донцы создали самые оригинальные формы казачьей жизни и быта, так и потому, что оба эти вида казачества играли решающую роль в судьбах нынешнего Кубанского казачьего войска.

Итак, кто же были запорожцы и донцы? И чем они ознаменовали себя в истории?

Четыреста лет тому назад нынешний юг России был порубежной областью между поселениями русского народа и кочевьями разных татарских орд. Это была дикая и малообитаемая страна. Почти девственная природа, обилие речных вод, роскошная степная растительность, неисчерпаемые запасы рыбы в водах, достаточное количество и разнообразие степных зверей и птиц – все это одинаково манило и русских, и татар. Теплый климат и тучная почва делали легко обитаемой страну. Транзитное положение края между Русью, с одной стороны, и владениями турецкого султана с другой, сулило описываемой местности блестящее будущее. Вблизи два моря – Азовское и Черное, тянули, точно магнит, к своим берегам русского колонизатора. И вот, в этом-то богатом и манящем крае или, вернее, в борьбе за этот край было сложено столько русских голов, как, быть может, ни в какой другой местности России. Русский народ воспел эту борьбу в своих высоко поэтических песнях и былинах, история запечатлела на своих страницах подвиги и геройство казака, народные легенды хранят еще образы этого отдаленного и таинственного прошлого; но действительность была чрезвычайно суровой и тяжелой, исполненной военных бурь и треволнений, требовавшей кровавых жертв от казаков, осевших вдали от родины, в низовьях Днепра и Дона, двумя самостоятельными общинами, Запорожскою и Донскою.

Запорожское казачество возникло около половины XVI столетия. В исторических актах под 1568 годом находится прямое указание на Запорожскую Сечь как на самостоятельно существовавшую военную общину. Есть основание предполагать, что Сечь существовала уже за несколько десятков лет раньше упомянутого года. Во всяком случае, началом, если не возникновения Запорожской Сечи, то укрепления ее, в смысле более или менее законченной организации, можно считать вообще средину XVI века.

Вот что говорит в своем исследовании «Южная Русь и Казачество» известный историк Костомаров по поводу возникновения запорожского казачества: «Вероятно, образование Сечи совершилось не вдруг, а постепенно и возникло из рыболовов и звероловов, которые, как показывают акты конца XV и начала XVI веков, издавна имели обычай отправляться весною к порогам и за пороги Днепра, ловить там рыбу и зверей, а осенью возвращались в Украину и в украинских городах продавали свежую и просольную рыбу, и звериные шкуры. Условия пустынного края, куда отправлялись эти промышленники, были таковы, что они невольно должны были сделаться воинами. Занимаясь ловлей и солением рыбы, они каждую минуту могли ожидать нападения татар, и потому каждую минуту должны были быть готовыми отражать их. Такое положение делало их бодрыми, храбрыми и быстрыми. Переплывать днепровские пороги было дело трудное и опасное и приучало их делаться отважными мореходцами. Из промышленного товарищества неизбежно должно было образоваться рыцарское. Стали ходить за пороги на острова (в низовьях Днепра. – Прим. ред.) и в поле не только за рыбой и зверями, но и за военной добычей, нападали на татарские улусы, захватывали скот, лошадей, брали у побежденных конскую сбрую и вооружение. Была еще иная приманка для удальцов ходить на Низ. Из Турции чрез Очаков шел торговый путь в Московское государство; этим путем проходили купеческие караваны с товарами. Казаки нападали на них и расхищали везомое богатство. Возвращаясь с ним домой, они давали и другим повод покушаться на такой промысел. Украинскому населению пришлись по вкусу такие походы: число отправлявшихся весною на Низ с каждым годом увеличивалось. Те, которым нравилась одинокая бурлацкая жизнь, оставались в построенном укреплении зимовать; то была так называемая сирома, то есть серая голь, которой нечего было жалеть на родине и для которой жизнь была копейка во всякое время. Другие возвращались на Украину, но уже не хотели быть тем, чем судьба определила им быть до того времени, то есть нести мещанские и сельские повинности; они оставались и сами себя называли казаками»[1 - Н. И. Костомаров. «Южная Русь и казачество», стран. 39 и 40.].

Таким же, происшедшим самобытно, явлением считает Запорожскую Сечь и другой историк – Максимович. «Внешние набеги, – говорит он, – и внутреннее угнетение Литвы и Польши в оное время (т. е. в литовский период Украины с 1340 года) общего хаоса служило поводом к составлению казачества за порогами днепровскими, там, где воинственный Святослав сложил свою буйную голову, сей первообраз голов казацких! Запорожье было гнездом, где родилась дружная, отважная, холостая ватага вольных казаков, плодилась без матери, ибо для нее была Сечь мать, а Великий Луг батько. Казаков сводила и дружила жажда воли, мести, битвы, добычи, и всякий выходец, кто бы он ни был, мог быть их братом, товарищем, только бы, принеся с собою боевую отвагу, он принял греческую веру и язык их»[2 - Максимович. Собр. соч. т. I-й, стран. 837 и 838.].

Сложившаяся таким образом запорожская община послужила вообще прототипом казачества и убежищем для лиц, стремившихся к казачьей жизни и самостоятельности. Запорожье представляло в таком виде патриархальную братчину. Здесь все были братьями по вере, языку, нравам, занятиям, обязанностям и обычаям. Простота жизни равняла всех, единство веры, даже при различии национальностей, было обязательным для всякого члена, не исключая иноплеменников, а трудовые занятия и борьба с врагами связывали сечевиков общностью деятельности и задач. Отсутствие женщин в Сечи и строгая кара на прелюбодеяние придавали товариществу характер монастырского учреждения. Но Сечь была в то же время и военным учреждением, поэтому дисциплина при столкновениях с врагом и строгое повиновение воле раз избранного начальства были первой и главной обязанностью. Каждый год община выбирала своих старших, начальство, и каждый раз таким образом на «радах» (вечах, сходах), она делала учет и оценку деятельности избранных раньше начальников. Горе было тому из избранных, кто нарушил обычаи общины, кто пренебрег ее требованиями, кто шел наперекор воле товарищества! Он подвергался непосредственному суду сечевиков, самым тяжелым наказаниям и даже смертной казни, какое бы там высокое положение в сечевой иерархии раньше он ни занимал.

Во главе общины стоял «атаман», носивший название «кошевого атамана» или просто «кошевого», а самая Сечь – «Коша». Кошевой был верховным представителем Сечи, совмещавшем в себе военную, политическую, гражданскую и даже духовную власть. Он вел, поэтому, дипломатические сношения с другими государствами от своего имени, был главным военачальником и судьей, разрешавшим даже смертные приговоры, и главным выборным распорядителем в среде гражданской и экономической жизни общины. За «атаманом» следовали: «судья», «писарь» и «есаул» (помощник атамана. – Прим. ред.). Все эти лица вместе с кошевым составляли так называемую «войсковую старшину», хотя и занимали более низкие, сравнительно с кошевым, места в сечевой иерархии. Товарищество делилось на 38 «куреней», т. е. громаднейших казарм для общежития, вмещавших до двух, трех, четырех и более сот человек, и в каждом таком курене был также свой выборный атаман, называвшийся «куренным атаманом» в отличие от кошевого. Так как Сечь имела, кроме того, свои владения, свои земли и угодья, заселенные женатыми и семейными казаками, то для управления этими последними она избирала так называемых полковников, разделивши все владения на несколько частей – «паланок». Состав должностных лиц в каждой паланке изображал в малом виде организацию Сечи. Полковник был, так сказать, паланочным атаманом и вместе с подчиненными ему – писарем, есаулом, подъесаулием и подписарием – составлял полковую старшину. Там, где существовали перевозы, игравшие роль таможенных пунктов, были так называемые «шафари», составлявшие с писарями, подшафариями и подписариями старшину войсковых перевозов. Существовал затем целый ряд других второстепенных выборных властей. Вообще в Сечи было около 20 различных должностных званий, причем в одном и том же звании часто было по несколько лиц, именно: кошевой атаман, войсковой судья, войсковой писарь, войсковой есаул, куренные атаманы (38), полковники (7), шафари (2), полковые писаря (9), полковые есаулы (7), полковые подписарии (9), полковые подъесаулии (7), подшафарии (2), войсковой подъесаулий, войсковой довбыш (т. е. литаврщик), поддовбышний, канцелярские служители разного звания (20), войсковой пушкарь, подпушкарий и гармаши (т. е. артиллеристы числом 8), кантаржей (т. е. хранитель войсковых весов) и толмач (т. е. переводчик), – всего 130 человек. Рады или сходы собирались как общие, войсковые, так и по куреням. Ежегодно на Новый год, вместе с избранием старшины и должностных лиц, запорожская рада «кидала лясы», т. е. бросала жеребья на запорожские земли и угодья. Распределивши лучшие и необходимые угодья между сечевым товариществом, община предоставляла остальную часть угодий в распоряжение семейных казаков – «подданства». Подданство, в свою очередь, разбивалось на множество мелких общинных поселений и каждое такое поселение опять-таки в миниатюре изображало собою Запорожскую Сечь: в нем так же, как и в Сечи, был свой атаман – не кошевой, а громадский, и свое товарищество – не безбрачные сечевики, а семейные громадяне.

Такова в общих чертах была организация Запорожской Сечи. Нет сомнения, что она выработалась не сразу, а постепенно. На усиление Запорожского казачества имели сильнейшее влияние те условия, в каких стоял в XVI веке малорусский народ. Находясь под польским владычеством, малороссы в это время терпели непомерные стеснения от поляков, попиравших вольности, национальность и религию подвластного им народа. В Сечь бежали все – и городские мещане, и сельские жители, и реестровые казаки, и даже мелкие шляхтичи, и лица духовного звания. Тяжесть налогов, угнетение православной веры, издевательство над национальностью, пренебрежение правами народа, вступившего первоначально в союз с Польшей, «как равные с равными», жестокая расправа, преследования и казни защитников этих прав – все это волновало народную массу, озлобляло ее против поляков и способствовало побегам мирных жителей на Низ, в казаки. Сообразно с этим и задача казачества заключалась не только во внутреннем устроении своей общины, но еще более в борьбе с врагами малорусской национальности и веры; а так как этими врагами были, кроме поляков, татары и турки, то история Запорожья полна беспрерывной борьбой запорожцев с теми, другими и третьими.

Под влиянием политических и международных условий Запорожский Кош несколько раз менял свое местопребывание. Первоначально Запорожская Сечь была устроена на одном из островов при впадении в Днепр р. Чертомлыка. Это была так называемая «Старая Сечь» или «Сечь на Чертомлыке». С основания Старая Сечь была под верховным покровительством Польши, но скоро затем, в борьбе за веру и народность, запорожцы явились первыми и самыми опасными врагами этого государства. В этот период Запорожское войско, вместе с малорусскими реестровыми казаками (казаки на службе польского правительства, записанные в «реестр» – список. – Прим. ред.), предводимое Богданом Хмельницким, жестоко отомстило полякам. Малороссия и Запорожье поступили в подданство Русского Царя. Вместе с тем это было время геройских подвигов, которыми ознаменовали себя запорожцы в борьбе с татарами и турками. В войну Петра Великого с Карлом XII запорожские казаки, увлеченные гетманом Малороссии Мазепой, изменили Русскому Государю и народу, принявши сторону Карла XII и Мазепы. Результатом было разрушение Старой Сечи русскими войсками и переселение запорожцев на земли Крымского хана. Здесь, на месте нынешнего г. Алешек, была основана вторая Сечь – Крымская. Она просуществовала, однако, недолго. Казаки, будучи под властью ненавистных им татар, не могли вынести того унижения, в которое поставили сами себя, и мысли об отторжении от единоплеменников; чрез 23 года, при Анне Иоанновне, они испросили себе прощение и снова слились с русским народом. Была образована таким образом в 1734 году последняя, так называемая «Новая Сечь» в 8 верстах ниже Старой Сечи, на полуострове, образуемом Днепром и его притоком Подпольною. Переселившись на родину, запорожцы снова направили свою боевую деятельность на борьбу с исконными своими врагами – поляками и теми самыми татарами, под покровительство которых так зло толкнула было их на время судьба.

Около половины XVI столетия, почти одновременно с возникновением Запорожья, в низовьях р. Дона утвердилась другая военная община – Донское казачество. И здесь, как за порогами Днепра, казачество образовалось и пополнялось главным образом из беглецов, но в Запорожье шли малороссы, а на Донщину – великороссы. История не сохранила прямых и точных указаний о первых выходцах на Дон и о тех побуждениях, которыми они руководились при этом. Но последующее и самый строй казачьей жизни, однако, ясно характеризует причины и условия возникновения Донского казачества. Как и Днепр, Дон с прилегающими к нему местностями был богат рыбой, зверями и пустующими, никем постоянно не занятыми угодьями. Теплый климат, почти непочатые дары природы и свободная жизнь служили уже достаточной приманкой и для обыкновенного выходца-колонизатора, а тем более для беглеца, ушедшего из Московского государства от бояр, дьяков и экономического порабощения. И свободный поселенец, и беглец одинаково могли считать себя здесь обеспеченными природой при удовлетворении первейших нужд и потребностей. Удаление от пределов Московского государства, пустынный край и соседство кочевников служили теми общими условиями, которые требовали от донских поселенцев военной организации и сноровки. Донской казак сразу же был поставлен в необходимость быть не столько мирным промышленником, сколько предприимчивым воином. И действительно, на первых порах своего существования донцы более, чем когда-либо, жили войною, на счет военной добычи. Чрез Азов на Астрахань лежал торговый путь в Азию, на котором донцы, по обычаю тех времен, «живились добычею» у купцов. Это, естественно, привлекало в их среду буйную вольницу Южной России, увеличивая состав войска. Таким образом, и на Дону, как на низовьях Днепра, казаки образовали прежде всего строго военную общину.

Подобно Сечевой организации, устройство внутреннего быта и отношений у донских казаков отличалось оригинальным, чисто народным складом, в духе Древней Руси. Как и у запорожцев, самоуправление сложилось у донцов из войсковых сходов и выборной старшины. Войсковой сход или «круг», как называли его донцы, напоминал собой запорожскую раду и древне-славянское вече. В войсковом кругу каждый казак имел право голоса наравне со всеми другими, не исключая и старшины. Кругу принадлежала административная, законодательная и судебная власть; он назначал походы и поиски неприятеля; на нем производилось разверстание земельных и др. угодий; ему подлежали утверждения судебных приговоров и смертной казни; в войсковом кругу, наконец, выбирались казачьи начальники. Главным исполнителем решений войскового круга был войсковой атаман, избиравшийся казаками ежегодно; в помощники атаману давались два, также выборных, есаула; письменные дела лежали на войсковом писаре или «дьяке». Кроме войскового круга и атамана, в казачьих городках или станицах были свои станичные круги и атаманы. Лица, стоявшие во главе войскового управления и сложившие свои полномочия, образовали собою «войсковую старшину», звание, ставшее впоследствии жалованным и приравненное к чинам регулярной армии. На первых порах существования большинство донских казаков, подобно запорожцам, вело безбрачную жизнь, и только впоследствии, по мере развития и умножения войска, постепенно увеличивалось количество семейных казаков. Точно так же и первые основы казачьего самоуправления подверглись с течением времени значительным изменениям. Так, войсковые атаманы с 1738 года начали назначаться по Высочайшему повелению; Екатерина II в 1775 году заменила войсковой круг войсковой канцелярией, в 1798 году, при Императоре Павле, войсковые чины были сравнены с армейскими, наконец, положением 1835 года войску была придана та организация, которая сохранилась у казаков, с немногими изменениями, до 1870 года, когда было выработано новое положение.

В течение четырех веков донские казаки ознаменовали себя целым рядом военных действий и предприятий, то служивших на пользу русской народности, укрепляя силу и единство Русского Государства, то просто вызванных жаждой наживы и грабежа, но всегда геройских и запечатленных искусством. Особенно жестоко доставалось при этом исконным врагам русского народа – татарам и их покровителям – туркам. В своих походах и поисках за добычей донские казаки, как запорожцы и часто в союзе с ними, опустошали берега Азовского и Черного морей, переплывали в своих незатейливых «стругах» и «чайках» чрез последнее в Малую Азию, громили здесь города и производили переполох даже в Константинополе. То, что позволяло себе все войско по отношению к туркам и татарам, то отдельные личности и разбойничьи ватаги применяли даже к русским владениям. Так разбойничали по Волге и в пределах Юго-Восточной Руси Стенька Разин, Ермак Тимофеевич, Прокофьев и др. с своими сборищами казачьей вольницы. Но эти разбои с избытком окупились для русского государства одним предприятием Ермака Тимофеевича – покорением Сибири; при том же с этими разбоями соединялась месть за порабощение экономическое и гражданское, почему казачьи предводители и находили вне войска, в массе, такую сильную поддержку. Донские казаки играли, кроме того, не последнюю роль во всех войнах России с соседями – с татарами, турками, поляками, шведами и французами, всегда и всюду являясь передовыми борцами и неустрашимыми победителями.

Так возникли и существовали Запорожское и Донское войска. В немногих словах мы отметили как темные стороны в жизни казачества, послужившие ему укором и материалом для преувеличенных представлений о казаках, так и великую историческую роль этих постоянных защитников русского государства, широко раздвинувшего свои пределы ценой казачьей крови и отваги. Темные дела и военные разбои казачества, бывшие в свое время обычным явлением не в одной казачьей среде, давно и бесповоротно сошли с исторической сцены, но не умерло казачество, не заглохли те положительные стороны в его жизни, благодаря которым казак пережил свою историю и стал таким же мирным членом Русского Государства, как и другие граждане. Донское войско продолжает и теперь еще жить на тех местах, которые были его колыбелью. Иная судьба постигла Запорожье, но и оно оставило непосредственных преемников в лице бывших Черноморского и Новоазовского войск, заселивших большую часть нынешней Кубанской области.

III. Уничтожение Запорожской Сечи

Когда основана была последняя Запорожская Сечь, международные условия настолько изменились, что дальнейшие судьбы Запорожья можно было считать заранее предрешенными. Россия, в это время уже могущественная и объединенная в лице двух народностей – великорусской и малорусской, быстро росла и ширилась. Юг России, когда-то страшный татарскими полчищами, несмотря на верховные права и защиту Турции, терял свои владения шаг за шагом под напором русского могущества и силы. Татары ослабели и измельчали; турки потеряли репутацию сильного непобедимого народа; Польша, раздираемая внутренними смутами и неурядицами, едва влачила свое жалкое существование. Борьба с турками и татарами оканчивалась победами двуглавого орла над ущербленным месяцем, и хотя запорожцы играли в этой борьбе самую выдающуюся роль, творили чудеса храбрости и отваги, но последующее слагалось так, что раз оказалось бы сокрушенным могущество татар и турок, услуги Запорожского казачества становились излишними. Так и случилось. Целый ряд столкновений России с Крымским ханством и Турцией закончился в 1774 году миром в Кучук-Кайнарджи, прочно утвердившем престиж России в качестве главного хозяина и распорядителя Юга. Запорожцы с своими владениями мало того, что очутились окруженными русскими войсками, но и принуждены были в силу трактата, во-первых, возвратить часть этих владений крымским татарам и, во-вторых, лишиться доходов с некоторых переправ и соляных озер в пользу Империи. Запорожье почуяло беду и, с энергией и упорством казачьим, решило отстоять свои владения. В том же 1774 году, на общей войсковой раде, были избраны три депутата от войска для поездки в Петербург – Сидор Белый, Логин Мощенский и Антон Головатый, снабженные копиями с документов на владения запорожские и полномочиями ходатайствовать пред Екатериной Великой о защите казачества от утеснений ближайшим начальством и об оставлении за войском его прежних владений. Депутация немедленно двинулась в путь, но пока она безуспешно хлопотала в Петербурге, Грицько Нечоса, как прозвали запорожцы всесильного Потемкина, приписавшегося к одному из куреней Запорожья, деятельно готовился осуществить свой план Новороссийского губернаторства. Интересы Новороссийского генерал-губернатора и запорожцев оказались в противоречии. Чтобы осуществить свой план, Потемкин должен был уничтожить Запорожье с его обширными владениями.

Историк последней Запорожской Сечи Скальковский указывает на две причины, способствовавшие падению запорожского казачества. С расширением пределов Российской империи Запорожье с своей самобытной организацией, вольностями и владениями явилось «государством в государстве». Услуги его, если и были еще нужны, то далеко не в прежних размерах и степени, а между тем казачество являлось опасным элементом для администрации и ближайших целей Потемкина. С другой стороны, обширные земельные владения Запорожья представлялись довольно заманчивыми для чиновных колонизаторов края. Оправдываясь от несправедливых нареканий на войско, кошевой Калнышевский писал в одном из писем Потемкину: «Почему не жалуется на нас тот, кто наших земель не захватывает и ими не пользуется. Только те кричат на нас, кто от нас корыстуется». Последствия подтвердили указания кошевого. Когда было уничтожено запорожское казачество, князь Вяземский получил при разделе запорожских земель 100 000 десятин и в том числе места, бывшие под обоими Сечевыми кошами; почти столько же досталось князю Прозоровскому и меньше многим другим. Таким образом, «богатая добыча», в форме обширных земельных владений Запорожья, послужила тем благоприятствующим обстоятельством, при наличности которого князю Потемкину удалось легко свести последние счеты с запорожским казачеством. Не успели еще запорожские депутаты, обласканные и обнадеженные, но ничего не добившиеся, вернуться из Петербурга домой, как Сечь, по приказанию Потемкина, была уничтожена и казачество рассеяно.

История России сохранила мало таких печальных и глубоко трагических страниц, какою представляется разрушение Запорожской Сечи. Запорожцы, убежденные в своей правоте и надеявшиеся на удачный исход ходатайств их депутации, не ждали беды в столь ужасной для них форме. Генерал Текелий, которому было поручено занятие Сечи, двинувшись во владение Запорожского войска, не встретил никакого сопротивления со стороны последнего на пути. Запорожцы были заняты своими хозяйственными делами, им и в голову не приходила мысль о том, что Сечь может быть уничтожена. Когда, гласит народная песня, «батько кошевый» увидел «великое войско из Русского краю», то сделал догадку, что должно быть им, запорожцам, придется с войском матери Царицы «татар, як саранчу, гонить». Но встревоженные казаки почуяли беду и указали своему атаману на то обстоятельство, что пушки в войске матери Царицы были наведены прямо на Сечь.

Ой провидали запорожцы,
Що Нечоса Текелю послав,
Щоб нас и кошевого
И всю славну Сечь атакував;
Був же той день
Велики “зелени свята”,