История несостоявшегося диссидента

После уроков мы шли в казарму, где оставляли свои сумки и, вновь строем, шли на обед. После обеда следовала уборка территории или другие работы в течении часа, а затем начиналась самоподготовка. Мы учили уроки под надзором командира взвода, а около 19 часов, возвращались в казарму. Вновь построение и на ужин. После ужина давалось, так называемое, свободное время, когда в течении часа, каждый мог заняться чем угодно, но обязательно подготовиться к завтрашнему дню, то есть подшить новый подворотничок, почистить сапоги, погладить форму, приготовить учебники, а затем доложить о готовности командиру отделения, который, в свою очередь, докладывал о готовности своего отделения, заместителю командира взвода, а тот старшине.

Около 22 часов, нас выводили на «вечернюю прогулку», где все курсанты, поротно, вышагивали под строевую песню. У каждой роты была своя строевая песня, но как я уже говорил, у нас не было в роте певцов, и мы просто орали, кто во что горазд. Обычно это была песня про Катюшу, других просто не знали. Петь должны были все.

Сержанты внимательно наблюдали за этим. После прогулки снова строились, уже в казарме, и начиналась вечерняя поверка. Старшина роты выкликивал фамилии, а мы должны были отвечать «я». Старшина ещё немного держал речь о событиях дня и, наконец, в 23 часа следовала команда «отбой!». Все кидались к своим кроватям, мгновенно раздевались и впрыгивали в койки. На это давалось 45 секунд. Вот такой распорядок дня выдерживался в Училище постоянно. По субботам нас водили в баню, которая находилась в городе. Вечером показывали кино. В воскресенье, организованно отдыхали. Часто устраивались танцы, на которые приходили местные девушки.

Вообще, закадрить курсанта и выйти за него замуж, считалось очень перспективно для девушки. Будущие офицеры слыли завидными женихами и немногим курсантам. удавалось выпуститься из училища холостыми, за ними устраивалась настоящая охота.

Весь сентябрь и октябрь с нами проводился курс молодого бойца. Нас учили маршировать строем,тянуть носок, чётко разворачиваться, выходить из строя, рапортовать и т.п. Много времени занимало изучение уставов, которые надлежало знать безукоризненно. Ко всему, нам выдали автоматы Калашникова. Они были в масле, и мы отмывали их целый час. Каждый запомнил номер своего автомата и его расположение в пирамидах оружейной комнаты, чтобы без задержек схватить его во время тревоги. В то же время сержанты запугивали нас предстоящей процедурой принятия присяги, после которой уже ни у кого не останется возможности просто уйти из училища, а придётся в полной мере потянуть солдатскую лямку. Немало людей поддались этой провокации и подали рапорта на отчисление.

Хлопковая кампания 1969 года

В конце октября училище получило команду отправить личный состав на сбор хлопка. В тот год, республика никак не могла выполнить план, из-за низкой урожайности и плохих погодных условий. Хлопок являлся, наряду с нефтью и газом, одной из самых главных экспортных статей СССР и соответственно, давал немалую долю валютных поступлений, в которых остро нуждалось государство.

Хлопок выращивался во всех среднеазиатских республиках, а также в южном Казахстане и Азербайджане, но основная масса его, наверное, около 70 %, всё-таки поступала из Узбекистана. Почти всё сельское хозяйство республики было настроено на производство хлопка и, фактически, последний, являлся монокультурой. В угоду этому продукту, были принесены в жертву многие другие культуры. Но в те времена все республики ориентировались на выпуск какой-то одной, характерной для этого района продукции. Молдавия давала кукурузу, Белоруссия -картофель, Украина- сахарную свеклу и пшеницу и т.д. Выполнение планов по сбору хлопка являлось для республики делом чести. Уборочная кампания превращалась в настоящую битву, для победы в которой все средства были хороши. Во-первых, объявлялась тотальная мобилизация. В сборе хлопка участвовали все граждане. На постоянной основе, в течении всего сезона, на полях трудились студенты ВУЗов, техникумов, учащиеся профтехучилищ, школьники, а также часть рабочих. Все остальные, в организованном порядке, выезжали на сбор хлопка в выходные дни. На этот период, практически невозможно было взять отпуск или получить больничный лист. До этого года правительство не трогало курсантов двух военных училищ республики, но в этом году положение заставляло напрячь все силы. Первый секретарь ЦККПУз, Шараф Рашидов, обязался собрать рекордное количество хлопка. И на поля были брошены все силы. Мы были военные люди и привыкли выполнять любые приказы. Очень быстро прошли сборы, нас посадили в грузовики и повезли куда-то на север. Ехали довольно долго, наверное, 6 –7 часов. Первое время, часто попадались населённые пункты, но последние пару часов, мы ехали по пустынной местности. Куда мы приехали, я так никогда и не узнал. Дали команду выгружаться. Нашим глазам предстала унылая картина. Насколько хватало глаз, простирались квадраты хлопковых полей, окаймлённые 10-20 метрами междурядья, поросшего дикой травой и арбузами. До вечера занимались установкой палаток и разбивкой лагеря. Обедали и ужинали у походных кухонь. Спать разместились поротно. На каждые 80 человек устанавливалась большая палатка. Офицеры разместились в 1, 2-х, 3-х местных палатках. Как обычно, провелась вечерняя поверка и все улеглись спать. Спали на полу, на матрацах, уложенных на солому. Подняли нас в 6 часов утра и погнали на физзарядку. Умывались в оросительном арыке. Мы позавтракали и командиры, после небольшой вступительной речи начальника Училища, повели нас в поле, руководствуясь указаниями местного проводника. Нам показали, как нужно собирать хлопок. Затем возник вопрос о допустимой норме. После недолгих рассуждений, замполит батальона самолично в течении четверти часа собрал какое-то количество хлопка, которое взвесили и умножили на количество рабочих часов. Путём нехитрых арифметических подсчётов, определили норму в количестве 100 кг чистого хлопка в день. Распределились по грядкам и двинулись вперёд. Тут я должен заметить, что, как оказалось, эти поля уже были пройдены хлопкоуборочными машинами, а после них студентами. Мы были обязаны подобрать всё подчистую. Поля, представляли собой картину запустения, где иногда кучками, а чаще всего одиночно, торчали кустики с редкими клочками ваты. Собирание этих невесомых клочков, стало изматывающим и, удручающе, скучным занятием, на протяжении длительного времени. Нашей задачей ставилось очищение поля от остатков хлопка так, чтобы после нас на поле не было видно ничего белого. Тут подвезли специальные тележки для хлопка и оборудовали место приёмки хлопка с весами –безменом, которое называлось «Хирман». По мере сбора, к хирману потянулись первые сдатчики с полными, а кто и с полупустыми фартуками. В первый день взвешивали и принимали хлопок местные жители, но потом эти функции переняли офицеры и местные рабочие ограничились лишь доставкой пустых тележек и забором полных. Как оказалось, норма, установленная командованием, выполнялась лишь малым количеством сборщиков и поэтому позже, установили ещё и предельно допустимую норму, в количестве 60 кг. Были установлены крайне жёсткие меры наказания, для не выполняющих норму. После окончания рабочего дня, где-то около 19-ти часов, мы возвращались в лагерь, мылись в арыке и ужинали. Затем, иногда показывали кинофильм или мы занимались личными делами. После этого следовала вечерняя поверка и отбой. Все курсанты, выполнившие норму, беспрепятственно следовали в лагерь. С ними отправлялись те, кто собрал более 60 кг. Те же, кто не смог осилить 60 кг, оставались в поле без ужина и, под присмотром офицеров, продолжали в течении 2-3часов собирать хлопок, порой при свете фар автомобилей. После этого, они сдавали собранное и шли спать. Из числа тех, кто собрал от 60 до 80 кг, отбирались кандидатуры для несения дневальной службы и нарядов на кухню. Если таковых оказывалось слишком много, то тех, кто не попал в наряд, заставляли просто копать ямы, а потом засыпать их.За несколько дней до 7 ноября, нас увезли обратно в училище, для принятия присяги. После хлопка, многие подали рапорта об отчислении и отбыли домой. Для принятия присяги, нам выдали парадную форму, так называемое п/ш, б/у, что обозначало – полушерстяное, бывшее в употреблении. Парадная форма, представляла из себя синие брюки- галифе, натурально зелёного цвета гимнастёрка и, защитного цвета, китель со стоячим воротником. По случаю тёплой погоды, присягу принимали без кителей. Процедура принятия присяги бесхитростна и проходит без изменений, с времён ещё дореволюционных. Первый курс выстраивается повзводно и каждый курсант, выходя из строя, подходит к столу, подле которого стоит командир взвода, берёт книгу с текстом и зачитывает её. После этого, ставит подпись и возвращается в строй. Ну и конечно вступительная и завершающая речь начальника Училища, замполита, каких-то гостей. На следующий день, нас вновь вывезли в поле для продолжения сбора хлопка. Я не буду описывать наши мучения в этот период, который оставил в душе много весьма неприятных воспоминаний. Но всё когда-нибудь кончается. В первой половине декабря выпал снег. Постепенно весь хлопок скрылся под сугробами и собирать его стало почти невозможно. Республика с помпой рапортовала Центральному Комитету КПСС о перевыполнении плана. Товарищ Рашидов получил очередной орден Ленина и звезду Героя Социалистического Труда. Народ вернулся домой, в том числе и мы.

Учёба.

По прибытии в училище, мы с головой окунулись в учёбу. Как раз подошёл к концу первый семестр и начались экзамены. Без особого труда я сдал все экзамены и зачёты на отлично. Сработала моя усидчивость и внимание. В отличии от многих других курсантов, которые позволяли себе расслабиться на уроках, я старался слушать лекции и конспектировал, настолько быстро, что успевал записывать все лекции полностью. После этого даже не было нужды читать учебники. Перед новым 1970-м годом, по случаю окончания первого семестра, состоялось построение училища.

Начальник училища выступил с речью, а затем произошло награждение отличившихся. И я, в числе немногих, получил из рук командира батальона, полковника Умарова, нагрудный знак «Отличник боевой и политической подготовки». Носить его мне пришлось недолго, в первую же ночь его у меня украли. Однако, как отличника, меня отпустили в краткосрочный, 10-тидневный, отпуск. Какое это было счастье – поехать домой и в течении 10 дней отдохнуть от изнуряющей муштры! Как раз приехала на каникулы и сестра Люда. Должен признаться, что все эти дни пролетели в череде пьянок. И вновь судьба свела меня с Н.С., хотя я и не искал этой встречи.

Однажды вечером я встретил нескольких своих знакомых, гуляющих по нашей улице, я думаю, что прогулка эта была не случайна. Среди них была и Н.С. Мы с ней пошли гулять. Она укоряла меня в том, что я даже не сообщил ей о поступлении в училище. Мы договорились переписываться. Я проводил её домой и почему-то, до конца отпуска не встречал. Отпуск кончился, и я вновь в Училище. Дни полетели друг за другом.

Первый караул. Стрельбы, дневные и ночные. Наряд по роте и в столовую. Дежурный писарь штаба и т.п. Учёба давалась относительно легко, чего не скажешь о несении службы. Старшина и сержанты изгалялись над нами, придираясь к каждой мелочи.

Бессонные ночи в нарядах и карауле. Недосыпание являлось главным бичом нашего существования. После отбоя я отрубался без сил и спал без сновидений. Вновь наступила экзаменационная пора, конец второго семестра. И вот экзамены позади и нас ждёт летний отпуск! В это время, Советская Армия, переходила на новую форму одежды. Нам выдали полный комплект. Нововведения заключались в следующем:

1-Вместо звёздочки на фуражке, вводилась кокарда –та же звёздочка в обрамлении листьев. 2- Отменялась знаменитая гимнастёрка со стоячим воротником, прослужившая более 100 лет. Её место заменил пиджакообразный френч, с лежащим воротником и карманами. При этом ремень, уже не стягивал туго талию, так, что по уставу под него можно было просунуть два пальца, а всего лишь болтался на бёдрах.

3.-Укорачивалась шинель до размера 32 см от пола, вместо прежних 23см.

4- Вместо галифе с сапогами, вводились бриджи с ботинками.

5- В парадный комплект вошли брюки и китель защитного цвета. Под китель одевалась офицерская рубашка навыпуск с галстуком. Предполагалось два варианта парадной формы – в сапогах и в ботинках. Ушли в прошлое синие галифе с зелёной гимнастёркой. Для офицеров парадным стал, т.н, цвет «волны».

6- Отменялись старые, ещё юнкерского образца, погоны, которые пристёгивались к гимнастёрке на пуговице. Входили пришивные погоны, окантованные галуном с двух сторон, а не с трёх, как раньше. Вот в такой форме и отбыли мы все в летний отпуск. В соответствии с законом, проезд до дома оплачивался государством и поэтому я назвал своим домашним адресом город Москву. Я со своими земляками Колесниковым и Мухамедовым, которые попали при распределении в другой взвод, с ещё несколькими ребятами из их взвода, сначала выехали в Ташкент, где устроили грандиозную попойку на дому у одного из сокурсников. Пили до тех пор, пока не вырубались. Тела относились в комнаты и складывались на полу. Что интересно, последними на ногах остались я и отец, принявшего нас курсанта. Кое как оклемавшись на следующий день, мы уехали в Ангрен . Дома меня ждали отец и сестра Люда, приехавшая также на каникулы и её подруга, Нина Киреева. Несколько дней мы праздновали начало каникул, ездили купаться. гуляли и отдыхали. Нина Киреева должна была выходить замуж и пригласила меня, в качестве свидетеля. И вскоре мы выехали с ней в Москву и далее в деревню Малино, где она жила, при воинской части, командиром которой был её отец. Меня поселили в гостинице, в генеральском номере. Женихом был сын замполита полка, Юра, только что вернувшийся из армии. Свадьба прошла весело, и я вернулся в Москву, где меня устроили жить в общежитии МАИ, учившиеся там одноклассники моей сестры Генка Лысёнок и Клим Дю.

Первый день я гулял по Москве, наедался вкуснейшим, по 28 копеек, мороженым. А на утро следующего дня, на выходе меня встретила, невесть откуда появившаяся, Н.С. с подругой. Они видимо, уже с утра, поджидали меня рядом с выходом. Каким образом Н.С. узнала о моём приезде я не спросил. Пришлось мне взять её, и мы отправились гулять по Москве. Оказывается, она приехала поступать в Горный институт. Отца её перевели на работу в столицу, в министерство угольной промышленности и они теперь жили здесь. Мы гуляли до самого вечера и потом я увёз её на такси до дома. Она предложила зайти в гости, но я категорически отказался.На следующий день я уехал в Ангрен. Каникулы промчались с ошеломительной скоростью, и я вновь в Училище. Впереди ещё август. Через несколько дней, наш батальон выстроили на плацу и сообщили о решении правительства, открыть ещё одно танковое училище в Самарканде. Вот тут, нам и раскрыли тайну лишних двух взводов в нашей роте. По замыслу командования, новое Самаркандское Танковое Училище (СВТКУ), должно было открыться в 1970 году, Первый курс набирался обычным способом, а для того чтобы внести в жизнь училища свои характерные черты и быть наставниками молодёжи, второй курс организовывался из состава всех шести, имевшихся на тот момент, танковых училищ СССР. Каждое училище должно было командировать в Самарканд по два взвода. Нам надлежало, в ближайшее время, собрать свои вещи и отбыть, в организованном порядке, к новому месту службы. После этого, в течении нескольких дней, мы получили полный комплект формы и приготовились к путешествию. В период подготовки, многие курсанты из наших двух взводов, предприняли отчаянные попытки, избежать отправки в Самарканд. Те, кто имел влиятельных родственников или другую возможность, сумели перевестись в другие взвода или в другую роту. Наши два взвода, лихорадочно и спешно переформировали, в результате чего, состав несколько изменился, но не кардинальным образом. Большинство, всё-таки осталось на местах. Под командованием взводных офицеров, нас отвезли на вокзал в Ташкент, и мы отбыли в Самарканд. Ехали всю ночь и часть дня. В новое училище нас привезли ближе к вечеру. По территории училища разгуливали первокурсники, что-то строили, убирались и, как нам показалось, посматривали на нас неодобрительно. Училище располагалось на окраине города в так называемых «Дальних лагерях», где до этого квартировала танковая дивизия. Нам отвели под казарму, единственное новое, трёхэтажное здание.

Окончание первого курса ТВТКУ.

На территории располагались несколько, ещё задолго до революции построенных зданий, где размещались первокурсники. Училище граничило с военным городком, где по замыслу, должны были поселиться прибывающие со всего СССР преподаватели, комсостав, обслуга и их семьи. Здесь же жили офицеры каких-то других воинских частей, расположенных тут же. Мы устроились в новом месте и вскоре легли спать.

Никто из нас не знал, что между Ташкентом и Самаркандом, существует разница во времени на один час, которая сыграла с нами на следующий день злую шутку. Утром, в 7 часов, по команде «подъём», мы выбежали на утреннюю гимнастику и были удивлены тишиной, царившей на территории училища. Все первокурсники спали в своих казармах.

Мы в одиночестве пробежались, провели разминку, вернулись в казарму, умылись и отправились на завтрак. Каково же было наше удивление, что столовая оказалась ещё закрыта. Нас повели в офицерскую столовую, и там, наши командиры узнали, что мы встали на час раньше! Пришлось ждать. Постепенно прибывали своим ходом остальные второкурсники. Был организован новый батальон, в составе трёх рот. Первая рота состояла из бывших курсантов ТВТКУ и Благовещенского училища. Вторая рота, из Казанского и Челябинского училищ. Третья рота, из Харьковского и Ульяновского училищ. Нам представили командира нашего батальона. Им оказался -легендарная личность, участник войны, Герой Советского Союза, полковник Кошечкин Борис Кузьмич. Его, для этой цели, вызвали из Киева, где он уже в течении многих лет, оставив военную службу, работал парторгом, на каком-то большом заводе. Начальником училища, был назначен Полковник Черенков, из молодых, бывший военный атташе в какой-то африканской стране. Между ним и Кошечкиным, сразу же возникли противоречия. Представили нам также командиров рот, замполита батальона и замов начальника училища. Замполитом училища, стал полковник Инденок, тучный человек, до такой степени, что влезть в танк, он уже не смог бы при всём хотении. Я попал во второй взвод первой роты. Первый взвод также был из Чирчика, а третий и четвёртый взвода из Благовещенска. Их особенностью было то, что они все оказались

выносливыми бегунами и музыкально одарёнными. С ними, у нас появилась своя ротная песня, а также, большой репертуар других, строевых, песен. Первым и самым главным делом, для нашего ведущего курса, стало немедленное привитие первому курсу, чувства уважения к нам. Я уже писал, что в среде первокурсников, не все восторженно приняли прибытие старших товарищей.

Очень многие первокурсники, особенно из числа бывших военнослужащих, хотели установить здесь свои, удобные для них порядки. На этой почве, произошло несколько конфликтов между курсантами. Но уже через неделю, после того, как наш батальон полностью оформился и слегка обжился в новых условиях, произошёл последний, решительный разговор по душам. Какой-то первокурсник, из числа поступивших из армии, видимо старослужащий, очень дерзко ответил нашим товарищам, на предложение срезать ефрейторские лычки с погон. Дело в том, что в военных училищах, звание ефрейтор отсутствует, а этот тип, щеголял, с одной лычкой на погонах и отдавал приказания рядовым курсантам. Этот факт возмутил нас ещё и тем, что за него заступились его подчиненные. Тотчас же был брошен клич – «Наших бьют!», на который примчался весь наш батальон. Первый курс безусловно ещё не обладал такой степенью сплочённости, как мы и был совершенно дезорганизован в этом отношении. Последовала поучительная порка виновных, а также, для воспитательных целей, большого количества, не очень виновных, первокурсников. На этом была сразу же поставлена точка. С этого дня и на все три года до выпуска, наш курс пользовался непререкаемым авторитетом и уважением, со стороны младших, независимо от их должностей. Эту традицию, характерную для всех военных училищ, мы установили в СВТКУ безоговорочно

Фото. Наши командиры: л-т Гребенников, полковник Кошечкин и л-т Судейкин, на параде ко Дню Победы в Ташкенте. !971 год.

.

С 1-го сентября начались занятия по предметам. Преподавательский состав, был на должном уровне. Материальная база, доставшаяся нам, была, пожалуй, даже побогаче, чем в Чирчике. Если в ТВТКУ, танковый парк был представлен в основном танками Т-34 и немного более современными, Т-54 и Т-55, то здесь, танк Т-55 являлся

уже анахронизмом и их было всего несколько. В основном для обучения придавались самые современные танки Т-62. Были несколько тяжёлых танков Т-10. Также было и в отношении бронетранспортёров и другой техники. Кроме напряжённой учёбы, нам приходилось много сил отдавать благоустройству училища. Всю территорию училища мы обложили дёрном, который срывали с берега реки. Замостили крупным булыжником танковый гараж и все выезды из него. На полигоне копали траншеи. прокладывая кабели для управления мишенями. Красили и облагораживали территорию самого училища. Работы было очень много. Свободного времени мало. С началом увольнений в город, возникла новая проблема. Начали происходить стычки курсантов с местными ребятами и довольно часто, увольняемые приходили побитыми.

С этим надо было кончать решительным образом. И такой день наступил. Однажды, ближе к зиме, прибежали из города несколько курсантов нашего батальона. Последовал клич «наших бьют!», на который, побросав все дела, сбежался почти весь батальон.

Оказывается, группа наших сокурсников, находящихся в увольнении, уже на выходе из города в сторону училища, подверглась нападению местных парней. Началась драка и несколько курсантов побежали за помощью в училище. Наше терпение лопнуло и весь батальон помчался на выручку. От города до училища было не менее 3-х км и по этому маршруту ходил автобус, который, как раз подъехал к остановке. В автобус набилось человек 50, остальные побежали своим ходом. К месту битвы, в общей сложности, прибыло около 200 человек. Там были обнаружены наши побитые сокурсники, которые указали путь, в котором удалились их гражданские противники. Далее, толпа курсантов начала крушить всё в указанном направлении. Избивались все гражданские лица, попавшие под руку. Ворвались в несколько молодёжных общежитий и произвели там погром. Это действие, в отношении гражданского населения города, несомненно было из разряда ЧП. Дежурный по училищу –майор, с пистолетом в руке, беспомощно бегал вокруг распоясавшихся курсантов, призывая их к порядку, но его никто не слушал. Только устав от беготни, курсанты потихоньку начали сбиваться в группы, чтобы вернуться в училище. К этому времени, на место происшествия, прибыло командование училища и попросили курсантов грузиться на подъехавшие грузовики, которые доставили нас в казармы. По прибытию, все разбежались, так что виновных найти не удалось. Инцидент конечно был из ряда вон выходящий и избежать огласки не удалось.

Уже через день, вражеское радио «Голос Америки», с удовлетворением, вещало на весь мир о факте столкновения гражданского населения с учащимися военного колледжа, в городе Самарканде. Я сейчас не могу вспомнить, удалось ли найти и наказать зачинщиков этой вылазки? Скорей всего это дело удалось замять. Зато отношение гражданского населения города к курсантам, коренным образом изменилось в лучшую сторону. По всей видимости, среди побитых гражданских, оказались и виновники драки, после чего они угомонились и не решались больше придираться к нам. С тех пор никогда, по крайней мере в продолжении моей службы, особых инцидентов в городе между курсантами и гражданскими, не происходило. На новый, 1971 год, мне опять удалось съездить в отпуск домой. На этот раз, мне удалось прихватить с собой горсть трассирующих патронов от танкового пулемёта CГМТ, калибра 7,62. Если достать пулю из такого патрона и перевернув её, засунуть другим концом в гильзу, то при поджигании заряда трассера, происходил нагрев пули, который вызывал взрыв пороха в гильзе и пуля очень красиво взлетала к небу на 50 –60 метров, оставляя за собой след. Именно это я и проделал в ночь на 1 января, с балкона нашей квартиры. Я забыл написать, что летом 1970 года, мы переехали из соцгорода в новый город. Наша улица попала в зону разработки угольного месторождения, как собственно весь соцгород. По мере расширения угольного разреза, предполагалось планомерно переселять граждан в новый город. И вот пришла наша очередь. Нам предоставили 3-х комнатную квартиру в квартале 2-2. Я, находясь в это время в отпуске, помогал грузить и разгружать вещи. Именно в это время произошёл удивительный случай. У нас была собака, по кличке Богатырь, которую мы, в связи с переездом, не знали куда деть. По-видимому, предчувствуя это, наш пёс сильно загрустил и вдруг, проснувшись в день переезда, мы обнаружили его мёртвым. Он понял, что он больше не нужен и ушёл, тихо и мирно, не доставляя нам проблем. Я помню, что отец плакал, вытаскивая его со двора. Сестра и я, тоже не смогли удержать слёз. Пёс служил нам верой и правдой в течении более 10 лет. У нас были куры, которых мы бесплатно раздали знакомым. Пришлось оставить очень много разных полезных вещей, которые нам в квартире уже не пригодились бы. Новый дом был крупнопанельным, из железобетонных плит и зимой в нём было холодно.

Перезимовав в нём, отец добился переселения, в рядом стоящий, кирпичный дом, в котором мы и остались. Я не помню, чем занимался во время отпуска, наверное, гулял по незнакомым улицам города, но однажды вечером, возвращаясь домой, встретил знакомую по спортивной команде. Её звали Таня Климова и два года назад, она была ещё угловатым подростком, а сейчас оформилась в симпатичную девушку.

Как оказалось, она жила в соседнем квартале, совсем рядом с моим домом. Мы пошли с ней гулять, зашли к ней домой, выпили немного шампанского и снова ушли. Что говорить, конечно мы целовались до одурения и на завтра, договорились встретиться. На следующий день она пришла на свидание с перебинтованным горлом. Оказывается, я оставил там столько засосов, что места не было живого. Ей пришлось притвориться, что подхватила ангину. Оставшиеся дни отпуска мы проводили вместе, пока ей не пришлось уехать по делам в Ташкент. Догуляв отпуск, я вернулся в училище и продолжил учёбу. Служба уже не так угнетала, как раньше, да и опыт накопился. Я был на хорошем счету у командования. Учёба удавалась, военная и физическая подготовка, были на должном уровне. В виде поощрения за мои заслуги, меня назначили караульным поста №1 и отныне, я нёс караульную службу у знамени училища, что являлось почётной обязанностью. Я не скажу, что стоять у знамени легче, но всё-таки под крышей и в тепле. Кроме этого, я научился спать стоя, как уже ранее, научился спать в движении. Мы уже учились водить танки, стрелять из танкового пулемёта и из пушки. Почему -то у меня, очень хорошо получалось стрелять из танка и в дальнейшем, на всех стрельбах, я постоянно выступал в роли наводчика, за всех членов экипажа. А экипаж состоял из 4-х человек: командира танка, заражающего, наводчика и механика-водителя. Механик –водитель всегда был из числа военнослужащих танкового батальона обслуживания учебного процесса, сокращённо ТБОУП, остальные роли исполняли курсанты. Материальную часть танков мы учили на совесть. Начальник кафедры говорил нам: «По данному предмету, не может быть других отметок, кроме как отлично и плохо. Либо вы сможете быстро исправить поломку, либо не сможете вовсе. Также и по огневой подготовке – либо мы уничтожили врага первым выстрелом, либо он нас, потому что второй раз выстрелить не удастся». Исходя из этого, нам ставили или «2» или «5». Весной я вдруг, совершенно неожиданно, даже для себя, отличился в спортивных соревнованиях. Я взял сразу 4 первых места по училищу, в следующих видах: метание копья, бросание гранаты, прыжки в высоту и прыжки в длину. Кроме того, два вторых места, уже даже и не упомню по каким видам. После подведения итогов соревнования, на церемонии вручения наград, я, к удивлению всех присутствующих, и восторгу командира нашей роты, шесть раз выходил из строя, для получения диплома из рук начальника училища. Такой случай должен был быть отмечен командованием роты. Через пару часов, уже перед строем роты, командир роты объявил мне благодарность и предоставил 10 дней отпуска. К сожалению, последнее не могло быть исполнено, в условиях военного училища и осталось лишь приятным воспоминанием. Одновременно, моему отцу было отправлено, так называемое «Письмо на Родину», где его благодарили за достойное воспитание сына. Это мероприятие было очень почётным и в сущности, приравнивалось к получению медали. С приближением праздника «День Победы», мы начали подготовку, к участию, в ежегодном военном параде в Ташкенте. Согласно существующей практике, парадные коробки формировались из 200 человек – 20 в ширину и 10 в глубину. От нашего училища должны были выступить две коробки, по одной от каждого курса. В коробки набирались самые высокие и, понятное дело, хорошо шагающие, курсанты. По строевой подготовке я был один из лучших и без разговоров был зачислен в коробку. Почти каждый день мы тренировались в прохождении по своему плацу. Я стоял в третьей шеренге вторым справа. Направляющим нашей шеренги, первым, справа от меня, стоял Минибаев Фарит, мы с ним были хорошими друзьями. Его задача была очень ответственна – ему нужно было держать дистанцию от второй шеренги. Во время прохождения парадным строем, взоры всех должны были быть обращены вправо, на трибуны и ему надлежало держать шаг, таким образом, чтобы не наступить на пятки впереди идущего и одновременно не отстать, хотя бы на дециметр. Надо сказать, что почти с первых дней тренировки, мы шагали безукоризненно. Невозможно было придраться и начальство было весьма довольно нами. Поэтому тренировки, обычно очень быстро заканчивались. Правда первому курсу пришлось попотеть. В начале мая, нас повезли на генеральную репетицию в Ташкент. Ехали мы спецрейсом, в отдельном ж.д составе. С нами ехали походные кухни. запасные и т.д. Путь до Ташкента, а это примерно 300 км, мы преодолели почти за два дня. Все были довольны этим нежданным отдыхом. Нас привели в расположение ТВОКУ – пехотного училища. Вечером, уже все вместе, пешком, направились на Красную Площадь, где выстроились согласно парадного расчёта с прибывшими туда же курсантами ТВТКУ и другими воинскими частями, участвующими в параде. Где-то, часов в 12 ночи, состоялась репетиция. Мы прошли на отлично и, по окончании репетиции, вернулись обратно в ТВОКУ, где и переночевали. После завтрака, вновь отправились на вокзал и отбыли к себе. Ещё несколько дней учёбы и вновь вокзал. Вечером 8 мая, мы вновь расположились на ночлег в ТВОКУ. Утром 9 мая, после завтрака, зашагали на Красную Площадь. Парад начинался в 10 часов утра. А мы уже в 9 часов были на месте. У многих возникло желание сходить по-маленькому, но вокруг толпился народ, телевизионщики настраивали оборудование. Тем не менее удалось справить нужду перед каскадом небольших фонтанов. Телевизионщики сделали вид, что ничего не видят. Но вот и время настало. Все встали по местам, и церемония началась. Выступали первый секретарь ЦККПУз, Рашидов, Председатель Президиума Верховного Совета, Насретдинова и ещё несколько руководителей. Наконец прозвучала команда и мы пришли в движение. Командующий парадом проехал перед строем, здороваясь по очереди с каждой воинской частью. Затем начался парад. Все видели по телевизору, что это такое, поэтому нет нужды повторяться. Прошли мы отлично, без замечаний и сразу направились строем в сторону вокзала. На вокзале, очень многие, из числа ташкентских, получили увольнения на несколько дней праздника и разошлись по домам. Толпа курсантов осадила комбата Кошечкина, с просьбой выписать и им увольнения. По доброте душевной, комбат подписал отпуск ещё многим, но число желающих только увеличилось. Отбиваясь от наседавшей толпы, в которой был и я, комбат, слишком добрый по натуре и не умеющий отказывать, заперся у себя в купе. В это время поезд тронулся и начал потихоньку набирать ход. Приняв отчаянное решение побывать дома, я выпрыгнул из поезда. За мной последовал старшина нашей роты, Саутин и ещё несколько человек, решивших на свой страх и риск погулять в День Победы, без увольнительных. Сей поступок отдавал криминалом и мог считаться дезертирством, в случае, если бы мы попались патрулю, но об этом никто не думал в тот момент. Я попрощался с Саутиным и двинулся, в сторону автостанции. По дороге я столкнулся с патрулём, но на моё счастье, они не спросили у меня документов. Вечером я уже был в Ангрене и справлял праздник дома. Напился конечно и заснул. Два следующих дня я отдыхал дома, гулял и отъедался, а потом отправился в Ташкент. Мне срочно нужно было попасть в училище не позднее вечера завтрашнего дня и поэтому я направился в аэропорт. На моё счастье в Самарканд летел, не запланированным рейсом, самолёт, на который я без труда приобрёл билет. В зале ожидания ко мне, вдруг подошёл солдат, с повязкой патрульного и позвал за собой в комнату начальника патруля. Я вошёл туда и представился начальнику в звании капитана. Я просто поражаюсь тому везению, которое меня сопровождало всю дорогу. – он не спросил у меня документов, а только отчитал за то, что я снял фуражку в зале и отпустил. В самолёте нас оказалось всего пятеро. Стюардесса посадила всех в хвостовое отделение и мы, с шиком, полетели. Пользуясь случаем, я очень часто заказывал минеральную воду. Вода была очень холодная и уже, при посадке, я почувствовал в горле начинавшуюся ангину. Уже подъезжая к училищу, поздно вечером, у меня явно начала повышаться температура и это было для меня спасением! Пройдя на территорию училища, я сразу же, направился в санчасть и пожаловался на недомогание. Дежурная медсестра осмотрела меня и оставила в качестве больного. Все остальные курсанты, в том числе и старшина Саутин, по прибытию, после самовольной отлучки, были сурово наказаны, а мне удалось убедить командиров в том, что я лежу в санчасти, уже с 10 мая. Через несколько дней, выписавшись, я приступил к учёбе. Кончался 4-й семестр, начинались экзамены. Но вот и все экзамены позади, а нас ждёт месячный отпуск! Я договорился во время отпуска, съездить в гости к сокурснику Зубаирову, в Оренбург, а заодно и в Москву к Н.С. И вот я дома в Ангрене. Никого из друзей нет. Кто-то в армии, другие в институтах. Я сначала решил слетать в Москву. В те времена я, почему-то, совершенно не беспокоился о том, где я буду ночевать, я всегда без труда находил ночлег. И на этот раз, я сразу же направился в общежитие МГИ –горного института, куда поступили некоторые мои одноклассники. Сразу же в дверях лифта 16-ти этажного здания я, в упор, столкнулся с выходившем оттуда, Простяковым Валерой. При виде меня, он испугался и прыгнул обратно в кабину лифта. Наверное, он подумал, что я приехал отомстить ему за драку на хлопке в 1968 году. И был удивлён, когда я протянул ему руку и поздоровался. Я рассказал, что хочу несколько дней пожить в Москве и мне негде ночевать. Валера подсуетился и быстро нашёл мне место в одной из комнат общаги. В это время многие студенты уже разъехались на каникулы или в стройотряды. Валерка рассказал про своё житьё и, между прочим, показал несколько очень занятных картин. Иногда, он и ещё кто-нибудь, подрабатывали в свободное время, санитарами в сумасшедшем доме.

Лупили непослушных, надзирали и т.п. Один из сумасшедших был художник и они давали ему порой бумагу, краски и он рисовал. Картины были достаточно высокохудожественными, но обладали незаметными, на первый взгляд, странностями, обличающими исполнителя, как психически нездорового человека. Так, на особо запомнившейся мне картине, размером примерно с лист 22 формата, был изображён в красках, плот, с сидевшим на нём человеком, закрывшим себе руками лицо, что показывало его ужас перед неизбежной кончиной, так как плот попал в гигантский водоворот и его засасывало в столь же огромную воронку, на краю которой был нарисован глаз. Картина, представляла собой автопортрет художника и должна была, аллегорически показать, что он затягивается в пучину безумия. Были ещё картины, но я их не запомнил. Некоторые сумасшедшие писали романы. Я прочитал один из них.

Роман состоял из нескольких строк, название его я забыл, а текст помню: «Хороша жизнь при капитализме, он имел дачу и собственную машину». Да, эти

ценности в то время для многих были недосягаемы. Ночью мы забрались на крышу здания и, с огромной высоты, любовались огнями Москвы. Я узнал у него, где можно найти Н.С. На следующий день я отправился в другое общежитие и зайдя внутрь, почти сразу же столкнулся с подругой Н.С – Натальей Якушенко, о которой я уже писал ранее. Она, с группой других студенток, занималась мытьём окон. Увидев меня, а я был в форме, радостно бросилась ко мне на шею. Девчонки без раздумий отпустили её со мной. Мы сходили до её комнаты, где она переоделась, и мы с ней пошли гулять. Оказывается, Н.С в это время не было в Москве. Она с родителями, уехала отдыхать на море. Мы с Якушенко, сначала походили по центру Москвы, а потом пошли в знаменитую пивную «Жигули». Эта пивная пользовалась огромной популярностью, и чтобы попасть в неё, необходимо было выстоять не меньше часа в очереди.

Мне очень льстило находиться с такой красивой девчонкой, на которую бросали завистливые взгляды мужчины из очереди, и я был в ударе, рассказывая ей всякие истории. Ей, между прочим, тоже было приятно стоять с бравым курсантом и это было заметно. Наконец мы попали внутрь помещения, и метрдотель указал нам место. Это был столик на 4-х человек и два места, были заняты молодым лейтенантом с девушкой.

Мы сели напротив, и я заказал полдюжины пива. Кружка пива стоила всего 45 копеек, почти как в магазине. Я сразу заплатил официанту за 6 кружек и дал 50 копеек на чай. И вы бы видели, как он засуетился. Лейтенанта, с его барышней, он тут же куда-то пересадил и мы до самого конца, сидели вдвоём. Позже я заказал ещё 6 кружек и так же, дал 50 копеек на чай. Моя визави не ударила лицом в грязь и, как истинная студентка, спокойно осилила 5 кружек пива. Мне достались 7 кружек. Пиво было очень вкусное, такого уже не бывает, немудрено поэтому, что пивная имела высокий авторитет. Время уже было вечернее и мы поехали в общежитие к Наталье.

От обниманий, дело перешло к поцелуям. У Натальи губы были изумительно бархатистыми и мягкими. Мы пришли в комнату к ней и, наверное, часа два только и целовались. Кроме неё в комнате в это время никто не жил, но мне даже в ум не пришло, что я могу воспользоваться этим в личных интересах и остаться ночевать здесь, хотя она была готова к этому. И мне кажется, что она даже обиделась на меня, когда я стал собираться уходить. Утром, я должен был лететь в Ташкент из Домодедово, и мы договорились встретиться на Павелецком вокзале. Я вышел из общаги уже часа в 3 ночи и пешком, добрался к себе почти через час. Поспав 3 часа, я собрался и поехал на Павелецкий вокзал, нашёл там Якушенко и с ней вместе, прибыли в Домодедово. Объявили о задержке моего рейса на два часа, чему я был рад, так как это дало нам возможность подольше побыть вместе. Но как бы ни было, пришло время лететь, и мы расстались. Я пробыл несколько дней в Ангрене и снова улетел, на этот раз в Оренбург. Самолёт был старый Ту-114. Меня, стюардесса, почему то, усадила в люксовый отдел на 4 человека, что-то типа, купе. Там находились двое – пожилой генерал и его жена. Так мы втроём и летели. Генерал расспрашивал меня про учёбу и сам рассказывал случаи из жизни. Так незаметно мы и приземлились в Оренбурге. Подняв тучу пыли, самолёт подрулил к неказистой избушке – зданию аэропорта. Меня встречал Фарад Зубаиров. Прибыли к нему домой и уже на следующий день, отправились гулять. Меня удивил странный факт. Большинство мужчин, попадавшихся нам, имели при себе какую-то тару – от трёхлитровых стеклянных баллонов до круглого матового плафона. Разъяснение этому пришло очень скоро и оказалось, совершенно банальным. В городе имелось полно точек, по продаже пива. Свежее пиво продавалось на разлив. Количество кружек оказалось очень ограниченным, а жаждущих промочить горло, в летнюю жару, предостаточно. Поэтому мужики набирали пиво в то, что есть и отходили в тенёк, чтобы насладиться любимым напитком. Надо отдать должное Оренбургскому пиву. Оно мне тоже понравилось. Позже к нам присоединилась знакомая Фарада – очень хорошенькая, молоденькая татарочка, с которой он пытался заигрывать, но она почему-то отвергала его ухаживания, но и одновременно, давала надежду. Поэтому, ему бесконечно приходилось ей что-то доказывать и обещать.Так мы и гуляли, я несколько впереди, а они следом. Рассматривая архитектуру города, я заметил, что многие дома имеют царапины от пуль. Фарад утверждал, что это осталось ещё со времён революции. Дошли мы и до реки Урал, в месте где расположился городской пляж. Меня поразило, что ширина реки здесь, едва ли достигала 20 метров. В фильме «Чапаев», ширина Урала была, наверное, метров сто. Каникулы наши, подходили к концу и мне надо было возвращаться домой. Однако остро встал вопрос о приобретении билета. Как на зло, билетов не было, ни на самолёт, ни на поезд. Маячила перспектива, надолго застрять в Оренбурге. К счастью, у Фарада, нашёлся родственник, работающий в системе Аэрофлота. Ему удалось достать мне билет, и я благополучно вернулся домой. Ещё несколько дней, которые я провёл с Климовой и вот мы вновь, в СВТКУ.

Теперь мы курсанты 3-го курса. У нас, непререкаемый авторитет перед второкурсниками и вновь набранными первокурсниками, для которых мы кажемся полубогами. Сержанты уже, нам не указ. Кстати, несколько сержантов были смещены со своих постов и их места заняли более перспективные, из числа рядовых. За издевательство над нами, в период учёбы на первом и втором курсах, был избит нами наш зам-комвзвод, сержант Марков. Били его, после отбоя, в умывальнике. Я не стал участвовать в этой акции, почему-то мне стало жалко сержанта. Про драку, никто из командиров не узнал, Марков не стал об этом никому докладывать. Может быть с горя, а может по другому случаю, но последний напился и его задержали. С должности его сняли и назначили замкомвзводом, курсанта Савченко. Тем не менее, где-то через пару недель, Маркова восстановили на прежней должности, но теперь, потеряв авторитет, он уже не мог командовать по-старому и ограничивался только просьбами. Да и во всём батальоне, сержантские звания, теперь стали чисто символическими. Каждый курсант теперь, поочерёдно, ставился временно на должность командира отделения или замкомвзвода, для получения практических навыков. В это время я сдружился со своим командиром отделения Виноградовым. Кроме этого, у меня в друзьях были Игамкулов, Сайфутдинов, Минибаев, Коверда. Кстати, в нашем взводе, состав был весьма интернационален. Были и татары, и узбеки, и украинцы, и евреи, хотя большинство составляли русские. Себя я тогда считал чистокровным русским. Но абсолютно отсутствовала какая-либо межнациональная разграниченность. Просто-напросто, понятия «нация», между курсантами не существовало. Хорошим моим другом был узбек Халимов, один из немногих, поступивших из числа более, чем 600 кандидатов, пригнанных из отдалённых кишлаков, c целью утверждения принципа количественной справедливости для жителей коренной национальности. Он уже прилично разговаривал по-русски, хотя его уровень образования, был очень далёк от требуемого. Но, учитывая его национальное и географическое происхождение, к его знаниям относились снисходительно. Ему достаточно было, просто числиться в списке курсантов. Ни о каких высших математиках и сопроматах, в отношении его, не могло быть и речи. Но стрелять и водить танк, как и стоять в карауле, ему приходилось. Для третьего курса, вводились значительные поблажки. Женатым было разрешено в выходные дни ночевать дома. Увольнительные мы получали без проблем. Хотя очень часто, мы уходили без увольнительных, в так называемые, «самоволки». Город был большой, второй по численности в Узбекистане. А вот патруль присутствовал только в центре города, на вокзале и в аэропорту, предоставляя самовольщикам широкое поле деятельности в остальных районах города. А уж если зайти в старый город, то там вообще можно было себя чувствовать в полнейшей безопасности. У многих ребят появились подруги в городе, и они бегали к ним, порой приходя только к подъёму.

Время от времени, в Училище, организовывали вечера, приглашая по очереди какой-нибудь институт. Понятное дело, что на эти вечера приезжали только студентки, преследуя определённую цель – закадрить курсанта. В Самарканде было несколько ВУЗов, ориентированных, в основном, на женские специальности. Это, к примеру, СамГАСИ –архитектурно строительный, СамГУ – гос. университет, медицинский и ещё какие-то. В то время, я почему-то, опять стал стесняться девушек и в то время, когда все курсанты рвались на подобные вечера, я в тот день сам просил, чтобы меня назначили в наряд дневальным. Этим я извлекал какую-то прибыль для себя, так как те, кто стояли в наряде в такой день, освобождались от нарядов на два срока.

Каждое второе воскресенье сентября, отмечался наш профессиональный праздник – «День танкиста». В том году он выпадал на 13 –е число. В тот день, человек 15 из нашей роты, которым было обещано увольнение, не могли дождаться командира роты, чтобы получить у него увольнительные записки. По какой-то причине, он сильно задерживался. Уже все увольняемые из других рот, ушли в город. И тогда я, призвал всех уйти в самоволку. И мы так и сделали. Уж не помню где, но мы прилично выпили и находились на территории парка отдыха, когда какой-то курсант крикнул нам «Наших бьют»! В подобных случаях, мы приучились реагировать без промедления и помчались в указанном направлении. Прибыв к месту, мы оказались свидетелями немногочисленной драки курсантов с гражданскими. Но, кроме нас, к месту драки уже подруливали несколько мотоциклов с милиционерами. Все участники драки, моментально разбежались, а в центре событий, оказались почему-то, только я и мой друг Игамкулов. Милиционеры предложили нам сесть в мотоцикл и отвезли в ближайщий участок. Вообще, они не имели права нас задерживать и поэтому вели себя в отношении нас корректно. Через некоторое время они передали нас, прибывшим военным патрулям, которые доставили нас в комендатуру города, где нас поместили в камере гарнизонной гауптвахты. Часа 2-3 мы находились там, постепенно трезвея. Мы решили, что, когда за нами прибудет дежурный по военному училищу, чтобы перевести нас в свою, училищную, гауптвахту, сбежать из машины, по пути следования. Но, к несчастью, дежурным по училищу в тот день, оказался наш командир роты. Принимая нас под роспись, он выразил удивление увидев меня. «Только от тебя я не ожидал этого» -сказал он мне. Побег потерял смысл, и мы, покорно влезли в дежурную машину. Нас привезли в училище и поместили на ночь на гауптвахте, в караульном помещении. Утром мы поплелись в расположении роты. Страшно болела голова с похмелья. Нас даже не стали наказывать, посчитав наше нахождение в милиции, комендатуре и ночёвке на гауптвахте, достаточным. Здесь я должен немного остановиться на состоянии дисциплины, в нашем училище. Не взирая на все, принимаемые меры, дисциплина в училище была на очень низком уровне. В отличие от других училищ, где традиции и культура поведения, ковались десятилетиями, порой с ещё дореволюционных времён, наш ведущий курс, был недостаточно подготовлен к роли воспитателя подрастающего поколения. Всего за один год обучения в одном из титульных училищ, мы конечно же, набрались кое-какого опыта, но, будучи предоставлены самим себе, в условиях, почти что, вседозволенности и слабого контроля со стороны командования, начали деградировать в отношении личной дисциплины. Широко распространились такие явления, как самоволка, пьянство, неподчинение старшим. За сон на посту в карауле, часто даже не наказывали, а обходились устным выговором. Некоторые курсанты, находясь в состоянии похмелья, с утра шли в офицерскую столовую, где им без проблем отпускали алкоголь. Конечно, эти случаи были достаточно редки, но в наших бывших училищах, такое событие стало бы настоящим ЧП. Зимой 1972 года в училище стали происходить странные события. На складе НЗ, расположенном несколько обособленно от училища и представлявшего из себя, несколько полуподземных хранилищ, обнесённых высоким, не менее 3-х метров, каменным забором, общей площадью около гектара, стала появляться голова. Склад охранялся силами караульной службы училища и, часовой, охраняющий склады, должен был продвигаться по внутреннему периметру территории вдоль забора. Одна сторона забора, была обращена в сторону училища, а другие три стороны, окружались полями, тянувшимися на 500-600 метров до ближайших построек, принадлежащих какому-то совхозу. На этих полях, обычно росли огурцы или кабачки, а зимой это была плоская равнина, просматривающаяся насквозь и где невозможно было спрятаться.

Так вот, однажды, часа в три ночи, часовой услышал за забором тяжёлые шаги, приближающиеся со стороны поля и вдруг, над забором появилась человеческая голова, которая поворачивалась по сторонам, как бы кого-то, или чего-то, выискивающая. На посту находился курсант второго курса, который, увидев в темноте подобное зрелище, помертвел от ужаса и застыл в неподвижности. Он находился от головы в 30-40 метрах и ясно разглядел, что голова имеет вполне человеческие очертания, но гораздо больше нормальной. Голова, в течении нескольких минут, разглядывала территорию складов, а потом неожиданно исчезла и часовой услышал удаляющиеся, очень тяжёлые шаги, не свойственные обычному человеку.

Дождавшись смены, часовой сообщил об этом странном явлении разводящему, а тот начальнику караула. Начальник караула, вынужден был доложить дежурному по училищу и слух, пополз среди личного состава. Сначала этому случаю не придали значения и признали его, как чьё-то баловство. В следующую ночь произошёл аналогичный случай. То же самое случилось и в несколько других ночей. По училищу уже сочинялись страшные байки по этому поводу. Тогда была устроена засада, но в эту ночь голова не появилась. Ещё пару дней устраивали засаду, но безуспешно. Как только засаду убрали, голова немедленно нанесла визит на пост. Особенно боялись головы первокурсники и поэтому, на этот пост стали назначать сержантов. В ротах были проведены беседы с курсантами, на которых командование, пыталось объяснить это явление происками врагов. В конце концов, разрешили стрелять, пока только в воздух. В последующем, услышав стрельбу, группа караульных кидалась к месту происшествия и тщательно обследовали подходы к забору, но никаких следов, обычно не находили. И тогда часовым разрешили стрелять на поражение. Голова была обстреляна и часовой утверждал, что попал в неё, но прибежавшая по тревоге группа караульных, вновь не обнаружила ни малейшего следа, но зато голова, с этих пор, перестала появляться. В связи с этим, в училище провели встречу с каким-то учёным, который попытался объяснить этот случай, природными явлениями, но ему конечно никто не поверил, но сделали вид, что согласились с его выводами. В нашем взводе служил, некий, курсант Мамедов. Его отличала какая-то обособленность. Он ни с кем не дружил, не выдавался особыми знаниями и способностями, но, по непонятной причине, его редко ставили в наряд, зато очень часто отпускали в увольнение. Как оказалось, он был стукачом и более того, намеревался, по окончании училища, идти служить по линии КГБ, для чего, уже заранее посещал «особый отдел» училища, куда

передавал все, интересные, с его точки зрения, происшествия в роте, разговоры между

курсантами и т.п. Наверняка он выполнял и специальные задания начальника «особого отдела» по выявлению антисоветской деятельности. Однажды он сильно подвёл меня. Меня назначили дежурным по роте, а он был дневальным. Под утро, из-за холода, он взял одеяло и накинув его на себя, стоя у тумбочки, когда в казарму, неожиданно вошёл

дежурный по училищу. Я доложил ему о том, что ничего не случилось, но дежурный велел поднять старшину роты и снял меня с дежурства, велев старшине назначить другого, из-за грубого нарушения мною дисциплины и устава, что выразилось в попустительстве дневальному, нарушить форму одежды. Мне не следовало, ни в коем случае, позволять Мамедову закутываться в одеяло, но я проявил малодушие.

К моему удивлению, Мамедов не понёс никакого наказания. Приближались майские праздники и командование, начало составлять списки участников парада. Как раз, перед этим, где-то в марте, противостояние между командиром нашего батальона Кошечкиным и начальником училища, только что получившим звание генерал-майора, закончилось отставкой Кошечкина с должности и уездом его на родину, в Киев. Дело было в том, что первое время, обладавший непререкаемым авторитетом и всеобщим уважением курсантов, полковник Кошечкин, награждённый звездой «Герой Советского Союза» и американским орденом «Почётного легиона», которым всего то в мире награждены человек десять, резко не понравился начальнику училищу, тоже в звании полковника, который, по своей молодости, не участвовал в войне и не имел наград, кроме незначительных памятных и юбилейных медалей, но обладал солдафонским менталитетом. Он с первого дня, начал завидовать славе нашего комбата и его авторитету, среди личного состава. Я конечно не был свидетелем тех интриг, которые проводил начальник училища, с целью опорочить нашего комбата, но они видимо сработали удачно. Не первую роль здесь имела чрезвычайная доброта и простодушие Кошечкина, который за двадцать последних лет, на гражданской службе, несколько подрастерял военные, особенно командные, привычки. Иначе, как «голубчик», он нас не называл. Помогал всеми средствами и никогда не сдавал провинившихся. Часто, пользуясь своими правами героя, покупал курсантам билеты на самолёт или поезд, в сезон отпусков. Горой стоял за нас перед начальником училища, лично вмешиваясь в конфликты. Замполит батальона ходил при нём тихо, как мышь, не имея возможности покарать кого-либо, за какие-то прегрешения. Вместо Кошечкина, командиром батальона, стал бывший преподаватель тактики, подполковник Горецкий.