История несостоявшегося диссидента

Будучи преподавателем, он заискивал перед комбатом и старался понравиться курсантам, но сразу же после назначения на должность, он показал себя во всей красе. Во–первых, резко изменилось его отношение к курсантам. Он сразу посуровел и в его поведении появилась неприкрытая, надменность. Его голос срывался на крик. Направо и налево началась раздача наказаний, за малейшие проступки. В течении месяца, он настолько опротивел нам, что его начали открыто избегать. Едва увидев его, все тут же разбегались по сторонам, лишь бы, не встретиться с ним. Это вообще бесило его и он, выйдя из себя, срывал свою злость на дежурном или дневальном, которые не имели возможности спрятаться. Зато замполит при нём, просто расцвёл. Они с комбатом стали прямо –таки друзьями. Оба подловатенькие и злопамятные, они не могли натешиться, издеваясь над подчинёнными. Вокруг них так и вились стукачи и шестёрки, которых эти двое, открыто поощряли за их гнусную деятельность, что было невозможным при Кошечкине. И вот, служба преподнесла мне первый тревожный сигнал – моего имени не оказалось в списках парадного расчёта. Это просто повергло меня в шок. Мой послужной список просто не мог дать повода, для недовольства мной. Тем не менее, рота начала строевую подготовку, а лица, не участвующие в параде, должны были в это время нести караульную и постовую службу. Я обратился к командирам взвода и роты, и они пообещали разобраться с этим, сами находясь в недоумении. Через несколько дней, меня перевели в парадный расчёт, и я забыл об этом недоразумении. Одновременно со всеми этими сборами, нас распределили по воинским частям, для прохождения будущей командной стажировки. Меня записали в город Гори в Грузии, родину Сталина.

В этом году нас не повезли в Ташкент. Парад прошёл непосредственно в Самарканде. Участие в параде, принимали, дислоцирующиеся поблизости воинские части и самое первое в СССР, военное училище прапорщиков, которое квартировало напротив нашего училища. Воинское звание прапорщик было вновь введено в 1972 году, чтобы заменить собой, ликвидирующийся институт служащих сверхсрочной службы. Я хочу кратко остановиться на этом. В царской армии, звание прапорщик было

первым офицерским чином, соответствующим младшему лейтенанту. Одновременно, в морском флоте, вводилось аналогичное звание мичмана. До 1972 года, в СССР существовала прослойка военнослужащих, занимавшая промежуточное положение, между офицерами, с одной стороны и солдатами, и сержантами, с другой стороны. Прослойка эта называлась сверхсрочной службой и предназначалась для привлечения в армию, необходимых специалистов и командиров низшего звена. Формировалась эта прослойка, из числа отслуживших положенный срок солдат и сержантов, продолжавших службу, уже в новом качестве, по собственному желанию на контрактной основе. Этим лицам полагалась офицерская форма, но звания у них оставались прежние, которые они получили в процессе срочной службы. Поэтому, сверхсрочники могли иметь звания от рядового до старшины включительно, что создавало некоторые неудобства в отношениях между ними и срочниками.

Видимо, для придания большего авторитета и для создания различий по отношению к срочникам, служащим сверхсрочной службы, придумали единое звание прапорщик и создали погоны с двумя звёздочками без просветов, расположенными вдоль погона, одна над другой. Чтобы придать прапорщикам дополнительный авторитет, все, желающие получить это звание, должны были пройти некие краткосрочные курсы, со сдачей экзамена. И вот повсеместно, были созданы эти самые школы и училища, одно из которых устроили в Самарканде. Уже через месяц, между курсантами и сверхсрочниками, создались неприязненные отношения, переходящие иногда в драки.

Разногласия выявились на почве различных условий жизни. Так, если курсантам 3-го курса, полагалось жалованье в размере около 18 рублей, то сверхсрочники получали не менее 120 рублей. Кроме этого, они имели свободный выход в город и пользовались всеми офицерскими привилегиями. Не удивительно, что в короткое время, они перехватили в городе почти всех девушек. Были и другие менее значимые отличия. Но вернёмся к параду. Училище прошло великолепно, но, командование батальона, было крайне недовольно тем, что наш, 3-й курс, продефилировал перед трибунами в не совсем, уставной форме. Каждый третьекурсник был обут в собственные туфли.

Носить выданные, уставные ботинки, мы, отказались. И я шагал в своих знаменитых английских туфлях. После парада, вновь приступили к учёбе и, одновременно, начали сдавать, некоторые экзамены. А тут ещё, наш и первый взвода, послали на полигон, копать траншею, для прокладки какого-то кабеля. Полковник, который руководил работами, распределил наши два взвода по всей длине кабеля. На долю каждого, пришлось где-то, по 5 метров. Дав приказ начинать копать на глубину человеческого роста, полковник уехал. Мы начали копать. Жара стояла под 40 градусов, а земля по твёрдости, не отличалась от бетона. Никто и не собирался копать в человеческий рост, не сговариваясь, все ограничились глубиной, около полутора метров.Ближе к обеду, мы почти закончили траншею, и ребята начали вылезать и усаживаться отдохнуть. Я тоже закончил и вылез, зато мой сосед, курсант Цой, продолжал копать дальше. Получалась неприглядная картина – вся траншея, на всём протяжении, глубиной 1,5 м, вдруг на участке курсанта Цоя, ныряла на целый штык лопаты глубже. Такой резкий перепад, не мог быть не замечен и мог бы стать причиной доработки траншеи, по всей длине, чему мы вряд ли бы обрадовались. Поэтому я, вполне резонно, посоветовал ему прекратить копать и засыпать свой участок, на один уровень, с общей глубиной траншеи. На это он мне ответил в том духе, что мол с такими, как я, коммунизм не построишь. Я засмеялся и спросил его: «Ты что, в самом деле веришь в коммунизм?». Он вылез и вступил со мной в спор. Оба взвода собрались вокруг и с интересом слушали нашу дискуссию. В конце концов я убедительно доказал, что коммунизм просто невозможен. И все ребята согласились со мной. Точку в нашем споре поставил, вернувшийся полковник. Осмотрев траншею, он остался в основном доволен, но по поводу углублённого участка, сказал: «Что за дурак здесь копал? Немедленно засыпать до общего уровня!» и отпустил нас на обед. Курсант Цой, был посрамлён, но тут я понял, что поступил крайне опрометчиво. Совершенно недостойно и даже глупо, для будущего офицера, вести подобные, антисоветские разговоры, да ещё в присутствии 40 человек, среди которых наверняка найдутся стукачи. Мне просто необходимо было, как-то оправдаться и я, подойдя к Цою, заверил его, чтобы все слышали, что я, дескать, не сомневаюсь в наступлении светлого будущего – коммунизма, а мой разговор всего лишь проверка его бдительности. Тем не менее, у меня на душе, остался очень неприятный осадок. И вот, в одно утро, когда мы строились, чтобы отправиться на завтрак, ко мне подошёл посыльный из штаба и передал приказ, явиться в «особый отдел». Просто так туда не вызывают и у меня прямо мурашки побежали по телу. Я отправился в штаб и не доходя до него, встретил самого начальника «особого отдела», ждущего меня, на дороге. До этого, мне ни разу не приходилось близко встречаться с этим, неприметным с виду, капитаном, еженедельно меняющем символы на погонах. То он был лётчиком, то десантником. Сегодня, у него были погоны общевойскового офицера. Он сразу, не позволяя мне доложить о прибытии по его приказу, рядясь в простодушного «рубаху-парня», произнёс: «Ну, вот, наконец-то! Садись в машину». У штаба стоял военный ГАЗ-69, куда я и влез. Капитан сел на переднее сиденье, и мы поехали в город. По дороге капитан вёл непринуждённый разговор с водителем на отвлечённые темы, в том числе о предполагающейся поездке на рыбалку. Я всю дорогу молчал, всем видом показывая полное равнодушие к происходящему, чем, видимо вызывал, плохо скрываемое, озлобление у капитана. Вскоре машина въехала в неприметный двор областного управления КГБ. В сопровождении капитана, мы проследовали в здание и вошли в одно из помещений, представляющем из себя, что-то вроде приёмной, так как далее находилась дверь, ведущая в другое помещение, с табличкой, на которой было что-то написано, но я даже не обратил внимания на эту надпись. В комнате располагался канцелярский стол, несколько стульев, шкафы с какими-то папками.Капитан предложил мне сесть и удалился. Я сел и начал строить различные предположения о причине моего задержания. Всякие нехорошие мысли лезли в голову, но основной причиной, я всё-таки посчитал, недавний спор с курсантом Ли, о возможности построения коммунизма в СССР. У меня теперь не оставалось сомнений, что мои речи, доведены до надлежащих органов. Вскоре в комнату вошли капитан и незнакомый мне, солидного вида, очень уверенно державшийся, полковник лет 52-54. Я встал по стойке смирно, но полковник, по-дружески протянул мне руку и представился. Его фамилия была весьма оригинальна – Зороастров. Я не знаю, какую должность он занимал при управлении, но в дальнейшем, они по очереди, допрашивали меня, изображая из себя, по старинной традиции дознания, доброго и злого следователей, о чём я догадался в далёком будущем, причём роль злого следователя, играл капитан. Полковник предложил капитану выйти и начал разговор со мной, усевшись, напротив. Не объясняя никаких причин моего пребывания здесь, он сначала

выложил на стол толстенную, в 5 пальцев, папку с бумагами и, открыв её, пробежал глазами первую страницу, в течении нескольких секунд и, участливым тоном, начал мне объяснять, что мне надлежит написать свою биографию, настолько подробно, насколько это возможно. На столе лежала пачка бумаги, из которой он достал лист и подал мне вместе с авторучкой. При этом, я должен был рассказать про своих родителей всё, что мне о них известно. Я, стараясь не выдавать своих эмоций, начал писать, причём полковник, потребовал, чтобы я комментировал свою писанину.

Как я понял через короткое время, та папка, которую принёс полковник, содержала

подробнейшее моё досье, с которым он и капитан, сверялись и постоянно поправляли меня, если я вдруг, чего-то забыл или пытался утаить. Там были данные обо мне, начиная с ясельного возраста и до нынешнего момента. Я поразился их осведомлённости и той грандиозной работой, которую кому-то, а скорее всего не одному десятку агентов, пришлось выполнить, чтобы заполнить эту папку.

Да, подумал я, не зря КГБ получает свою зарплату! Итак, я начал писать. Сначала, дату рождения и место, а также подробнейшим образом о происхождении своих родителей, их работе, месте рождения и, по требованию полковника, об их родителях и родственниках родителей. Конечно я знал об этом мало, но полковник, поглядывая в папку, направлял меня наводящими вопросами. От них мне стало известно, что мой дед плёл лапти по заказу для Красной Армии, а затем сжёг всю партию из-за прихода белых, что в будущем и явилось одной из причин его ареста и осуждения к высшей мере. Минут через 20 полковник вышел и его заменил капитан, который начал стращать меня тем, что я, буду писать здесь до тех пор, пока не напишу всё, даже если для этого, придётся остаться здесь на несколько дней. Заглянув в папку, капитан потребовал от меня, изложить причину ареста матери, как будто он узнал об этом впервые. Я не буду подробно рассказывать всю эту историю. Все обвинения в мой адрес, по моему мнению, звучали совершенно абсурдно. Эти два, взрослых мужчины, поочерёдно сменяя друг друга, пытались мне доказать, что я виновен в том, что мать занималась антисоветской деятельностью, а я и вовсе, как враг народа, всячески пытался вредить становлению советской власти ещё с дошкольного возраста. Всё своё свободное время, мы с матерью, якобы, только и делали, что прослушивали вражеские радиостанции типа «Голос Америки», «Немецкая Волна» и т.п, а потом, на работе и в школе, распространяли ложные слухи. По их словам, выходило, что уже только наличие радио в семье, уже являлось наказуемым проступком. Потому что всякий, слушающий радио, при настройке волны, обязательно, ненароком, натыкался на вражеский голос и невольно прослушивал какие-то отрывки речи, прежде чем до него доходил смысл сказанного, и он догадывался, что это антисоветская агитация, но он уже оказывается, получив дозу клеветы, становился, как бы заражённым и в следующий раз, уже мог специально настроиться на вражескую передачу. Я должен здесь объяснить, что в СССР, существовали спецслужбы, ответственные за недопущение свободного приёма иностранных радиостанций. Специальные устройства подавляли чужие радиопередачи, устраивали шумовые завесы, так, что, в сущности, даже при большом желании, слушать вражеские голоса, было попросту, крайне неблагодарным делом. Из-за тресков и шумов, можно было различить лишь отдельные слова, а смысл всей передачи уловить было практически невозможно. Да и не было у меня никакого желания заниматься такой ерундой, благо я был и так, занят по горло другими делами. Но мне, тем не менее, всё равно приписали эту деятельность, хотя и не в полном объёме. Далее, мне инкриминировали, создание подпольной организации в 9-м и 10-м классах. Как я уже писал ранее, со своими друзьями создал организацию, так называемую партию «Нейтралитета», из 5-ти человек, с уставом, запрещающим ходить на танцы, вечера, участвовать в массовых мероприятиях, а самое страшное – не вступать в ВЛКСМ. Оно действительно, детская игра, как она мне казалась ранее, в словах, Г-бистов, вырисовывалась, прямо-таки, кулацким восстанием, подрывающим устои советской власти. А дальше и того хуже – поездку в Крым в 1968 году, мои судьи обрисовали, как необходимость получения инструкций, лично от своих зарубежных покровителей. По их версии выходило, что, приехав в Алушту и поселившись подальше от людей, я, маскируясь под отдыхающего, воспользовался аквалангом, и по ночам, плавал на стоящий на рейде, в 12 милях от берега, военный корабль НАТО, где меня завербовала разведка США и поручила вести пропагандистскую деятельность в среде молодёжи, а по окончании школы, поступать в военное училище, с далеко идущими целями – проводить после получения офицерского звания, аналогичную пропаганду в Советской Армии. К их сожалению, они не смогли доказать, что я слушал Америку в военном училище, так как у меня не было приёмника и это можно было легко проверить. Также, меня обвинили в связи с родственниками, живущими за границей, о чём я услышал впервые. Как оказалось, знаменитый атаман Семёнов, по приказу которого был сожжён в топке паровоза, легендарный разведчик Лазо, оказался также моим дальним родственником и я, по их сведениям, переписывался с ним. Были и другие обвинения, в том числе распевание песен, антисоветского содержания, рассказывание анекдотов, порочащих честь и достоинство руководителей партии и правительства. Я уже не могу в полной мере, вспомнить все подробности этого допроса, но продержав меня часов до 7 вечера голодным, меня отвезли обратно в училище, на том же ГАЗике и капитан даже пожал мне руку и посоветовал никогда больше не заниматься подобными делами, а я заверил его, что всё понял и буду в дальнейшем активным строителем коммунизма. Придя в казарму, я встретил командира роты, капитана Чёрного, который осведомился у меня, о причинах моего отсутствия. Я ответил, что побывал в КГБ, Капитан, помрачнел и пригласил меня в канцелярию роты, где я, вкратце рассказал ему свою историю. Он очень внимательно выслушал меня и отнёсся ко мне с пониманием. Всё это, по его мнению, было весьма серьёзно и могло вызвать неприятные последствия. Я же, почему-то был уверен, что на этом дело кончилось, но он заверил меня, что всё ещё впереди и посоветовал вести себя крайне осторожно. Должен отметить, что командир роты оказался, в конечном итоге прав, но я, отнёсся, к его словам, легкомысленно и не придал им, нужного значения. На следующий день меня вызвал замполит батальона майор Ивашов и я вновь, рассказал ему свою историю. Замполит отнёсся к этой истории совершенно иначе, чем капитан Чёрный и, в отличии от него, проявил, я бы сказал, какое-то злорадство. Он открыто заявил, что его «агенты» в батальоне, докладывали ему о моих похождениях, но многое он слышит впервые и даст им за это нагоняй. Далее, жизнь опять потекла своим чередом, как будто ничего не случилось. Приближалась летняя сессия. Наш комбат, попросил моего друга Игамкулова, достать ему чайный сервиз. Нужно сказать, что отец Игамкулова, занимал должность начальника ГАИ города Катта Курган, недалеко от Самарканда, и поэтому имел возможность достать фактически любой дефицит.

Игамкулов выпросил на эту операцию два дня отпуска, меня, в сопровождение и мы выехали в субботу. Приехав в Катта Курган, добрались до дома родителей Игамкулова. На первый взгляд, дом представлял из себя обычную узбекскую кибитку, обнесённую глиняным дувалом. Однако внутреннее убранство, совершенно не соответствовало внешнему, неказистому виду строения. Мебель была европейская, новая и безусловно, добытая по «блату». Соответствовала общему интерьеру и бытовая техника.

Всё было, как говорят «на высоте». Мы поели, переоделись в гражданскую одежду и пошли гулять в город. Уже темнело, когда мы подошли к городскому дому культуры. На тротуаре стоял какой-то молодой узбек, блатного вида и беседовал с несколькими девицами. По непонятной причине, он придрался к моему другу, обвиняя его в том, что тот, якобы, бросил в его сторону окурок, чуть не попав в него. Рустам оправдывался, но незнакомец, не став слушать доказательств, вдруг ударил его кулаком в лицо.

Из носа тут же полилась кровь и Рустам, чтобы не запачкаться, наклонился и прижал руки к лицу. Я до сих пор ругаю себя за нерешительность, можно даже назвать это трусостью, что тут же не двинул этого субъекта по морде, особенно, принимая во внимание тот факт, что я был гораздо крупнее и безусловно, сильнее этого парня. Тем не менее, я стоял в оцепенении и наблюдал безучастно за происходящим. Девицы тут же упорхнули, зато, совершенно неожиданно, со всех сторон повалили какие-то люди и толпой обступили нас вокруг. Поднялся гвалт, кто-то заступался за Рустама, кто-то за его обидчика. Я ничего не мог понять, потому что разговоры велись на узбекском языке. В течении нескольких минут, толпа рассосалась, оставив нас двоих и ещё несколько ребят, как я понял, друзей Рустама. Кровь из разбитого носа перестала течь, и мы двинулись дальше. Зашли в клуб, где под музыку ансамбля танцевали 3- 4 десятка пар, послушали музыку, поглядели на танцующих и опять куда-то пошли. Разговор, в основном, вёлся о происшествии. Потом, откуда-то появилось вино, мы выпили и двинулись дальше. Дальнейшее я плохо помню. Побывали и в милицейском участке, куда нас привели милиционеры. Потом нас отпустили, видимо выяснив связи Игамкулова. Где-то мы ещё шлялись и домой вернулись под утро. Немного поспали и на следующее утро стали собираться в училище. Сервиз, не мудрствуя лукаво, Рустам вынул из посудного шкафа, где их стояло несколько штук. Вечером в воскресенье, прибыв на место, Игамкулов, понёс сервиз к комбату в военный городок, а я остался в казарме. Время шло, начались экзамены. Уже мы с Игамкуловым, строили планы, отметить мой день рождения в Катта Кургане, а в отпуск поехать в Ивано-Франковск, к его знакомому. Вдруг, как гром среди ясного неба, грянуло распоряжение о проведении суда чести надо мной, как опорочившим честь и достоинство курсантского мундира. Суд проводился в помещении офицерского клуба. Присутствовали почти все офицеры училища и курсанты 3-го курса. На сцене расположились за столом, начальник училища, его замы, кто-то ещё. Первым выступил замполит училища, полковник Инденок. Он объявил, что в ряды курсантов затесался человек, который своим поведением порочит звание будущего офицера, слушает голоса вражеских радиостанций, рассказывает антисоветские анекдоты, ведёт пропаганду среди сокурсников и т.д и т.п. Далее пригласили на сцену меня. Должен сказать, что все присутствующие, просто были ошеломлены происходящим. Никто и не подозревал о том, что в их рядах мог так долго скрываться враг народа, искусно маскирующийся, под видом благонадёжного и успевающего в науках и службе, исполнительного курсанта. Особенно, этот факт поразил моих друзей и знакомых, служивших со мной в одной роте, взводе и прекрасно меня знавшими. Должен сказать, что время от времени всех нас знакомили с историями о наказании, отчислении из училища и даже отправке в дисциплинарный батальон, каких-то, неведомых нам курсантов из других военных училищ, которые оказались врагами народа и занимались антисоветской пропагандой.

В эти истории, большинство курсантов и я, в том числе, верили с трудом. А сейчас я и вовсе понял, что это такое «враг народа» и, как им становятся. Наверное, это открыло глаза и многим другим курсантам, хорошо меня знавшим. В принципе я ничем не отличался от других. Точно также, многие рассказывали антисоветские анекдоты, завидовали жизни людей в капстранах, часто бывали недовольны существующими порядками и открыто об этом высказывались в своём кругу. Были и такие, кто действительно слушал вражеские голоса и не делали из этого тайну. Были и такие, кто напропалую пьянствовал и ходил в самоволки, грубо нарушая военную дисциплину, учился на двойки и т.п. Но, как оказалось, моей исключительности, я узнал об этом позже, я был обязан тем, что моя мать находилась за решёткой, в качестве политзаключённой и КГБ, преследовало цель, не допустить её сына к получению офицерского звания. И вот я поднялся на сцену и стал доказывать присутствующим о совершенной нелепости происходящего, что, собственно и так было ясно, почти всем. Увидев, что дело принимает неожиданный оборот, на сцену выскочил наш особист, успевший уже получить внеочередное звание майора, за «разоблачение тайного агента». Он обрушился на меня, обвиняя в уже вышеприведённых преступлениях. Меня усадили и пригласили на сцену, заранее подготовленных свидетелей обвинения. Это были мой замкомвзвода и ещё пара человек. Их выступления были не убедительны и бездоказательны, более того, на сцену начали выходить курсанты, выступающие в мою поддержку и отрицающие возможность моей вины в антисоветской пропаганде. В их числе, выступил даже курсант Цой. Спасая положение, вновь выступил особист, прямо заявив, что защищающие меня, сами могут попасть в число врагов народа, чем остановил поток желающих замолвить за меня слово. Потом выступали начальник училища, замполит и другие, требующие моего осуждения. Под конец, опять выступил я и обещал в дальнейшем исправиться. Потом зачитали постановление о моём осуждении, деталей которого я не запомнил. На этом всех распустили. Выйдя из клуба, я узнал, что ко мне приехал отец и ждёт меня на КПП. Я пошёл туда и сообщил отцу, что у нас, якобы было собрание. Рассказывать правду отцу я не стал. Мы съездили в город, что –то мне купили и потом отец привёз меня обратно. Проводив меня до КПП, он уехал, а я пошёл в казарму. Многие из моих друзей сочувствовали мне. Но, ни я, ни другие, не подозревали, что этим дело не закончилось. Сдав часть экзаменов, большинство курсантов 3-го курса разъехались по местам стажировки. Младшие курсы ушли на каникулы. Училище опустело. Осталась только караульная рота и некоторое количество курсантов, в качестве дежурных, для поддержания порядка в казармах.

Мою стажировку отменили, и я болтался по училищу не при делах. Всех оставшихся третьекурсников, числом около 30 человек, разместили в казарме 3-й роты. Служба шла, по обычному расписанию. По непонятной причине, в роте появился новый каптенармус – это лицо, отвечающее за ротное имущество: портянки, простыни,

полотенца, спецодежду и т.п. Обычно, на эти должности назначают солдат срочной службы, из числа нестроевых, или блатных –избегающих строевой службы. У нас на этом месте, последнее время, находился узбек, по имени Бурхан, очень плохо говорящий по-русски и пребывающий постоянно, в полусонном состоянии. А теперь в этой должности пребывал молодой человек, славянской наружности, как бы сказали сейчас, в 21 веке. На вид, лет 27-28, с умным лицом и военной выправкой, не соответствовавшей его легенде о том, что он выпускник Пединститута, призванный на один год. Такая система практиковалась в то время и не вызвала у меня сомнений.

Сразу же по вступлению в должность, он подошёл ко мне и с завидной осведомлённостью о моём статусе врага народа, посочувствовал мне и пригласил приходить по вечерам к нему в каптёрку, для прослушивания по радио передачи «Голос Америки» на английском языке, который он знает и будет мне переводить на русский. Опять же, гораздо позже, я понял, что это была «грубая подстава». Этот, так называемый каптенармус, явно был офицером КГБ, приставленным ко мне специально, чтобы спровоцировать на противоправную деятельность. Понятное дело я, обиженный и растерянный, потянулся к умному и сочувствующему человеку, без всякой задней мысли. Мы слушали «Голос Америки», который мне был абсолютно безразличен, и я слушал его лишь из чувства солидарности и уважения, к новому другу. Но тут, начальство, чтобы не давать простаивать без дела, решило всё-таки предоставить мне стажировку. Меня отправили в батальон обслуживания учебного процесса ТБОУП, при нашем училище, в качестве заместителя командира роты по технической части (зампотех). Со мной туда отправили ещё десяток курсантов, которые, по каким-то причинам, не были отправлены на стаж в своё время. С нашего взвода в мою роту попал, командиром танкового взвода, мой друг Коверда Олег, которого, по причине умственной заторможенности, сначала вообще не хотели никуда посылать. Мы выехали на полигон, в место расположения ТБОУП и приняли свои подразделения, к вящей радости замещаемых офицеров, которые, в большинстве, на время нашей стажировки, ушли в отпуск, а те, кто остался, могли теперь сачковать от службы, полагаясь полностью на нас. Я со всей строгостью отнёсся к стажировке и с головой отдался своей должности. В связи с отсутствием командира роты, мне пришлось выполнять и его обязанности. Должен ввести вас в курс, что в отличии от обычной танковой роты, которая состоит из 10 танков и соответственно 40 человек, мне пришлось иметь дело с учебной ротой, состоящей из 25 танков и всего 29 человек личного состава (не считая офицеров). Почти все, были механиками –водителями, кроме нескольких солдат, обслуживающих собственно роту. Я переписал весь состав и проводил с ними работу, как учебную, так и воспитательную, одновременно занимаясь ремонтом техники. Вставать приходилось в 5 утра, чтобы в полном порядке присутствовать при подъёме, физзарядке. Провести занятия, проверить танки на годность, провести дефектацию машин, отправить роту на обед, присутствовать при самоподготовке, провести вечернюю проверку и уложив спать, отправиться к себе. От Коверды, как командира взвода, было мало толку. Над ним смеялись солдаты, а он их явно боялся, совершенно не имея командирских навыков. Приходилось нести обязанности дежурного по Батальону, командовать разводом караула и внутреннего наряда, принимать рапорты дежурных по подразделениям и много другого. За стажировку, я получил отметку «отлично» и довольный, вернулся в училище. Училище бурлило возвратившимися из стажировки курсантами, строившими планы на скорые каникулы. Шёл июль 1972 года. Ложный каптенармус-провокатор ещё нару раз привлёк меня к слушанию вражеских голосов, которые я слушал с явным безразличием и исчез, видимо, выполнив свою задачу и освободив место, недовольному Бурхану. Я не придал этому внимания. У нас остался один экзамен- тактика и следом заслуженный отдых. Как я уже писал, свой 20-й день рождения, 16 июля, а день этот приходился на субботу, мы с Игамкуловым, планировали провести в Катта-Кургане, но всё пошло прахом. 15-го июля 1972 года, после занятий, наша рота строем направлялась в казарму. Навстречу попался начальник училища Черенков, со свитой. Он остановил роту, и приказал повернуться к нему. Затем скомандовал: «курсант Микишин, выйти из строя!» Я, чувствуя недоброе, хлопнул по плечу стоявшего передо мной Каримкулова и он, выйдя на один шаг вперёд и влево, освободил мне место. На негнущихся ногах, с дрожью в коленках, я вышел из строя на пять шагов и повернулся на 180 градусов, споткнувшись и чуть не упав, чем вызвал злую усмешку у генерала. Скомандовав «Смирно!», Черенков произнёс речь перед ротой. Он объявил, что я не встал на путь исправления и продолжаю проводить антисоветскую агитацию, слушаю радиопередачи вражеских радиостанций. Учитывая вышеизложенное, командование училища приняло решение о моём отчислении и мне приказано, в течении 4-х часов, покинуть училище и отправиться в Армию, для дальнейшего прохождения службы, в качестве рядового солдата. Место назначения определится чуть позже. Это был страшный удар. Я чувствовал себя, как во сне. По прибытии в казарму, я собрал вещи и отправился в штаб за назначением. Назначения ещё не прибыло. Я попросился на приём к замполиту училища, полковнику Инденок и был принят. Он меня выслушал и сказал что-то, чтобы меня подбодрить. Никогда раньше я не испытывал уважения к этому, невероятно толстому, не способному пролезть в люк танка, человеку. Но, как оказалось, именно он принял самое активное участие, в моей защите от КГБ и даже, поплатился за это увольнением и отправкой в какую-то воинскую часть, со значительным понижением в должности. Также я зашёл и к Черенкову, но всё было напрасно. Решение было принято компетентными органами и командование училища не было в силах, что-то изменить. Я сдал казённое имущество, собрал свои пожитки, но предписание не поспело к вечеру и меня оставили ночевать в казарме. Утром наконец стало известно, что моё следующее место службы расположено в Туркмении, в Иолотани, городе между Байрам Али и Кушкой. Получив документы, я забросил на плечи вещмешок со скатанной шинелью и отправился на вокзал. Меня остановил патруль и начальник патруля, прочитав моё направление, посочувствовал мне и пожелал успехов. Поезд на Ашхабад отходил вечером. Мне удалось найти место в плацкарте и путешествие началось. Через два часа, около 10 вечера, поезд сделал остановку в Катта Кургане, где меня на платформе, встретил Игамкулов и ещё несколько курсантов из другой роты. В связи с моим днём рождения, мы выпили по стакану водки, и я опять полез в вагон. Ребята махали мне, пока не скрылись из глаз. Моё место было уже занято и я, кое-как пристроившись на краюшке сиденья, продремал до утра. Днём поезд въехал в Ташкент. Поборовшись некоторое время с чувством долга, я, всё-таки, решил выйти. Без приключений я добрался в Ангрен, домой. Там меня встретила сестра, Люда. Уже год после окончания Университета, она работала преподавателем физики в школе. Она конечно пришла в ужас, узнав о моём горе. Позже приехал и отец. Он очень расстроился, но успокаивал меня и себя, фактом повторения своей биографии. Его самого отчислили из военного Училища в 1938 году, после расстрела его отца,признанного врагом народа. К слову, отец до самой своей смерти в 1994 году, не знал, что его отец был реабилитирован в 1958 году, о чём органы постеснялись сообщить его детям. Я прилагаю здесь справку из дела, которую я нашёл в интернете в 2009 году.

Микишин Иван Никифорович 1873 года рождения, уроженец и житель с. Ст. Сарайкино Балтайского района Саратовской области. Качественник колхозной полеводческой бригады. Арестован 19.12.1937г. Осужден тройкой УНКВД по Саратовской области 27.12.1937г. за а/с агитацию к ВМН. Расстрелян в г. Вольске 10.01.1938г. Реабилитирован Саратовским областным судом 14.04.1958г. (Арх. уголовное дело №ОФ-15610). [9875.]

Недолго погоревав, жизнь то не закончилась, а я был ещё молод, мы отметили мой день рождения и тут же, день рождения Люды. Через пару дней я отправился в Ташкент на вокзал. Купив билет, в очереди, я познакомился с 4-мя курсантами ТВОКУ,

как и я, отчисленными за нарушение дисциплины и следующими в ту же дивизию, что и я. Дальше ехать стало веселее. В Байрам Али мы сошли с этого поезда и пересели в поезд, следующий в Кушку. У нас был конфликт с молодыми туркменами, которые пошли за подмогой, но не успели. Мы погрузились в поезд и двинули дальше. Наконец показалась Кушка, а точнее, каменный крест на горе, точная копия креста, стоящего в Болгарии, в местах боёв генерала Скобелева с турками. По традиции, надо было перекреститься на этот крест, что мы и сделали. Поезд въехал на вокзал. Кушка являлась пограничным городом и самым южным рубежом СССР. Город был закрытый и попасть в него, можно было только со спецпропуском. На выходе в город с вокзала, проверяли документы несколько пограничников во главе с капитаном. После проверки документов, люди выходили наружу и очередь таяла. Я сунулся в проход, но осмотрев моё направление, капитан велел мне подождать. Я отошёл и встал сбоку. Один из пограничников, стоящий рядом, поинтересовался, не Микишин ли я? Я подтвердил, и он сообщил, что они уже давно меня ждут. Все пассажиры прошли проверку и разошлись. Мои попутчики, тоже пройдя проверку, ждали меня снаружи. Однако капитан не стал более со мной разбираться и велел идти с ними. Курсанты запротестовали, требуя отпустить меня, но капитан приказал им уходить. Тогда они пообещали, что не оставят меня и сообщат в штаб дивизии. Я, смирённо, побрёл за пограничниками. Мы шли по городу, и я наблюдал за некоторыми странностями. Почти в каждом дворе, располагалось какое-либо воинское подразделение, гражданские почти не попадались. Вскоре мы подошли к зданию с надписью «Комендатура». Пограничники ввели меня внутрь и передали, находившемуся там капитану, с ярко выраженным азиатским типом лица и удалились. Капитан повёл со мной странный разговор, не то допрос, не то лекция. Я совершенно не воспринимал его речь, он талдычил о достижениях СССР, о счастье служить в советской армии, то есть совершенную ахинею. Потом он отвёл меня в какую-то комнату, в которой одна стена, выходившая во двор, была из металлической решётки, притом дверь комнаты, капитан не закрыл, оставляя мне свободу действий. Я какое-то время сидел в комнате, наблюдая за такой же решёткой напротив, где находился человек, по виду афганец, в длинной рубашке до самого пола и странном, головном уборе. Потом я вышел во двор и стал прогуливаться там. Тут ко мне подошли три молодых офицера пограничника, явно выпивших. Один из них, самый пьяный, начал без всякого вступления, укорять меня в измене Родине, другие двое слушали. Наконец им это надоело, и они утащили своего собрата в неизвестном направлении. Ещё через какое-то время, капитан –азиат вызвал меня к себе в кабинет и оставил с другим офицером, я не запомнил его звания. Тот уточнил и записал мои имя и фамилию, потом начал задавать вопросы относительно моей дальнейшей службы, о чём я совершенно не имел понятия. Также, обругав меня в измене и посулив жестокое наказание, он удалился, а я опять продолжил слоняться во дворе комендатуры. Наконец, какой-то тип в гражданском, но явно с военной выправкой, велел мне следовать за ним. Время уже подходило к вечеру, а я с утра ничего не ел, но никто мне не предлагал перекусить. Гражданский привёл меня во двор какого-то длинного здания, оказавшимся казармой небольшого подразделения, не более роты. Он завёл меня внутрь и указал на одну из кроватей, предлагая мне здесь расположиться. Я положил на кровать своё немудрённое имущество и уселся на ней, размышляя о своём положении. В это время, в казарму стали входить солдаты и не обращая на меня никакого внимания, занялись своими делами. С солдатами вошли двое курсантов пограничников третьего курса, как видно находящихся здесь на стажировке. Я обрадовался и подошел к ним с расспросами, по поводу моего содержания у них. Каково было моё удивление, когда эти курсанты ничего мне не отвечая, отворачивались и делали вид, что не понимают и даже не замечают меня в упор. Это было поразительно и вызывало странное ощущение, что я всё это вижу во сне. Солдат построили на вечернюю проверку, а я вышел во двор. Никто не обращал на меня внимания. Я покрутился снаружи и, найдя водопроводный кран, вдоволь напился на голодный желудок. Потом я зашёл в казарму и улёгся спать. Утром солдат разбудили, и они убежали на зарядку. Старики, как и положено, продолжали спать и поднялись после возвращения солдат. Подошли курсанты пограничники, построили роту и повели на завтрак. Меня, по-прежнему, не замечали. Весь этот день и следующий, я наблюдал за обыденной жизнью роты. Как они встают, занимаются своими делами, ложатся спать и т.д. Голод уже становился невыносимым. Я только пил воду из крана. Наконец я решил выйти на улицу и поискать какую-нибудь столовую. Но стоило мне выйти за ворота, как меня окликнул тот самый гражданский, что привёл сюда. Он велел мне зайти обратно, не внимая моим объяснениям. Мне ничего не оставалось делать, как зайти обратно, в полном недоумении. И тут вдруг в ворота вошёл майор, с погонами танкиста и с повязкой дежурного на левой руке. Он сразу заприметил меня, и велел собираться. Я зашёл в казарму, за своими пожитками и, собрав их, пошёл обратно. В это время майор, на повышенных тонах, скандалил с гражданским. Тот пытался задержать меня, но майор, весьма бесцеремонно, оттолкнул его и повёл меня с собой. По пути он рассказал, что курсанты пожаловались в штаб дивизии о моём задержании, но много времени ушло на мои поиски. Майор привёл меня в штаб, и я доложил о своём прибытии. Мне выдали направление в г. Иолотань, в танковый полк, на должность командира взвода и попросили подождать, пока за мной приедут. Я расположился в коридоре, но тут меня опять вызвали к дежурному и тот поведал мне, что пришёл приказ о перенаправлении меня в Чирчик, в ТВТКУ. Он отнял моё направление и вручил новое. Потом он вызвал дежурного писаря и приказал тому проводить меня до вокзала. Писарь довёл меня до вокзала и оставил там. Путешествие продолжалось. Я попал в купе с тремя военными – два солдата и прапорщик. Только поезд тронулся, прапорщик достал пару бутылок вина и закуску. Предложили и мне выпить. Я признался, что трое суток ничего не ел. Прапорщик открыл банку тушёнки и протянул мне вместе с куском хлеба. Я выпил стакан вина и начал жадно есть. Прапорщик и солдаты вынули все свои припасы, и я налёг на них. Уж точно не помню, как добрался до Ташкента и вновь поехал домой. Пару дней провёл дома, пьянствовал и отъедался. Никого из моих одноклассников, в городе не было. Кто служил в армии, кто учился в институте. Время мчалось быстро, и я вынужден был отправиться к месту новой службы. Доехав до Ташкента, я решил добираться до Чирчика поездом. Видимо от усталости, я проспал Чирчик и мне пришлось возвращаться обратно. Уже после обеда я наконец добрался до ТВТКУ и представился в штабе училища дежурному. Погоны у меня ещё были курсантские и дежурный по училищу, посетовав на приключившееся со мной горе, отправил меня в батальон обслуживания. Я попал в учебную танковую роту. Как я уже писал ранее, учебная танковая рота состояла в большинстве из механиков водителей и трёх –четырёх человек обслуживания. В роте было около 30 человек, притом оказалось, что рядовым оказался только я и ещё один, разжалованный за пьянство. Все остальные были сержантами. Мой провожатый – дежурный по роте сержант, подвёл меня к кроватям в казарме и предложил располагаться. Здесь произошёл курьёз. Я залез было на второй этаж койки, но сержант решительно воспротивился. Как оказалось, в армии очень чётко следовали традициям. Старослужащие обычно располагались снизу, а вторые этажи коек, предназначались молодняку. Я не был с этим знаком, но теперь приходилось считаться с новыми правилами. Служили в армии два года, а я уже прослужил более трёх лет, то есть был самым что ни на есть «дедушкой». Я оставил свои вещи и пошёл представляться командиру роты. Меня назначили радистом при штабном бронетранспортёре, который я только однажды, разглядел со стороны. За всю службу ни разу к нему не подходил. Честно говоря, я даже не помню, чем занимался те 4 месяца, до своего дембеля. Погоны пришлось нацепить солдатские, сапоги кирзовые. Относились ко мне почтительно, тем более, что мои друзья, учились на 4 курсе и я с ними встречался неоднократно. Командир роты и взводный меня не трогали. Я сблизился с несколькими сослуживцами и вместе с ними частенько выпивали на досуге. До самого дембеля я не был уверен, что меня демобилизуют, но слава Богу, всё обошлось и в числе первых я был отпущен на волю, как сейчас помню, 11 ноября 1972 года. Я получил причитающиеся мне деньги в штабе, что-то около 40 рублей. Один из моих новых друзей проводил меня за КПП, и я отправился на вокзал. Уже вечером, того же дня я вошёл в нашу квартиру в Ангрене. Несколько дней отмечал свой дембель. Отметился в военкомате. Мы жили втроём: я, отец и сестра Люда. Отец и сестра работали, а я отдыхал. Мне было необходимо прописаться в квартире, для чего следовало сходить в Домоуправление. И вот, где-то на второй неделе моего пребывания, я отправился туда, одевшись в курсантскую форму. Проходя мимо одного из домов барачного типа, меня окликнули из окна угловой квартиры. В окошке, улыбались мне, несколько, разновозрастных девчонок. Я подошёл к крыльцу, а они вышли ко мне. «Куда направился курсантик?» – спросила одна из них. Завязалась беседа, с шутками и подколами, мы познакомились. Я разглядывал девчат, особенно мне понравилась одна из них по имени Света, лет 17-18-ти. Другая, Оля, была вообще ещё соплячка лет 15-ти, третья, весьма симпатичная татарка Гуля, с хорошей фигурой, лет 20-ти.Четвёртая тоже была татарка, но уже лет тридцати, имя которой я не запомнил. Я пообещал зайти к ним вечером и отправился по своим делам. Часов в 6 вечера я уже стучался в дверь барака. Из-за двери вдруг раздался мат, я опешил, но не придал этому особенного значения. Они впустили меня и попросили подождать. Оказывается, они наряжались, чтобы пойти гулять. Совершенно не стесняясь меня, они продолжили переодевание. Я не был приучен к таким картинам и, хотя они и удерживали меня, вышел наружу. Через некоторое время они закончили приготовления и мы, все вместе, пошли в город. Я со Светкой отделились и отстали. Мы, вкратце поделились своими биографиями. Как оказалось, в этой квартире проживают Света с матерью и её 10 летний брат. Мать, работает в больнице нянечкой или уборщицей, сутками. Почему у ней нет отца, я не спросил. Сама она, закончив 8 классов, бросила учёбу и нигде не работает, и не учится. Немного прогулявшись, мы вернулись в барак, где Света бесцеремонно потащила меня в кровать. У меня совершенно не было опыта в подобных делах, и я действовал весьма нерешительно. Однако, едва мы разделись и собрались заняться делом, в дверь постучали. Светке пришлось открыть дверь. В комнату вошли Гуля с Олей и три парня. Они выложили на стол несколько бутылок портвейна и немудрённую закуску. Светка накинула что-то на себя и села с ними. Я вылез из-под одеяла и присоединился к ним. Познакомились. Один парень, Эдик, крымский татарин, настоящий мачо, ростом под 2 метра, был с Гулей. Ещё один, низенький толстяк, также татарин, с Ольгой, а третий, русский, по имени Дима, оказался бывшим Светкиным ухажёром. Разлили вино по стаканам и выпили, потом ещё. Я и Дима вышли на крыльцо покурить, и он рассказал мне про Светку некоторые подробности, о которых она мне, не пожелала сообщить. Оказывается, Светка и её подруги были, мягко выражаясь, девушками весьма лёгкого поведения, но ни в коей мере, проститутками. То есть они не продавались за деньги, а отдавались, как бы по любви или для поддержания дружбы. Эта барачная квартира являлась притоном и сюда собирались девушки, откуда их разбирали желающие, приезжая за ними на машинах или приглашая на какие-то мероприятия. Сама Светка была у них за старшую. Её особенностью было, заводить себе парня на пару -тройку дней и, переспав с ним, искать другого. Ещё вчера Света отставила Диму, но он опять пришёл, надеясь, что она смилостивится над ним. А ещё, он открыл мне неприятную новость. Света уже переболела и триппером, и гонореей, который подхватила у узбеков, и я возблагодарил судьбу, что не успел с ней переспать. Мы зашли и продолжили пьянку. Наконец всё было выпито и уже часа в 2 ночи, мы начали раскладываться спать. Эдик с Гулей расположились на диване, Оля с толстяком на кровати. Мы со Светкой на полу, а Дима на детской кровати Светкиного брата. Светка была вдребезги пьяна и тут же отрубилась. Толстяк забрался на Олю, но не смог ничего сделать, и они оба тоже отключились. Зато Эдик и Гуля давали жару! Я не мог заснуть, слушая их стоны. Наверное, не менее ещё двух часов, они совокуплялись на диване, используя самые разнообразные позы и способы, и я поражался их работоспособности. Но наконец и они затихли. Я никак не мог заснуть, возбуждённый всеми сегодняшними приключениями. Полежав ещё с час, я встал, оделся и незаметно ушёл домой. Потом я ещё не раз приходил к Светке в гости. Обычно гуляли с ней по тёмным переулкам, так как она не любила центра, наверное, потому, что была слишком хорошо известна в городе. Я не пытался с ней переспать и это её поражало и одновременно, сильно влекло ко мне. Она сама приходила ко мне и вызывала на улицу, если я долго не навещал её. Она даже, как мне кажется, больше ни с кем не пыталась завязать отношения и неоднократно пыталась убедить меня жениться на ней, уверяя, что в качестве жены, будет верна только мне. Но я на это, конечно не купился, тем не менее, продолжая с ней довольно часто встречаться, так как у меня больше никого и не было. С ней было интересно. Она, во всяком случае, указывала на многих встречающихся нам, во время прогулок, симпатичных девушек, сообщая об их прелюбопытных сексуальных похождениях. Она на многое раскрыла мне глаза, сбросив с большой части прекрасной половины человечества, по крайней мере нашего города, покров таинственности, которым я, по своей неопытности, их наделял. Это безусловно, помогло мне в дальнейшем, справиться со своей застенчивостью, гораздо проще знакомиться и непринуждённо общаться с девушками. Должен сказать, что жизнь Светы Шапошниковой, сложилась трагически. Мы совершенно расстались уже к весне, и я ничего не знал о ней до 2012 года, когда нечаянно натолкнулся в интернете на того самого Эдика, с которым мы делили Светкину комнату, в ту ночь любви, когда он с Гулей резвились на диване, а я лежал с пьяной Светкой на полу. Эдик сообщил мне, что Света спилась и умерла от алкоголизма в конце 70-х годов. Ей было не больше 28 лет. Итак, я частенько принимал участие в попойках, происходивших в бараке и познакомился со многими интересными личностями, поднаторевшими в нарушении уголовного кодекса. В бараке было весело, там к вечеру, собиралась компания девушек, которых забирали по одной и группами, чаще всего узбеки, таджики или крымские татары. В конце ноября, из морфлота, демобилизовался мой друг –Володя Тюрин. Мы с радостью встретились и несколько дней отмечали его приезд. А где-то в декабре, я его повёл вечером на «малину» к Светке. Мы думали снять для него одну из девочек. Я одел курсантскую форму, а он был в форме моряка. Уже темнело, когда мы подошли к бараку. Было нечто странное в этот вечер. Тишина в доме, какие-то странные личности, молча курившие, с обоих торцов здания. Тем не менее, мы зашли в барак и постучали в дверь. Дверь открылась, и мы, к своему удивлению, увидели стоящего перед нами капитана милиции, за его спиной, в углу, сгрудились кучкой несколько девушек и Света с ними. Там же различались силуэты ещё нескольких милиционеров. Милиционер тоже опешил и неуверенно предложил нам заходить. Однако мы решительно заявили, что ошиблись дверью и ушли. Нас никто не задержал. По-видимому, проводилась облава «на живца». Девушек задержали и арестовывали всех гостей. Если бы мы, не оказались одетыми в военную форму, то и нас бы безусловно, повязали и мы бы могли испытать все удовольствия содержания в милиции ночью, с сопутствующими испытаниями допросом и, возможно, избиением. Позже я узнал, что в ту ночь, арестовали много девчонок и их клиентов. Светку продержали в тюрьме несколько дней и отпустили, обязав посещать вечернюю школу, поскольку она не имела среднего образования. Передо мной и Тюриным встала задача – чем заняться в жизни? Тюрин предложил мне поступить в профессионально техническое училище, а конкретно в ГорТУ- 3, на курсы машинистов экскаватора. Благо, что в этом училище, замполитом работала мать нашего друга, Володи Соколова, а моя сестра, там же, преподавала физику и математику. Наш же бывший одноклассник, числился там физруком. Было ещё много знакомых и друзей. Недолго думая, подали документы и были зачислены, не взирая на то, что занятия шли с 1 сентября, а на календаре стоял уже конец декабря. Начали учиться. Тюрину было проще, он жил в соцгороде, где и располагалось училище, а мне приходилось приезжать на автобусе из Нового города. В группе было более 20-ти человек, в основном 16-17 летних пацанов. Незаметно пробежала зима, весна и пришёл черед экзаменов. По воле матери Соколова –Валентины Николаевны, нас освободили от экзаменов, как круглых отличников и выдали красные дипломы. По разнарядке, мы оба попали на работу, на Вскрышной разрез помощниками машиниста. Я на второй участок, к Сыропятову, а Тюрин на 9-й, к Синицкому. Помню первый день работы. Меня послали на экскаватор ЭКГ-3, с машинистом Болотовым. В обязанности помощника машиниста входит: следить за кабелем экскаватора, чтобы не наехать и не передавить его, смазывать трущиеся части, а в конце смены провести уборку. Я встал около экскаватора и подтянул кабель, и в это время, вращающийся контргруз ударил меня по левому виску. Надо сказать, что контргруз экскаватора располагается на высоте около 1, 5 м от земли, и при вращении экскаватора, как раз приходится на уровне головы. Так что для зазевавшегося человека контргруз, а вес вращающейся части экскаватора не менее 100 тонн, представляется весьма опасным для жизни орудием. Мне повезло, что скорость вращения была не велика и удар, нанесённый мне, всего лишь сбил меня на землю и отключил на несколько секунд, слегка поцарапав висок. Поднявшись, я вытер кровь и с того момента, ясно осознал, что при моей должности, я обязан всегда быть на чеку. Больше со мной никогда подобного не случалось. Об этом случае я никому не стал рассказывать. Начались трудовые будни. Работали по 6 дней в разные смены и два дня выходные. Ещё с лета я начал искать варианты поступления в какой-либо институт. У меня на руках имелась академическая справка о пройденных 3-х курсах военного училища, с весьма неплохими отметками, но в той же справке отмечалось, что я был отчислен по недисциплинированности. Я также не могу исключить возможность того, что в справке, каким-то бюрократическим кодом, была отображена действительная причина моего отчисления, и поэтому, стоило только кадровику любого института, в который я пытался определиться, как он, тут же возвращал мне мои документы и отказывал в поступлении. Таким образом, я отметился в Автодорожном, Политехническом, Педагогическом и ещё каких-то институтах Ташкента и Ангрена. Поняв бессмысленность моих попыток, я начал оббивать пороги Министерства Высшего образования УзССР и в конце концов, всё-таки попал на приём к министру. Министр на моём заявлении написал весьма двусмысленную реляцию- «Принять мои документы на поступление, по усмотрению ректора института». С этим документом я посетил ещё пару институтов и тоже напрасно. Мой отец, используя свои знакомства, сумел достать для меня два рекомендательных письма, первое в Технологический институт в Коми, а второе, от ректора нашего пединститута к ректору Ферганского политехнического института. Тогда же мы с отцом, съездили на его такси в Самарканд, где мне надлежало забрать водительское удостоверение, и кое-что подправить в моей академической справке. В Самарканде мне не удалось уложиться за один день и перед нами встала задача, где-то переночевать. Мой отец очень просто решил эту проблему. Мы поехали на базар и там отец, подошёл к точильщику ножей. Они разговорились и

оказалось, что точильщик этот мордвин, мать которого из Старосарайкино. Мы поехали к ним вместе. И вот ведь что интересно, семья точильщика, оказалась в родстве с нами. Более того, его мать в 1933 году ехала с отцом в Ташкент в одном вагоне! В то время, эти наши, вновь обретённые родственники, проживали двумя семьями в одном общем дворе, в двух собственных домах. К моему величайшему сожалению, я не запомнил, ни их фамилии, ни адреса, чего не могу себе простить по сей день. Итак, переночевав у

них, с утра мы поехали по делам. Мне невероятно повезло – в тот же день, получать права в ГАИ, одновременно прибыли и мои сокурсники из СВТКУ. Если бы не эта удача, вряд ли я так просто получил свои права. Со скрипом сердца, инспектор выдал мне моё удостоверение водителя, выразив удивление, что я, в отличии от других, в гражданской одежде. В тот же день я побывал в Училище и мне дали недостающие документы, а также новую характеристику, где не стали указывать причину моего отчисления. Теперь у меня появились большие шансы на поступление. В конце лета мы с отцом поехали в Фергану в политехнический институт. Попасть к ректору оказалось крайне сложно. Толпа просителей заполняла приёмную и коридор. Просители заходили к ректору не с пустыми руками, а затаскивали с собой мешки, ящики, свёртки. Шёл обычный процесс зачисления студентов. Мы долго томились перед дверями, пока отец в конце концов нагло зашёл в кабинет и передал ректорше рекомендательное письмо от её подруги – ректора нашего пединститута. Однако это не возымело последствий и, поскольку отец не принёс подношений, ректорша его выставила. Мы с отцом поняли бесперспективность нашей акции и ещё немного потолкавшись в толпе, вознамерились уезжать. И тут, судьба вновь преподнесла мне сюрприз. Ректорша, закончив приём, собралась уезжать и вышла на порог, но по непонятной причине, её автомобиля с личным шофером, не оказалось на месте. Мы тут же взялись её подвезти и уже в машине, она, как оказалась, уже прочитав письмо, попросила меня дать ей мои документы и пообещала зачислить меня на 3-й курс заочного отделения факультета «Технология машиностроения». Жизнь продолжалась. 20 августа 1973 года я собрался, под вечер, ехать в соцгород к Тюрину, на его день рождения. Выйдя к остановке автобуса, я встретил там одну, едва знакомую девушку, которую знал, как подругу некоего, соцгородского парня, по кличке «Дьявол». Как-то раз, ещё в школе, мы с Тюриным заходили к нему по какому-то делу и встретили её там. Я не знал даже, как её зовут, но тем не менее кивнул ей, в знак того, что узнал её. Она тоже ехала в соцгород и ни с чего, призналась мне, что ей скучно и она бы не прочь, где-то погулять. Я, тут же и предложил ей ехать со мной. Девушка эта была достаточно симпатичная и, с хорошей фигурой. Мы приехали в соцгород и сначала зашли за моим другом, Пономарёвым. Я представил его ей и, одновременно с ним, узнал её имя –Марина. Мы вместе пошли к Тюрину. Отметили день рождения, выпили конечно и разошлись. Я пошёл провожать Марину. Она жила недалеко от Тюрина в барачном доме. Мы зашли в её комнату и некоторое время целовались. Потом она, пожаловавшись на усталость, легла в кровать. Я продолжал её целовать и обнимать, постепенно перебираясь к ней на кровать. Не отвечая на её, скорее риторические, вопросы, о моих намерениях, я завладел инициативой и начал её раздевать. Она вяло сопротивлялась. И я наконец овладел ей. Это был мой первый в жизни секс. Этот первый опыт был неудачен и закончился в первые секунды. Она с недоумением спросила: «почему так быстро?». Я был шокирован и в смущении. Мы продолжали ласки и через некоторое время, я повторил попытку. Она невероятно возбуждающе стонала и была на удивление, мягкой и восхитительно приятной, на ощупь. Я не имел ни малейшего представления о способах получения наслаждений и действовал дилетантски. Кое как закончив с ней на третьей попытке, совершенно не удовлетворённый сам, и не доставив ей удовольствия, я вынужден был попрощаться и уйти, так как утром, мне необходимо было попасть на работу. Кое как отработав, я поехал к Тюрину и похвастался своими успехами. Тюрин прямо-таки загорелся желанием подкатиться к Марине и я, почему то, великодушно передал ему, свои права на неё. Марина, как оказалось, работала в столовой, разреза и я позже, частенько с ней встречался во время обеда, но ни разу не пытался предложить ей встретиться. Она же, в свою очередь, сознавая, что в данный момент именно я, являюсь её парнем, жаловалась на домогательства Тюрина, но я на это, не реагировал. В конце концов Тюрин, после долгой осады, сумел с ней переспать, но быстро оставил её, потому что выяснилось, что у неё уже имеются два ребёнка от «Дьявола», который, тем не менее, не спешит на ней жениться. Потом Марина затерялась, и я уже, только в 2011 году, нашёл её в интернете, живущей в Германии и бывшей замужем за настоящим немцем, вполне счастливую и довольную жизнью. Осенью, того же 1973 года, меня послали от нашего участка, на похороны умершего, бывшего машиниста экскаватора. Я и ещё один, моего возраста парень, также помощник машиниста, должны были выкопать могилу на кладбище. Мы познакомились. Это был Володя Митрофанов, тоже из соцгорода. Он был высокий, около 192 см, худой и весёлый. Мы с ним хорошо поладили. После похорон, пошли на поминки и там хорошенько выпили. Надо сказать, что все гости выпили прилично и похороны уже, начали было превращаться в веселье, когда нас попросили расходиться. С Митрофановым мы и начали похождения в городе. Я нарядился в форму, и мы забрели в один из дальних кварталов, где встретили группу девчат, десятиклассниц. Я представился иногородним и, что мы, якобы, ищем некий адрес по соседству. Две девчонки вызвались нас проводить. Одну звали Люба, а другую Люда. Мы, на завтра, договорились встретиться и ушли. Поделили Любу мне, а Люду ему. Как оказалось, девчонки поделили нас диаметрально противоположно, но смирились с нашим выбором. Зимой мне пришёл вызов, явиться на сессию в Фергану. Я взял ученический отпуск и поехал в институт. Кое как сумел найти место в гостинице, и начал посещaть занятия. Познакомился с однокурсниками. Я оказался самым молодым в нашей группе. Заочная учёба заключалась в выполнении контрольных работ по разным предметам на дому. Приезжая на очередную сессию, студенты сдавали экзамены и зачёты, посещали обзорные лекции, выполняли лабораторные работы. На сессию приглашались официально, только те, кто вовремя выполнил и сдал контрольные работы. Я же не сдал ни одной работы и во время сессии, со всей возможной поспешностью, пытался догнать упущенное. С большим трудом, мне удалось кое-что сдать, но остались и так называемые «хвосты». Я, однако, нашёл одного студента, который имел тот же, что и у меня, вариант заданий и мы с ним договорились в дальнейшем, помогать друг другу. Закончив сессию, я вернулся в Ангрен и продолжил работу. Себе я дал обещание, непременно выполнить все контрольные работы, но тщетно. Работа и гулянки, поглощали всё время. Я встречался с Любой Марковой, но на почве постоянного пьянства, у нас возникли противоречия. Мы, то ругались, то мирились. В промежутках, я познакомился с ещё одной девчонкой, а потом знакомства прямо-таки полились потоком. Тут ещё один мой друг вернулся из Армии –Соколов, и я подключил его к поиску подруг. Сейчас я не могу даже вспомнить, всех своих знакомых. Бывало, что их у меня одновременно, насчитывалось до дюжины и я прямо разрывался на части, чтобы успеть ко всем. Не уступал мне и Соколов. Что интересно, мы с ним весьма высоко котировались, в качестве кавалеров, так как никогда не позволяли себе ругаться в обществе девушек, прилично одевались и вели себя культурно, в отличии от большинства прочих ухажёров. Многие девушки сами искали возможности познакомиться с нами и буквально, передавали нас с рук на руки. Были попытки принудить нас к женитьбе, но все они проваливались, так как мы не спешили ограничивать себя брачными узами. Учёба в институте, давалась тяжело. Контрольные работы я не делал, предметы не учил. Приехав на сессию, почти всё время шатались по ресторанам, пьянствовали с такими же, как и я, гуляками. Кто-то бросал учёбу и пропадал, и я находил новых друзей. К 5-му курсу, сложилась совершенно угрожающая ситуация. У меня накопилось больше пятидесяти хвостов! Это и несданные экзамены, зачёты, контрольные и лабораторные работы, курсовые проекты. Я получил угрожающее письмо, об исключении, если в ближайшее время, не сдам все задолженности. У меня даже, возникла мысль, бросить учёбу. И мне опять судьба подарила шанс. На очередной сессии, по окончании 4-го курса, я поселился в общежитии завода, в одной комнате со своими однокурсниками, но с другого факультета – электриками. Должен сказать, что этот факультет считался самым сложным в нашем институте. К 5-му курсу, в их группе осталось 5 или 6 человек из 30-ти, начавших учёбу, но самых целеустремлённых. Придя после занятий, они почти до утра занимались, учили, писали контрольные, помогали друг другу, а когда я им сообщил, что хочу бросить учёбу, то они уговорили меня выбросить эту мысль из головы и прямо-таки насильно, заставили заниматься вместе с ними. И я, видя их упорство, устыдился и взялся за ум. Мы засиживались до 5 часов утра, и поспав пару часов, шли в институт, сдавать наработанное. И дело сдвинулось. Я, взял дополнительно, две недели отпуска и сдал, практически все хвосты, оставив допустимые 5-6. А с 5-го курса, мы начали проходить спецпредметы по своей профессии, а именно -технологию, металлорежущие станки, инструменты, то есть то,

что можно, так сказать, понять своим умом. Да и я уже вошёл в колею. Так что, на 6 курс, меня перевели вполне законно и в Ангрен, я возвращался победителем. С собой я волок, здоровенную сумку, набитую купленными в Фергане и Маргилане, учебниками

и художественной литературой. В те времена всеобщего дефицита, достать хорошую книгу, было большой проблемой, но наезжая, в соседний с Ферганой, Маргилан, я находил там часто, очень много хороших книг. Население местное, в основном представляли узбеки, которые и на своём языке, не очень-то читали, не то что на русском, поэтому книги покупать было некому. Я приведу интересный факт. Разговорился, как-то, в институте на перерыве, со старостой узбекской национальной группы, по поводу литературы. К моему удивлению, этот будущий инженер, прочитал за свою жизнь всего одну книгу, да и то узбекского писателя, считающегося классиком (не помню его фамилии), «Бай и батрак», являющейся обязательной, для изучения в узбекских школах. Прибыв на автовокзал, я не смог достать билет до Ташкента и решил ехать, с пересадкой, через Коканд. Я встал в очередь и купил билет. Следом за мной купила билет до Коканда, молоденькая, очень стройная и необычайно красивая девушка, которую провожала её мать. Я сел в автобус, а уже перед отправкой, зашла эта девушка, попрощавшись с матерью и заняла место рядом со мной. Она была до того красива, что я извертелся, чуть не поломав себе глаза, пытаясь разглядеть её всю, не привлекая её внимания. Всю дорогу до Коканда, а это почти 2 часа, я искал повод заговорить с ней, но не находил ничего. А она спокойно сидела на своём месте. Я чуть не рехнулся, понимая, что если я не заговорю с ней, то потом, никогда не прощу себе за свою трусость. И вот уже, замелькали пригороды Коканда, и я решился. «Это что ли уже Коканд?» -спросил я у неё, как будто вижу этот город впервые. «Да», ответила она мне очень просто.

И тут мы заговорили с ней. Я спрашивал, про город, она отвечала. Десяти минут до прибытия хватило, чтобы мы познакомились. Её звали Ира Кольцова, и она училась в Коканде в медучилище, а жила в Фергане. Она оказалась совершенно простой, несмотря на свою невероятно восхитительную внешность. Я был уверен, что такая красавица, даже не взглянет на меня, но ошибся. Я упросил её погулять по Коканду, до прибытия в 2 часа ночи, поезда из той же Ферганы до Ташкента, отказавшись от следовавшего всего через час автобуса в Ангрен. Мы отвезли мою сумку в камеру хранения вокзала и отправились с ней

гулять. Как я был счастлив, идти рядом с такой девушкой и был готов защитить её от любой напасти. Я действительно в этот момент ничего не боялся и готов был за неё схватиться с любым количеством хулиганов и это видимо было по мне заметно, так что к нам никто не приставал. Мы посетили дворец, смотрели фото бывшего Кокандского хана. На некоторых снимках была запечатлена казнь каких-то людей, где палач загибал голову жертвы назад, взявшись пальцами за нос казнимого и перерезал ему горло кривым ножом. Причём, приговорённые были даже не связаны, и стояли на коленях, прижимая руки к груди. Потом мы посидели в кафе, а когда стемнело, я поцеловал её, и она не сопротивлялась. И мы целовались, где только можно, пока не подошло время расставаться. Я проводил её до училища и обещал ей писать. Окрылённый, я добрался до вокзала и сел на поезд. Утром прибыли в Ташкент, и я пересел на автобус до Ангрена. И опять на работу. Я написал Ире раз, и два, и три, но получил только один ответ и то, какого-то странного содержания. Она, как бы, смеялась надо мной. А месяца через два, я получил письмо от её подруги, тоже Иры, которая сообщила мне, что Кольцова вышла замуж и свадьба эта, была уже назначена, всего через неделю, после нашего с ней знакомства. В письме лежало фото бракосочетания. Это был страшный удар. Я сильно переживал. Эта, другая Ира, из Ферганы, успокаивала меня, и я стал переписываться с ней, пытаясь забыться и кое-как, пересилил себя. В это время я познакомился и дружил с новыми девушками. Одни приходили, другие исчезали. Я уже работал машинистом экскаватора на угольном разрезе и вокруг моих глаз, не проходили чёрные круги, от въевшейся угольной пыли. Создавалось впечатление, что я крашу веки. Потом меня перекинули на автовскрышу и я там, работал с машинистом Жёлтиковым, ужасным охотником до женщин. Он был старше меня на три или четыре года, женат и имел двух детей. Однако этого ему было мало и, по его рассказам, по ночам он выходил на охоту, подстерегая припозднившихся женщин, в кустах. Насиловал их и удирал. Не знаю было ли это правдой, но однажды, он в пьяном виде, пытался изнасиловать какую-то женщину в парке, но его поймали, судили и посадили. Через 4 года, ещё находясь на вольном поселении, он опять пытался кого-то изнасиловать, но не смог, и ему добавили ещё 8 лет. Так он и пропал где-то. Позже, в 2012 году, я встретил в интернете его дочь, и она сообщила, что он уже возможно на свободе, но никто не знает, где он живёт. Довелось мне поработать и на отвале разреза, и на сортировке, и ещё на нескольких участках. Запомнился один случай. Мы гнали экскаватор ЭКГ 4,6 на другой участок. Скорость 280-ти тонного экскаватора =0,5 км в час. Машинистом был Фунтиков, а я помощник. Экскаватор медленно ехал по спуску вверх, а я подтягивал кабель и навешивал его сзади на крюк. В какой-то момент, неожиданно, обе гусеницы отключились и экскаватор свободно покатился вниз, с ускорением. Как назло, из-за неисправности, невозможно было повернуть кабину и упереться, хотя бы ковшом в землю, и поэтому он продолжал набирать скорость. Машинист Фунтиков, в панике выскочил на боковую площадку, но боялся прыгать с высоты и метался между кабиной и лестницей. Я же, сначала пытался оттащить высоковольтный кабель, чтобы спасти его от наезда, но тщетно. Вид мчащегося на меня монстра был ужасен. Скорость достигла, возможно 10-12 км в час и увеличивалась. Не предназначенный для таких скоростей, экскаватор, скрежетал и грозил развалиться, но внезапно, шестерня гусеницы, попала в зацепление и экскаватор, с ужасающим грохотом, встал. Не случись этого, ещё 50 метров и он, развив скорость до 30-40 км в час, или бы развалился, или упал с уступа. Зрелище было грандиозным и незабываемым. Зрителями оказались я, электрик и мастер участка Целыковский. Кабель, конечно, был вырван из ячейки и переехан гусеницами, но, к счастью, оказался не передавлен и, вновь подключив его, мы смогли закончить перегон. В 1974 году, отсидев 5 лет, от звонка до звонка, вышла из тюрьмы моя мать. Она поселилась в Ташкенте у родных и не собиралась возвращаться в семью, обвиняя отца в измене, а нас детей, в пособничестве ему. Оно действительно, пока мать сидела, отец время от времени, находил других женщин. Особенно с одной из них, пока я ещё был в училище, а Люда в университете, он сожительствовал довольно долго. Она была юристом по профессии и имела двоих собственных детей. Она оказалась чрезвычайно ловкой мошенницей. Входя в доверие ко многим людям, занимала у них крупные суммы денег. Обобрав отца до нитки и прихватив все, одолженные у людей деньги, в один прекрасный день, она исчезла и даже, объявленная во всесоюзный розыск, так и не была поймана. Мать, в конце концов, вынудила отца развестись с ним, сама же поселилась в Ташкенте, в нашем, не достроенном, и уже почти полностью разрушенном доме, сумев кое-как, приспособить одну комнату и кухню. Она устроилась на работу, сначала на фармацевтический завод, а потом кладовщицей в автобазе. Всё свободное время она писала жалобы на правительство в Москву. Я навещал её изредка. Не знаю почему, но я довольно сильно выпивал и часто приходил на работу, в совершенно отключённом состоянии. Обычно, это случалось в ночные смены. Однажды, добираясь до работы в дежурном автобусе, я упал между сидений и заснул. Меня чуть не забыли, но вовремя вспомнили и приволокли до участка, а потом, тащили до экскаватора, и машинист ужасно ругался, потому что я был не в состоянии работать и сначала расположился спать на рельсах, и слава Богу, что он вовремя заметил моё отсутствие и успел стянуть меня с рельсов, чуть ли не из-под колёс, прибывшего на погрузку состава, а затем уложил в кабине, и был вынужден сам, бегать вниз и оттаскивать кабель и грузить состав. Понятное дело, что мне было не до смазки трущихся деталей и ходовая часть экскаватора быстро вышла из строя. Я не понимаю, почему Господь, хранил меня и не дал погибнуть под гусеницами экскаватора или от открытых, токоведущих контактов под напряжением 6 тысяч вольт, а возможностей было более чем достаточно. В то же время, на разрезе, ежегодно погибало 8-10 человек, порой более опытных, чем я. В те времена, пьянство на работе, если и не поощрялось, то к нему относились весьма снисходительно. Бригадир нашего экскаватора, Арбатский, также приходил в ночную смену, часто, вдребезги пьяный и порой, приходилось выходить ему навстречу, искать его на путях, подбирать и приносить на руках, но сев за рычаги, он уже мог работать вполне нормально. В дни аванса и получки, многие рабочие, порой и я, выходили из разреза до ближайшего магазина и, купив там горячительного, распивали там же, на месте, пока не вырубались. В эти дни, к этому магазину, частенько наведывались менты на грузовике и вывозили нашего брата до вытрезвителя. Однажды я чуть было не женился. В те времена, ко мне пристала некая девица, по имени Лариса, жившая в соседнем доме. Она была не в моём вкусе, и я относился к ней пренебрежительно, тем более, что у меня были и другие подруги. Но она продолжала цепляться за меня. Однажды она пригласила меня к себе в квартиру и я, нехотя, уступил её уговорам. Каким-то образом, мы оказались в кровати и произошло то, чего она добивалась. Как оказалось, у неё была договорённость с её матерью, которая должна была, с минуты на минуту, явиться и поймать нас в постели, но она опоздала и, сумев открыть дверь, я ретировался. На следующий день, Лариса пришла к нам домой и рассказала обо всём моему отцу. Её мать и старшая сестра, начали на меня давить, угрожая тюрьмой, если я не женюсь. Одновременно, Лариса угрожала мне покончить с собой, если я не женюсь на ней, то ли в действительности, то ли, просто пугая меня. Сложилась весьма неприятная ситуация. Мой отец, из жалости, тоже просил меня жениться, а мать Ларисы, вообще умоляла даже, хотя бы временно расписаться, а потом хоть и развестись, чтобы только защитить честь девушки. Я уже начал было сдаваться под этим напором и даже уже попросил Соколова, быть моим свидетелем на свадьбе. Но тут в дело вступила моя сестра Лена и категорически, запретила мне соглашаться на свадьбу. Я сходил на консультацию к юристу и рассказал ему суть дела. Оказывается, в данном случае, вся вина фактически, ложилась на Ларису, а я проходил как потерпевший. Получив такую поддержку, я решительно отказал Ларисе и её родственникам. Сознаюсь, что поступок этот был очень некрасивый, даже, я бы сказал, отвратительный. Но я был тогда молод и чужие беды, мне казались не существенными. Я не знаю, как сложилась судьба Ларисы в дальнейшем, но, если я ещё найду её в интернете, то непременно попрошу прощения, даже если вся эта история была ей же инсценирована. Шёл 1976 год. Эпоха развитого социализма. В стране свирепствовал тотальный дефицит. Из магазинов исчезло, в первую очередь мясо, потом мясные товары, потом тушёнка и сгущёнка. Все рыбные консервы и сама рыба, крупы, мука, молочные продукты. Даже кефир, нужно было доставать по блату. На полках красовались салаты из морской капусты. Всё отпускалось только по талонам. В декабре я поехал на последнюю сессию, перед практикой. В эту зиму я поселился в Маргелане, у однокурсника –Марата Ханкельдиева. Ему было трудновато учиться, и я ему помогал, оплачивая этим свои ночёвки. У него была дочка, примерно 2-х лет. Обычно, придя из института, мы до 4-х, 5-ти часов ночи, занимались, порой отрубаясь, прямо на месте, а уже в 7 часов утра, его дочка начинала ползать по нам, теребя за уши и нос, не давая спать. Приходилось вставать. Правда, в течении недели, нам удалось отрубить все «хвосты». И тут я решил навестить свою новую знакомую –Иру Венедиктову, подругу Кольцовой. Её адрес я знал и даже ещё из Ангрена, договорился в письме, о встрече, но напрасно прождал в условленном месте. Она всё-таки приходила, но не подошла ко мне, посмотрев со стороны. Я долго не решался, но собрав решимость, пошёл. На звонок, открыла её мать. Я зашёл и познакомился с Ирой. Она оказалась тоже, очень красивой девушкой, немного выше Кольцовой. Особенно красивы были её длинные волосы. Они вместе закончили в прошлом году медучилище в Коканде. Сейчас Ира работала медсестрой в больнице, а Кольцова вышла замуж и уехала куда-то. Я позвал Иру гулять, и мы пошли по посёлку. Валил снег, и мы шли, прижимаясь друг к другу. Потом долго сидели на остановке автобуса, и я наконец поцеловал её. Её роскошные волосы пахли, чем-то приятным, запомнившемся на многие годы. Я проводил её и на последнем автобусе уехал в Маргилан. На следующий день и до конца сессии, я каждый день, после института проводил у Иры. Мы гуляли и целовались, а потом я уезжал к Марату в Маргелан, на последнем автобусе. Ира мне нравилась всё больше. Сессия закончилась, и я получил направление на завод ТашСельМаш, в Ташкенте, на производственную практику. Я приехал к матери и поселился, на время практики, у неё. Практика проходила легко. Практиканты знакомились с производством и писали отчёты. Ходили по цехам, переписывали марки станков, высчитывали количество персонала и т.д. Для справки, должен сообщить, что уже к 2000 году, завод ТашСельМаш, прекратил своё существование. В отсутствии заказов и средств, а также из-за выезда большинства работников в Россию, его пришлось закрыть. Позже, все цеха демонтировали, оборудование скорее всего продали за бесценок. По окончании практики, собрав все необходимые материалы и написав отчёт, я вновь выехал в Фергану. В течении двух недель мы сдавали отчёты, делали какие-то лабораторные работы, посещали занятия. Я продолжил встречи с Венедиктовой. Уже даже, у меня возникла мысль, а не сделать ли ей предложение и покончить с холостяцкой жизнью? Я оставил это мероприятие до окончания института. Мне удалось сдать наконец, все хвосты и меня уже ничто не тормозило. В конце сессии, всем нам выдали дипломные задания и назначили дипломных руководителей. Мне надлежало вновь выехать в Ташкент, теперь уже на Ташкентский тракторный завод (ТТЗ). Почему-то, мне поручили для диплома, разработку производства двух деталей, в отличие от других студентов, получивших только по одной детали. Как сейчас помню, это были зубчатая рейка и зубчатая полушестерня, выполнявшие в паре, какую-то функцию у колёсного трактора. Я вновь поселился у матери и начал собирать необходимые, для написания дипломной работы, материалы. На заводе нашёл своего дипломного руководителя и представился ему. Это оказался еврей, работавший инженером- технологом, к сожалению, фамилию его забыл. Он оказал мне, достаточную поддержку, и я считаю себя, обязанным ему, в немалой степени. Наверное, пару месяцев, я собирал данные и наконец начал писать дипломную работу. Замечу, что в начале, я сильно сомневался в своих возможностях и даже, уже был готов заказать свой диплом какому-нибудь специалисту, в частности предлагал это своему руководителю, но он категорически отмёл это предложение и уверил меня, что я сам в состоянии написать диплом. Я точно знаю, что по крайней мере, половина нашей группы заказала выполнение своих дипломных работ, у каких-то дельцов в проектных институтах Ферганы и Ташкента. Стоимость выполнения дипломной работы, в то время, варьировалась в рамках от 600 до 800 рублей, что было достаточно дорого. Для меня, эта сумма соответствовала 3-4-х месячной зарплате. И я взялся за работу сам. Диплом давался мне тяжело, притом не столько расчёты и описание, сколько его графическая часть. Я имел весьма слабую чертёжную подготовку и каждая линия, давалась мне с трудом, тем более, что рисовать приходилось, чуть ли не на полу. Но в конце концов, работа была завершена. Двести пятьдесят страниц расчётов и пояснений, и 12 чертёжных листов формата 24. Почти 4 месяца титанического труда, бессонных ночей и головной боли, стоило это мне. Но я справился и мог, без труда, ответить на любой вопрос по своей работе. Защита была назначена в июле, а перед защитой, мне ещё предстоял госэкзамен по научному коммунизму. Опять вся группа собралась в Фергане. Начались консультации к предстоящему госэкзамену. Я опять посетил Венедиктову. Её родители относились ко мне, уже, как к своему. Я нередко обедал у них. За один день до госэкзамена, я отправился в областную библиотеку и засел там с раннего утра. Набрав с десяток книг, из собраний сочинений Ленина, Маркса, Энгельса, я перелистывал их, бегло прочитывая их содержание, можно сказать, выхватывая самую суть произведения, запоминая годы написания произведения и название. Вряд ли кто поверит, я и сам поразился своим возможностям, но за весь день мне удалось перелистать и, в основном, запомнить все произведения вышеперечисленных авторов, а это более 150 томов сочинений, порой абсурдного и малопонятного содержания. Но я мог, без особого труда, кратко рассказать о чём говорится, в том или ином произведении классиков марксизма. На следующий день, я блестяще сдал госэкзамен, получив твёрдую пятёрку и похвалу экзаменаторов. Самое интересное, что сразу после экзамена, я почти начисто забыл всё, что я прочитал. Кстати, в тот день я познакомился с одним из своих однокурсников, которого я увидел впервые. Это был узбек, лет 30-ти, пришедший на экзамен в галошах на босу ногу. Он сам ко мне подошёл и поздоровался. По его рассказу вышло, что он оказывается, имел мой вариант заданий и попросту покупал у методиста института, мои контрольные, переписывал их и сдавал. На сессии он не являлся, а приезжая позже, за деньги собирал подписи преподавателей в свою зачётную книжку. Как я понял, он был спекулянтом и торговал каким-то дефицитом. Вот такие возможности в получении диплома о высшем образовании, предоставляла своим гражданам республика Узбекистан. Я, признаться, даже не представлял подобного цинизма в те времена и был просто шокирован. Наступил день защиты диплома. Я помню, зашёл к Венедиктовым, показался им в наглаженных брюках и с галстуком. Было очень жарко и я потел в пиджаке. Ира и её мать, пожелали мне успеха, и я отправился в институт. Защита проходила нормально, я ответил на все вопросы комиссии без запинки, чего не скажешь о некоторых моих однокурсниках, защищавших, сделанные чужими руками работы. Порой, они вели себя, как пленные партизаны и ответы из них, приходилось выдавливать силой. Однако комиссия не стала портить показатели и, в конечном итоге, вся наша группа защитилась. Я вновь посетил Венедиктовых, и мы устроили что-то вроде банкета, коронным блюдом на котором, выступала окрошка с кефиром. Кефир удалось достать по блату Ириной матери, так как все молочные изделия в это время, были дефицитными. На следующий день я сдал все учебники, дипломную работу и подписал у ответственных лиц все необходимые бумаги. С институтом было закончено, оставалось только получить диплом и значок об окончании ВУЗа, в просторечии, называемым «Поплавок». День получения всех этих атрибутов, должен был нам позже, назван по почте. И этот день наступил, я получил на руки диплом и значок, зашёл к Ире и попрощался с ней, недвусмысленно дав ей понять, что я жду её к себе в Ангрен, с определённой целью –больше не расставаться. Она уклончиво пообещала приехать в августе. Ну вот и сбылась мечта, я инженер! Я был очень горд собой и строил различные планы. Однако, вновь пришлось идти на работу на разрез. За время моего отсутствия, многое изменилось. Наш экскаватор передали в другую организацию –ШСМУ. Членам экипажа, предложили перейти, вместе с экскаватором, и некоторые согласились, я же решил остаться, тем более, что руководство разреза обещало мне инженерную должность. Однако, пока рекомендовало, ещё немного поработать на экскаваторе. Опять потянулись рабочие будни. В связи с отсутствием свободных вакансий машинистов, меня опять назначили помощником машиниста на вскрышном разрезе. Сейчас я работал на экскаваторе Ижорского завода ЭКГ-8У с модернизированным ковшом, ёмкостью 10 кубометров. Машинистом был парень, чуть старше меня, по имени Виктор, имеющий среднетехническое образование. Он был жутким болтуном и фантазёром, что не мешало мне, однако, нормально работать. Время от времени, я посещал контору, заходя то к парторгу завода Климовичу, то к директору Гринблату, вновь и вновь получая от них заверения в моём ближайшем трудоустройстве по специальности. Однако обещания оставались пустым звуком. В отношении сердечных дел, наступил застой. За те полгода, которые я затратил на защиту диплома, все мои старые подруги, куда-то исчезли. Надо было искать новую пассию. Не найдя никого и прозябая в течении месяца, в одиночестве, я был готов на что угодно. Кроме того, уже шёл август, а Ира Венедиктова не приезжала и вообще, не отвечала на письма. И вот, как -то раз, отец сообщил мне два номера телефонов, с подходящими, по его мнению, кандидатурами. По его словам, обе закончили консерваторию и весьма красивы. Некоторое время я собирался с духом и наконец, позвонил одной из них. На другом конце провода, моя собеседница, держалась с холодной гордостью и на моё предложение встретиться, ответила отказом. Повременив несколько дней, я позвонил второй. На этот раз, всё прошло удачно и мы, договорились о встрече у ней дома, в этот же день. Я, приведя себя в порядок, направился к ней, благо жила она рядом, в соседнем квартале. И надо было тому случиться, что в момент моего прибытия, в квартире оказались все её родные –отец, приехавший на обед, мать, только что прибывшая из отпуска и брат школьник. Я всегда старался встречаться с подругами приватно, не знакомясь с родителями, чтобы ни в коем случае не подавать им, несбыточных надежд. В этот же раз волей-неволей, я был вынужден представиться её родителям, что весьма обескуражило меня и наложило на мои плечи весьма тяжёлое бремя ответственности перед ними, что вероятно сыграло свою роль в дальнейшем и привело к свадьбе. Мы начали встречаться и наши отношения почти сразу же стали очень близкими. Моя будущая жена- Ольга, только что закончила педучилище в Абакане, получив специальность музработника и распределение в Шушенское, бывшее место ссылки В.И. Ленина. В Ангрен она приехала в гости к родителям, на время отпуска. Уже гораздо позже, я пришёл к выводу, что наша женитьба, была в немалой степени обусловлена желанием Оли остаться в Ангрене, в благословенном и тёплом Узбекистане, рядом с родителями, а желание это, могло быть удовлетворено, только в случае выхода замуж за местного. Моё предположение, кстати, подтвердилось, когда за день до свадьбы, об этом недвусмысленно заявила мне бабушка моей невесты. Но я не стал возмущаться, посчитав, что данное мной обещание жениться, уже не подлежит изменению. И вот, Оля так энергично взялась за дело, что уже через два месяца мы подали заявление в ЗАГС. Свадьба состоялась 3 декабря 1977 года в помещении столовой ПМК 95. Здесь я должен, кое-что добавить. Ещё до защиты диплома, у меня, как бы, определились две, в какой-то степени, чуть ли не официальные невесты. Первая – Света Болгарина, приёмная дочь моей крёстной, тёти Нюры, ближайшей подруги моей матери и соседки по дому в Ташкенте. Ещё в школьном возрасте, наши родители прочили её в мои жёны, в чём уверилась, и она сама. После школы, она закончила текстильный институт и ко всему, сама умела очень хорошо шить на дому. Между нами была большая дружба, но я не рассматривал Свету в качестве своей будущей жены, хотя она мне нравилась. Вторая – Галя Акиншина, опять же дочь другой близкой подруги матери, достаточно приятная девушка и очень хорошая хозяйка, как, между прочим, и первая. Я уже не говорю о Ире Венедиктовой из Ферганы, которая мне нравилась гораздо больше, перечисленных выше и которую я, в то время, взял бы в жёны без оговорок. Народу на свадьбу прибыло около 150 человек. Всё было организовано и проведено в жизнь, моей тёщей Екатериной Петровной, в то время, заведующей столовой в школе. С помощью своих, достаточно высокопоставленных в Ангрене, подруг, свадьба была организована по первому классу. Должен сказать, что я, практически ничего не запомнил в этот день, находясь, как бы в тумане. Свидетелем с моей стороны выступал Володя Соколов. Присутствовали Тюрин с женой и Пономарёв, почти все родственники по отцовской и материнской линии. Сначала тёща предложила жить у неё в квартире, но моя мать категорически отвергла эту идею и нам отвели комнату в нашей квартире, где уже жили моя сестра, с мужем Анатолием и отец. И к нашему невероятному счастью, уже через месяц или два, моя сестра получила собственную квартиру в новом квартале. Отец, в основном, редко бывал дома, так что мы безраздельно пользовались всеми 3-мя комнатами. Оля, через посредничество своей матери, устроилась на работу в детский сад музыкальным работником. Работа не пыльная и всего лишь до обеда, зарплата, соответственно мизерная – 85 рублей. Но это нас не смутило. Я получал весьма неплохие деньги – от 220 до 270 рублей в месяц, по тем временам довольно приличная сумма. Средняя зарплата по СССР, тогда составляла около 180 рублей. Когда моя сестра, через пару месяцев, переехала с мужем на новую квартиру, они прихватили с собой практически всю мебель и мы, некоторое время, вынуждены были принимать пищу на полу, сидя на овчинном тулупе, что было даже романтично. Вынужден снова заметить, что времена были сложные, в стране не хватало буквально всего. Мебель, бытовая техника, одежда и обувь, некоторые виды продуктов, находились в разряде дефицита и приобретались, либо в порядке общей очерёдности, что принуждало к длительному ожиданию, либо по блату, иначе говоря, по знакомству с нужными людьми или, при наличии денег, за большую переплату. К счастью, Олина мать, входила в круг знакомств с весьма нужными людьми и довольно скоро, мы обзавелись приличной мебелью и бытовой техникой – телевизором, стерео-проигрывателем, холодильником. Магнитофон у меня уже был – «Днипро», здоровенный ящик, позволяющий прослушивать магнитофонные бобины, с длиной ленты до 350 м на двух скоростях, с временем звучания до 3 часов. Был у меня и неплохой фотоаппарат «Зенит Е», с фотовспышкой, которым я довольно часто пользовался, поэтому и фотографий у меня было дома более чем достаточно. Вот так мы и жили до следующего лета. Мой отец сошёлся с сестрой моей тёщи и переселился жить к ней, а мы остались в квартире вдвоём. Прошла зима и как-то весной, я встретил своего одноклассника Валерку Простякова. Как он мне рассказал, он, в настоящее время, работает в Проектно-конструкторской Лаборатории (ПКЛ), Средазуголь, начальником горного отдела. Он хвастался своими успехами, чрезвычайно интересной работой, спаянным коллективом и предложил мне, перейти на работу к ним, обещая похлопотать за меня перед начальством. Выбрав время, я зашёл в эту лабораторию, где Простяков представил меня руководителю ПКЛ. В те времена им являлся Карелин Вадим Анатольевич, который согласился принять меня на работу инженером. Дело было за мной – уволиться с прежнего места. Я конечно, направился прямиком к директору разреза Гринблату и заявил о своём решении перейти на работу в ПКЛ. Однако, Гринблат, вновь начал обещать мне хорошую должность в будущем, прося меня ещё некоторое время поработать на экскаваторе. Должен сказать, что Гринблат и парторг разреза Климович, довольно долгое время морочили мне голову, обещая найти мне подходящую должность, особенно усердствовал в этом деле Климович – давя на мою партийную совесть. Дело в том, что после некоторых размышлений и подталкивания меня со стороны начальства участка, я подал заявление на вступление в Компартию и был принят в феврале 1978 года, кандидатом в члены КПУзССР и состоял на учёте в коммунистической организации разреза Ангренский, что давало Климовичу субъективное право на распоряжение мной в рамках разреза, но коммунисты ПКЛ, входили, организационно, туда же, и это развязало мне руки. Я подал заявление в ПКЛ на устройство, и Карелин подписал его, обещая должность старшего инженера и разрешение на перевод с разреза, благо, что обе организации подчинялись общему руководству Средазугля. С подписанным заявлением я поехал в выходной день в Ташкент, контору Средазугля. Попав на приём к директору по кадрам, я объяснил ему ситуацию, в которой мне, в течении, более 8 месяцев, не предоставляют работу по специальности. Все козыри были у меня на руках и тому, ничего не оставалось делать, как согласиться на мой перевод в ПКЛ. Подписанное заявление я передал в отдел кадров разреза и некоторое время, в соответствии с законом, дорабатывал до момента увольнения. Были разговоры с директором и парторгом разреза. Они упрекали меня в предательстве и просили остаться, но я настоял на своём, и наконец наступил день, когда я переступил порог ПКЛ, сразу же, в должности старшего инженера. Карелин назначил меня в горный отдел, с окладом в 150 рублей, что составляло, чуть больше 130 рублей чистыми. Однако, фактически, я начал работать в технологическом отделе, под начальством Альберта Ефима Яковлевича. Как раз с ним, мы и расположились в одном, довольно-таки тесном, кабинете. Мне предоставили кульман и канцелярский стол. Прежде всего, я постарался познакомиться с коллегами. Коллектив состоял из чуть более 20-ти человек. Было два отдела – горный и технологический, позже добавился ещё один – рекультивации. В технологическом, существовали подотделы – строительный, электрический, сантехнический. Была также группа сметчиков из двух человек. У Карелина была ещё секретарша, крымская татарка по имени Феридэ Джамиловна, но, по её просьбе, все её называли Полина Дмитриевна. Только пятеро сотрудников, из всего ПКЛ, были старше 40 лет, все остальные, ещё не перешагнули комсомольского возраста. Кстати, моим первым партийным поручением, стало назначение меня секретарём комсомольской организации ПКЛ. В связи с отсутствием партийной ячейки, я вошёл в тройку руководства, состоящую из начальника ПКЛ, профорга и комсорга. Первым моим заданием, стало проектирование нового участка сортировки угля на угольном разрезе. Мне, ранее приходилось работать на сортировке машинистом экскаватора и я, вполне был знаком с самим участком, организацией работы на нём, с руководством и многими работниками. Пришлось конечно несколько раз посетить участок, рассмотреть его во всех подробностях, выслушать мнение начальника участка. Потом я чертил новый план сортировки, с расположением оборудования и т.п. Очень много времени, на первых порах, ушло на консультации с начальником отдела и самим Карелиным. Я, также перелопатил кучу справочной литературы. Помог своими советами и Простяков. В те, благодатные советские времена, мы могли наслаждаться достаточно либеральным планом, позволяющим неспешно выполнять свои обязанности. Никто нас не гнал, и мы имели весьма много свободного времени. Уж не помню точно, сколько времени я потратил на этот проект, но наверняка больше, чем он требовал. Далее, меня подключили к проектированию закрытого городского бассейна, которым в те времена, занималась ПКЛ. Проект был очень большим и значительным, а контроль, вёлся непосредственно, Горкомом партии. Проектирование заняло не менее года, и я, в начале проектировал отдельные детали и узлы, по мере накопления опыта переходя на более сложные и ответственные разделы. А опыт приходил очень быстро, я, можно сказать схватывал всё на лету. В итоге, меня назначили главным инженером проекта (ГИП), ответственным за весь объём проекта. Самые первые мои разработки строительных конструкций, а в строительстве я был полным профаном, вызывали у меня позже смех и стыд. Однако, начальник ПКЛ и проектировщики строительного сектора, с пониманием отнеслись к моим ошибкам и не заостряли на них внимания. К счастью, я очень быстро учился и совершенствовал своё мастерство, прямо на глазах. Строительство бассейна, велось несколько лет и началось параллельно с его проектированием. К сожалению, в связи с трудностями по обеспечению строительства всеми, заложенными в проект материалами и оборудованием, а также стремлением, побыстрее закончить объект, приходилось по ходу строительства отказываться от некоторых прогрессивных новшеств, заменяя их на более простые. Во многом, проект был изменён и без нашего согласия, по воле Горкома партии, курировавшего строительство и, в конечном итоге, построенное сооружение, во многом не соответствовало первоначальному замыслу. Но тем не менее, объект был принят под фанфары. Все участники награждены подарками, премиями и т.п. Мне, к примеру, выдали талон на приобретение ковра, которые составляли в те времена один из многочисленных предметов дефицита. Так дело и пошло. Я всё более набирал опыт и быстро совершенствовался. Работа мне очень нравилась. Коллектив был дружный, начальник демократичный, а сама работа, не обременительной. В те времена, ПКЛ располагалась в соцгороде, как раз напротив клуба Горняк, в бывшем здании управления вскрышного разреза. С нами, здание разделяли сберкасса и контора по нормированию и контролю рабочего времени на угольных предприятиях. Обедали мы либо в ресторане, на соседней улице, либо в лежащей напротив, пловной. Плов был отличный и славился на весь город. Цены были смешными. Порция плова обходилась в 50- 75 копеек, а обед в ресторане, не дороже 1 рубля 30 копеек. Вспоминая те времена, невольно, сравниваю цены на обед в немецком ресторане, в далёком будущем 2015 году, в размере от 12 до 16 евро и при зарплатах чистыми – 130 рублей и 1200 евро в месяц, вполне можно приравнять тогдашний рубль по покупательной способности, к 7-8 евро. Пришлось познакомиться и с частыми командировками. Наша головная организация – «Средазуголь», объединяла все угольные предприятия советской средней Азии, куда входили, Узбекистан, Киргизия и Таджикистан. Самым значительным угольным предприятием региона, значился угольный разрез «Ангренский», с размерами добычи угла в 5 млн. тонн в год, расположенный в Ангрене. Здесь же действовали ещё несколько предприятий Объединения: Шахта № 9, Погрузочно-транспортное управление, Трест Узбекшахтострой, Шахто- строймонтажное управление, автобаза и т.д. Множество подведомственных предприятий функционировали на территории других республик, в городах: Кызыл Кия, Ош, Шаргунь, Сулюкта, Ташкумыр и др. Все эти предприятия обслуживались единственным проектным учреждением – ПКЛ, в составе, примерно 40 человек, из которых в Ангренском филиале, работали 25 человек, а остальные в городе Ош. В те времена работники министерства угольной промышленности, носили специальную форму, и я заказал для себя комплект. Форма была чёрного цвета, с двубортным пиджаком. Знаки различия располагались на петлицах и мне, как старшему инженеру, полагались петлицы с одним просветом и тремя звёздочками, что очень было похоже на военную форму образца 30-х годов, а также чрезвычайно напоминало современную форму прокурорских работников. Надо сказать, что наш, форменный наряд, соответствовал ещё дореволюционным нарядам чиновников и практически не изменился. Знаки различия, фактически показывали классы чиновничьего ранга. Я по дореволюционному табелю о рангах, принятому, ещё при Петре 1, значился бы чиновником 10 класса, иначе говоря, коллежским секретарём, коему соответствовал офицерский чин поручика. Сходство с формой прокурора, нередко спасала меня в будущем, во время остановок меня работниками ГАИ. Малограмотные узбекские милиционеры, принимали меня за своего коллегу. Итак, по служебной необходимости, я объездил за несколько лет практически все предприятия Средазугля, и не только их. Приходилось посещать и другие города, с предприятиями которых, наше объединение сотрудничало. В этом же году командировка спасла фактически мою жизнь. После получения диплома о высшем образовании, мне было присвоено звание лейтенанта запаса, и я был приписан к воинской части, находящейся в Азадбаше (рядом с Чирчиком). На случай войны, я был бы назначен комсоргом танкового батальона и, таким образом относился к политработникам. В городе, из политработников сформировалась группа, порядка 20-25 человек, которых компактно вывозили на редкие переподготовки в нашу часть, где мы слушали лекции и стреляли в тире из автоматов и пистолетов. Так вот, в середине декабря 1978 года, я получил повестку из военкомата и прибыл туда, наряду с многими другими офицерами запаса. Причина вызова нам не сообщалась. Нас продержали почти весь рабочий день в актовом зале военкомата и к концу дня, отпустили домой, наказав никуда завтра не отлучаться из города. Я не сильно прислушался к этому сообщению и выехал на другой день в командировку, уж не помню в какой город. Приехав через пару дней, я получил от жены врученную ей повестку для меня, с требованием прибыть в военкомат в позавчерашний день. Я пошёл в военкомат, чтобы рассказать о моей командировке. Начальник отдела сильно меня отругал за невыполнение приказа о запрете выезда и сообщил, что группа политработников, в которую я входил, полностью отбыла в Афганистан, для поддержки начавшейся там революции. Оказывается, в Афганистане произошёл переворот, в результате которого был убит Хафизулла Амин, тогдашний руководитель государства. Его сторонники были разгромлены, а власть перешла к народной партии, под руководством Бабрака Кармаля. По просьбе правительства Афганистана, в страну был введён, так называемый, «ограниченный контингент» советской армии. В основном это были части Туркестанского военного округа, а также, срочно мобилизованные солдаты и офицеры запаса республик Таджикистана и Узбекистана. По дошедшим до нас слухам, все эти запасники и молодые необученные солдаты регулярной армии, понесли огромные потери на первых порах, в боях с афганскими сторонниками свергнутого режима. Уже через год после этого события, я как-то встретил на базаре одного знакомого, из нашей группы политработников. Он рассказал, что их привезли в Кабул через день после начала революции и задействовали в боях со сторонниками Амина. Вся группа, за исключением двух человек, сложила там свои головы. Более чем вероятно, и я нашёл бы там свою смерть, но Бог, распорядился по-своему. Наступил новый 1979 год. Работа шла по накатанной колее, я влился в коллектив, и работа мне нравилась. Зарплата, однако оставляла желать лучшего. Мои 130 рублей в месяц, да 80 рублей жены, были весьма недостаточны для достойной жизни. В то время, к нам в ПКЛ, к тому времени переименованной в ПКБ – проектно-конструкторское бюро, поступил на работу Рукавишников Валера. Он был моложе меня, но весьма практичный парень.Он организовал работу по выполнению курсовых и дипломных работ, для студентов. Заказы посыпались, как из рога изобилия. Студенты из узбеков и таджиков, которые, как национальные кадры, имели льготы при поступлении в ВУЗы, но не имели ни малейших способностей к учёбе, несли к нам свои работы. У нас определилась своеобразная такса за выполнение соответствующих работ, привязанная к формату чертежа и дело наладилось. К нашей зарплате прибавился доход, достигающий в среднем около 60-80 рублей в месяц, что весьма облегчила нашу жизнь. Дополнительно, мы регулярно получали премии за выполнение плана, 13-ю зарплату, ещё какие-то надбавки и в результате, выходило для меня гораздо более 200 рублей в месяц. А после повышения моего оклада до 175 рублей, жить стало ещё веселей. В нашем коллективе повелось, ещё до меня, отмечать почти все праздники, а также получение премий, устройством выпивки прямо на работе. Карелин этому не противился, да и вообще такое положение дел, было характерно для всей страны. Гастроном располагался в 100 метрах от нас и, при необходимости, спиртные напитки доставлялись в кратчайшие сроки. А на крайний случай, у Карелина в сейфе всегда хранился запас спирта, литров на пять, предназначенный для протирания пластин копировальной машины «Эра». Обычно, в случае праздника или чьего-то дня рождения, сотрудники приносили с собой закуски из дома и к обеду подготавливался праздничный стол. Обед организовывали совместный и обычно он переходил в пьянку до самого конца рабочего дня. Как правило, я напивался до свинского состояния и домой добирался просто чудом. В этом году я завершил обучение в Университете Марксизма –Ленинизма, на факультете партхозактива, где учились руководители предприятий. Учёба была в вечернее время и стоило больших моральных трудов, посещать занятия после работы. Со мной, в группе учились, прокурор города и базарком – директор базара. Оба считались самыми почитаемыми гражданами города и на уроках сидели вместе и пили чай, слушая лекции. А у меня, в этом году, появилась возможность вернуться в армию офицером. По какой-то причине, мне предложили этот вариант, но я, взвесив все «за» и «против», решил отмазаться от этого, весьма настойчивого и безвариантного предложения. При медицинском осмотре, я прикинулся страдающим головными болями и знакомый врач, поняв меня правильно, написал отрицательную рекомендацию. Не знаю, правильно ли я поступил или нет, но дело было сделано. 24 августа, у меня родился сын. Ещё задолго до женитьбы, я уже решил для себя, что у меня будут двое детей – сын Миша и дочь Настя. Поэтому, имя не пришлось придумывать. Через два года, 10 июля, у меня опять родился сын, тут уж пришлось поломать голову. Назвали его Дмитрий. В больнице ребёнку занесли инфекцию, и он тяжело заболел. Уже в 4 месяца ему было настолько плохо, что его положили в реанимацию и шансов, что Дима выживет, было очень мало. Врач узбечка ничего не могла определить, но к нашему счастью, дежурный врач – русская женщина, обнаружила, что одно лёгкое не функционирует и после проверки на рентгене, выявился пневмоторакс лёгкого, характерного заболевания, вызываемого механическим проколом лёгкого, к примеру пулей или штыком. Как назло, этот факт определили в субботу, когда все врачи в основном отдыхали. Тесть – водитель скорой помощи и по этой причине знакомый со многими врачами, сам пришёл домой к ведущему хирургу и попросил того сделать всё возможное. Хирург, будучи выпивши обещал, что если ребёнок доживёт до понедельника, то он сможет его спасти. В самом деле, Дима дотянул до понедельника и ему сделали операцию, во время которой он впал в клиническую смерть, но его выходили. Операция прошла успешно, но для дальнейшего излечения требовалось крайне дефицитное лекарство, которое мы, с огромным трудом, купили за баснословную цену -25 рублей за ампулу. Дима пошёл на поправку и вскоре был выписан. В дальнейшем, почти всё его детство, он страдал болезнями и не один раз приходилось его отхаживать, привлекая знакомых тёщи и отца. Но болезни эти доставили нам много мучений и тревог. В 1979 году, отцу, наконец-то, выделили машину Волгу, из числа списанных такси. Машину приволокли на буксире, так как у неё не было даже мотора. Это был просто кузов на колёсах. Но отец был счастлив и этим. За машину заплатили 4500 рублей – всё приданное, полученное мной через жену. К тому же пришлось покупать гараж за 2000 рублей. Гараж был рядом с домом, его даже было видно с балкона. Теперь отец всё своё свободное время проводил в гараже, занимаясь восстановлением машины. Я чем мог, помогал ему. Отец натаскал из таксомоторного парка всякие старые запчасти для машины: двери, сиденья, рессоры, амортизаторы, части двигателя и т.п. Через какое-то время, машину всё-таки собрали, и она поехала! Внешний вид был конечно неказистый. Кроме того, на боках ещё виднелись шашечки такси, которые надо было бы закрасить, но пока ещё до этого не дошли. Отец рулил на машине целыми днями и также через день, целыми же днями, ремонтировал её. Наличие машины в те времена, являлось необычайно престижным фактом. Очень многие люди имели средства для покупки машины, но, как предмет величайшего дефицита, они распределялись строго по спискам, в первую очередь передовикам производства, во –вторую в общей очереди, которая была настолько длинна, что возможность приобретения машины подходила к пенсии. К отцу, в ту пору, обращались с просьбой продать машину за сумму вчетверо и впятеро большую её номинальной стоимости, но отец отвергал их безоговорочно. Машину кое-как довели до ума и сложилась некая традиция, что я, с утра забирал машину в гараже и ехал за отцом, потом отец оставлял меня на работе и уезжал по делам, а если таковых не было, то он использовал машину в качестве такси, зарабатывая на бензин и, в немалой степени, на улучшение жизненных условий. В 1980 году я, по рекомендации знакомых, приобрёл путёвки для себя, отца, сестры Люды с сыном на озеро Иссык Куль, в пансионат «Шахтёр», принадлежащий шахте г. Каджисай, входящей в систему нашего объединения «Средазуголь». Стоимость путёвок была чисто символической – по 9 рублей на 18 дней. Мы поехали на нашей Волге своим ходом. Расстояние до Каджисая от Ангрена, составляло примерно 1000 км. Выехав рано утром, добрались до места примерно в 16 часов следующего дня. Спали в дороге, прямо в машине. Пансионат располагался непосредственно на южном берегу Иссык Куля, как раз, напротив расположенного на другом берегу озера города Чолпон Ата – главного курортного центра области. Пансионат представлял из себя территорию примерно в 1 гектар, обнесённого оградой. Несколько маленьких домиков и один большой, предназначались для отдыхающих. Каждая группа прибывших, получала в своё распоряжение отдельный домик или комнату в большом здании. Имелись холодильник и газовая плита. Приготовление пищи отдавалось на волю приезжих. На территории пансионата имелся продуктовый магазин, в котором, на удивление с существующим дефицитом, постоянно имелись в продаже мясо, молочные изделия, яйца и некоторые другие продукты, которые мы в Ангрене могли купить только по блату. Вода в озере была чистейшая, слегка солёная и прохладная. В связи с нахождением озера на приличной высоте, почти 1000 м от уровня океана, температура воды не превышала 18 градусов летом, тогда как температура воздуха порой приближалась к 40 градусам. Трудно было зайти в воду, но через минуту, организм привыкал к прохладе и купание приносило одно удовольствие. Накупавшись вдоволь, мы ездили на машине в город Каджисай, находившийся в паре км от пансионата, чуть выше в горах. Город был маленький, располагал несколькими магазинами, в которых мы покупали кое-какие промтовары. Был и книжный магазин, в котором часто продавались весьма дефицитные книги. Пару раз мы ездили в райцентр, город Боконбаево, где также в основном интересовались книгами. Здесь необходимо отметить, что южный берег Иссык Куля, во все времена, был населён значительно меньше северного. Да и туристов сюда приезжало совсем мало. Местное население представляли в основном киргизы, которые, как и узбеки, впрочем, литературой не интересовались. Должен сказать, что на мой взгляд, киргизы в большинстве своём, совершенно были лишены предприимчивости и не отличались предпринимательской смекалкой. Я бы даже назвал их ленивыми. Может я и не прав, но те киргизы, которых я имел возможность видеть, именно таковыми и казались. Во многих дворах киргизов, мы видели множество плодовых деревьев, слив, абрикосов, персиков, яблок и т.д. Плоды созревали и падали на землю, а хозяева даже не предпринимали попыток, собрать эти плоды и продать, хотя спрос на них был значительный. В отличии от узбеков, использующих для себя каждый клочок свободной земли и добывающих с этого клочка пропитание, не только для себя, но и для продажи, киргизы совершенно равнодушно относились к возможности, заработать лишнюю копейку. Предпринимательством в этом регионе, занимались немногочисленные Дунгане, китайцы, придерживающиеся мусульманской религии. Их число в самом Китае более 40 млн, живут они также и в Казахстане, в приграничных с Китаем территориях. Вот эти самые дунгане и занимались здесь частным предпринимательством. Они же, содержали мелкие лавочки, с традиционной дунганской пищей, которую мы также пробовали. За время отдыха, мы также посетили несколько населённых пунктов на южном побережье, включая городок Тамга, с небольшим зоопарком. Планировали доехать до Пржевальска, расположенного на самом востоке озера, примерно в 100 км от Каджисая, но так и не собрались. В Пржевальске, стоит памятник Пржевальскому, знаменитому этнографу и путешественнику, побывавшему в этих краях в 19-м веке. Среди населения региона бытует легенда, что Иосиф Сталин, является внебрачным сыном Пржевальского, наглядным подтверждением чему, является именно памятник Пржевальского, разительно похожий на самого Сталина. Через 18 дней мы вернулись в Ангрен. Мне чрезвычайно понравился отдых на Иссык Куле, само озеро и окружающая его природа. В дальнейшем, я каждый год проводил свой отпуск в Каджисае, а позже, побывал и на северном берегу в Чолпон Ате. Обычно мы ездили своей семьёй с отцом и его женой, иногда с сестрой и её сыном. На работе я достиг определённых успехов и начальство высоко ценило меня. Карелин увеличил мой оклад до 175 рублей. В том же году, уволился мой начальник отдела Альберт. Как этнический немец, он добился разрешения на выезд в Германию с семьёй. Как оказалось, у него в ФРГ проживали родственники, приславшие ему вызов. К этому времени, из ПКБ ушёл и Простяков, а его заменил Рукавишников Юра. Альберт устроил небольшую прощальную вечеринку на работе. Без всякого сомнения, все сотрудники завидовали Ефиму Яковлевичу, уезжавшему в цивилизованную Европу. Особенно сокрушался опьяневший начальник горного отдела. Он горько сетовал на советскую действительность и поздравлял Альберта с выпавшим тому счастьем. На освободившийся пост начальника технологического сектора, Карелин назначил меня. Как оказалось, на этот пост, претендовала работница строительного отдела Софа Исмагилова. Она высказала мне своё недовольство и пообещала, так сказать, засовывать мне палки в колёса, по возможности. Я не воспринял серьёзно её угрозы и в дальнейшем, вполне успешно обходил расставляемые ею западни. В конце концов, она уволилась и устроилась на другом предприятии. В мой сектор входили несколько. разнопрофильных групп: строительный отдел, электрический, сантехнический и собственно я сам, олицетворяя собой технологический отдел. В мои обязанности входила проверка чертежей, выполненных моими подчинёнными и разработка технологической части, в том числе генеральные планы и общий вид проектируемых объектов. Одновременно, я должен был все проекты утверждать в головных, ведущих проектных институтах республики, расположенных в Ташкенте, в соответствии с профилем. Утверждения и согласование проектов, являлось весьма трудоёмким и нудным занятием. Сложилась ситуация, что практически все утверждающие должности в НИИ, занимали евреи. Да и большинство сотрудников этих НИИ, также имели ту же национальность. Даже в случае соблюдения всех норм проектирования, проекты отклонялись по причине нахождения каких-то, придуманных причин. Рассмотрение и подписание проектов откладывалось на новые сроки, на неопределённое время. Было понятно, что для утверждения проекта, необходимо дать взятку. Специально для решения подобных вопросов, в производственном объединении, имелся «специалист». Им был в те времена, еврей по имени Ефим Исакович, а фамилию я забыл. В его обязанности входило проталкивать проекты в жизнь. Ефим Исакович, был весьма умным и широко эрудированным человеком, общительным и весёлым. Он был участником отечественной войны и имел немало наград. Обычно, мы с ним отправлялись в какой-либо институт, вдвоём. Я с чертежами, а он при параде – в костюме с галстуком и с наградами на груди пиджака. Сначала мы заходили в кабинет вдвоём, и я показывал и рассказывал суть проекта, а потом я выходил, а Ефим Исакович оставался в кабинете с руководителем того или иного головного НИИ. О чём они там говорили, я не знаю, но он всегда выносил проект согласованным, со всеми необходимыми печатями и подписями. Я в те времена, по причине своей молодости и неопытности, удивлялся подобному обстоятельству, но позже, привык к этому. В те времена повсеместно, любые проблемы решались в основном с помощью взяток или через значимых друзей и родственников. Все, кто имел возможность, брали взятки. Таковыми были реалии тогдашнего времени. Руководство республики смотрело на это, через пальцы, получая безусловно свою долю. Мало того, получение взяток планировалось вышестоящими руководителями и облагалось поборами и поэтому, решение проблемы без взятки, означало лишь потерю своих личных доходов, ведь наверх тогда приходилось отдавать свои деньги. Все доходные должности или места работы, имели свою цену. Я уже точно не помню, но, к примеру, стать работником ГАИ на один год, стоило несколько тысяч рублей, заведующим аптекой около 30 тысяч, перевод с грузовика на маршрутное такси – 600 рублей и т.д и т.п. Всё продавалось и покупалось. И заведовали всем этим безобразием партийные и государственные деятели. Оля продолжала работать музработником в детсаду, и я, постоянно уговаривал её поступить в пединститут, чтобы получив высшее образование, иметь более высокий оклад. Наконец она согласилась и подала документы на поступление. В то время, стоимость зачисления в институт, при любых результатах вступительных экзаменов, равнялась одной тысяче рублей. Тёща заплатила эти деньги, и Оля поступила на факультет младших классов. Надо сказать, что училась она очень хорошо, а также проявила себя, как активистка и даже чуть не вступила в партию, но, к сожалению, несколько ранее, она утеряла свои комсомольские документы, а это считалось чрезвычайным происшествием и расценивалось, как разгильдяйство и вредительство, а потому, с этим планом пришлось тихонько расстаться. Так жизнь и потекла, год за годом. Являясь руководителем, в числе своих подчинённых, работников строительного сектора, я был обязан проверять строительные чертежи и, поскольку

На фото все три начальника отделов ПКБ.

я в этом отношении был дилетантом, я принял решение поступить в институт на факультет ПГС – промышленное и гражданское строительство. Получив рекомендации от предприятия, я был принят на третий курс вечернего отделения ангренского политехнического института. Ходить на учёбу после работы, было весьма неудобно, и я со следующего курса, перевёлся на заочное отделение Ташкентского института. После окончания 5-го курса, я всё – таки бросил учёбу, посчитав, что этого мне достаточно, да и желания дальше учиться, у меня уже не было. Тем не менее, и 5–ти курсов, в самом деле, вполне хватило, чтобы иметь достаточное представление о строительстве зданий и гражданских, и промышленных, а учитывая, что почти все наши проектировщики строители, имели всего лишь техникум за плечами, то я был даже гораздо выше их по теоретической подготовке. Работа чередовалась с командировками, летом отпуск, как правило, на Иссык куле. В отсутствии Карелина, я оставался, замещая должность главного инженера и в будущем, в случае ухода Карелина на пенсию, наверняка был бы назначен на его место. Будучи молодым коммунистом, мне поручили, в качестве партийной нагрузки, работу в милиции, нештатным сотрудником. Работа заключалась в проверке паспортов жителей нашего квартала. Я должен был в свободное от основной работы время, а это были суббота и воскресенье, выявлять старые паспорта и заставлять их владельцев, получать новые. Для выполнения этого задания мне вручили удостоверение внештатного сотрудника милиции. Что интересно, удостоверение было напечатано таким образом, что по нему выходило, что я, якобы, и есть начальник паспортного отдела милиции, капитан Абдуллаев, так-как моя фамилия, стояла на другой, малозаметной странице. Вкупе с моим форменным пиджаком, прокурорского типа, это удостоверение волшебным образом, воздействовало на работников ГАИ, останавливающих мою машину, в надежде получить бакшиш, и они, откозыряв, отпускали меня с миром. Работа в милиции продолжалась год, пока я не сдал все списки жителей квартала. Однако удостоверение было ещё годным и я, даже после окончания его годности, самостоятельно подделал сроки и пользовался им до самого выезда из Узбекистана. В те же времена, работающий горным мастером на разрезе, мой одноклассник по имени Виктор, каким-то образом, был избран на пост второго секретаря городского комитета комсомола города. Надо сказать, что ещё со школы он был, мягко выражаясь, «тюфяком», то есть малоразговорчивый и стеснительный, почти ни с кем не друживший. Будучи секретарём комсомольской организации ПКБ, я еженедельно встречался с ним на планёрках, и заседаниях горкома. В его обязанности входило проведение подобных мероприятий. В течении года, с ним произошла решительная метаморфоза. Будучи вынужденным, постоянно быть на виду и вращаться в высших сферах городской партийной верхушки, он решительным образом изменился и превратился в типичного партработника, умеющего часами болтать о выдающейся роли партии и правительства. И замашки его стали более представительными. Как раз пришла директива сверху, об организации на местах, так называемых, советов молодых учёных и специалистов, из числа людей, недавно закончивших институты и техникумы с целью продвижения их по службе и для борьбы с ретроградством на предприятиях. Идея была сама по себе перспективная, но, как водится, её обюрократили. Виктор предложил мне возглавить городской совет молодых учёных и специалистов, кратко ГСМУиС при комитете ВЛКСМ города и стать его председателем. Я согласился. Мне было предложено написать доклад, о необходимости такового органа и разработать инструкции по осуществлению его деятельности, чем я и занялся. Одновременно, меня избрали на ближайшем съезде Горкома комсомола, его членом, поскольку моя новая должность, требовала соответствующего поста. В дальнейшем, я занялся организацией ГСМУиС по предприятиям города, назначая на должности председателей, подходящих работников. Надо сказать, что, воспользовавшись служебным положением, на должности председателей, я в большом числе случаев, назначил своих знакомых и, если была возможность, то и одноклассников. Через некоторое время, организация была устроена и начала своё существование. Первым делом были организованы еженедельные заседания председателей ГСМУиС предприятий в помещении горкома комсомола под моим руководством. Должен признаться, что в основном, эти заседания занимались переливанием из пустого в порожнее, поскольку никаких прав на предприятиях, эти советы не имели, а являлись очередным бюрократическим институтом. Тем не менее, я, как городской председатель, получил возможность разъезжать по республике на всевозможные семинары, совещания и т.п, освобождаясь на это время от работы. Расскажу один интересный эпизод из этой жизни. Как-то, меня пригласили на очередной семинар по обмену опытом, в город Фрунзе, столицу Киргизии. Семинар организовал республиканский комитет комсомола и в числе участников, присутствовали председатели ГСМУиС крупных городов республик, а также работники ташкентского обкома комсомола. Нас разместили в центральной гостинице города. Я попал в одну комнату с моим коллегой из города Бекабада, если не ошибаюсь. С утра мы ходили на заседания, обедали в ресторане, а вечером, по инициативе Фрунзенского обкома комсомола, нам устроили вечер в том же ресторане. В итоге, вечер превратился в пьянку и вечером, я едва добрался до гостиницы. Что же я застал в своей комнате? Мой коллега, пригласил к себе каких-то знакомых и они, устроили в комнате оргию. Напившись до чёртиков, кто-то из них, расколотил унитаз, в результате чего, в комнату хлынула вода и когда я зашёл, она уже поднялась на 4-5 см, а ковёр уже плавал на поверхности. Один из гостей, в совершенно непотребном виде, сидел у унитаза и пытался остановить воду, поднимая бачок вверх, но через некоторое время, засыпал и отпускал бачок из рук, и вода вновь лилась на пол. Чрезвычайно обрадовавшись моему приходу, компания срочно покинула комнату, оставив меня в одиночестве. В первую очередь я закрыл кран подачи воды, а потом начал решать предстоящую задачу. Взяв несколько полотенец, я начал собирать воду и выжимать её в ванну. Довольно скоро мне удалось убрать всю воду и привести комнату в более или менее, приличный вид. К нашему счастью, вода не просочилась на нижний этаж. Устав от всех перипетий дня я уснул. Утром явился протрезвевший коллега и униженно просил прощения за неудобства. Семинар закончился через три дня, и его участники отправились в аэропорт, чтобы улететь в Ташкент. Однако при сдаче комнаты, работники отеля увидели разбитый унитаз, и мой коллега был вынужден заплатить 25 рублей за установку нового. При прибытии в аэропорт, выявилась очень неприятная картина. Оказывается, работники ташкентского обкома комсомола, выезжая из гостиницы, прихватили с собой полный портфель столовых приборов- вилок, ножей и ложек, которые были у них с позором отняты догнавшими их, по горячим следам, работниками ресторана. Дело обошлось без привлечения милиции, приборы были возвращены незамедлительно. Далее, произошла неприятная история со мной лично. Уже после начала посадки, я, пропустив всех вперёд – а как же! Ведь я уже получил посадочный талон и никуда не торопился. Вступив на трап самым последним, я совершенно неожиданно, был остановлен и мне объявили, что я лишний. Произошла перепалка, с вызовом моих руководителей, которая окончилась не в мою пользу. Как оказалось, на моё место усадили человека, которого сопровождала милиция. Его необходимо было срочно доставить в Ташкент. Я был вынужден вернуться в зал ожидания и дожидаться следующего рейса, который вылетал через 6 часов. Этот случай, заставил меня в будущем, никогда не оставаться последним, в какой бы то ни было очереди, на посадку в транспорт. Заметив мои старания и учитывая быструю карьеру в политическом направлении, Горком партии предложил мне должность инструктора при Горкоме, с возможностью дальнейшего роста и последующего направления в Москву, в высшую партшколу, по окончании которой, я мог рассчитывать стать вторым секретарём горкома партии и расти дальше. Я проработал в Горкоме почти неделю. Особенно мне понравилась столовая для работников Горкома и Горисполкома. Цены были низкие, а качество высокое. Честно говоря, я не помню, что я делал, но, во всяком случае, не сидел без дела. Однако, в конце недели, меня вызвал к себе второй секретарь Горкома и честно мне рассказал, что его вызывали в городской отдел КГБ и рекомендовали не брать меня на работу, по причине моей политической неблагонадёжности. Он посетовал на обстоятельства и предложил возвращаться в ПКБ, благо, что моя должность ещё не была занята. После этого инцидента, я понял, что моя карьера, на данном этапе, завершена. Забраться выше, мне не позволят. Печальный факт, но жизнь продолжалась, и я смирился с этим. Угольный разрез расширялся и пришло время, когда его граница приблизилась, к зданию нашей конторы. Ранее, мы спроектировали наше новое рабочее место, которое располагалось на окраине Нового города в новом здании ШСМУ. В этом месте были построены, вынесенные из района, подпадающего под снос, из-за расширения разреза, следующие предприятия: Автобаза «Средазуголь», Автобаза № 29, где работал мой отец, Хлебокомбинат, Автобаза № 72, ШСМУ и ряд более мелких организаций. При этом, весь комплекс ШСМУ, был спроектирован под моим руководством и во многом, мной лично, как и кислородная станция ЦММ и др. И вот мы переселились в новое здание и продолжили свою работу. По каким-то причинам, в первую зиму, в новом помещение не было подключено тепло, и мы жутко мёрзли в кабинетах, обогреваясь принесёнными из дома электрогрелками и прожекторными лампами, мощностью в 1 квт. Пережив зиму, мы начали страдать от жары летом. К концу лета прибыли кондиционеры, и мы сами их установили. На этом всё устаканилось и следующий год прошёл нормально. Осенью выезды на овощи, потом на хлопок, перемежались с проектами. В ПКБ происходили замены. Многие люди уходили, на их место приходили другие. Организовали новый отдел «Рекультивации», который возглавил Володин. Простяков уволился, а за ним и Рукавишников и теперь начальником горного отдела, стал Целыковский. Так получилось, что все три начальника отделов, поместились в одном кабинете. Мы работали дружно, работа была интересная и, что самое главное, не спешная и не очень трудоёмкая. В одной из своих командировок по линии молодых учёных и специалистов, я привёз идею о создании системы поощрения работников, повышением зарплаты за перевыполнение плана. Мой начальник Карелин, вдохновился этой идеей и предложил мне разработать принципы этой системы и правила определения размера поощрений. Разыскали нормы времени на выполнение проектных работ. Назначили комиссию по проверке отчётов. Теперь каждому работнику вменялось в обязанность, ежемесячно отчитываться о проделанной работе и определять фактическую выработку за месяц, согласно нормативам времени. В случае перевыполнения плана, назначался размер премии, определяемый процентом перевыполнения. И дело пошло. Практически все перевыполняли план, и зарплата стала гораздо весомей. Жить, как говорится, стало веселей. Одновременно я продолжал выполнять курсовые проекты студентам. Как ни странно, но работников ПКБ, почему-то преследовало какое-то проклятие. Смертность превышала все допустимые нормы. Я только начал работать в ПКБ, как умер, от почечной недостаточности, мой одногодок, Витька Филиппов, оставив после себя вдову с двумя детьми. Следом за ним умерла от рака Галя Климович – жена парторга Разреза, далее, совершенно молодая, в возрасте всего 22 лет, копировщица, от невроза. Всего за время моей работы, 7 человек, то есть, по человеку в год, самой старой из них оказалась работница горного отдела Неумывакина – как раз перед пенсией. Для коллектива в 24 человека это слишком много. Со смертью Неумывакиной связаны были, опять-таки, неприятности. Во-первых, она умерла во время своего отпуска, находясь дома. Мы заволновались только потому, что она должна была прийти на работу, чтобы отметить свой день рождения и принести торт. Сообщили в милицию и те, взломав дверь, обнаружили её уже на третий день после её смерти. У неё в городе не оказалось никаких родственников и все заботы по похоронам, пришлось взять на себя. У неё в квартире нашли 60 рублей, которых оказалось слишком мало для похорон, и все работники скинулись по десятке. После похорон, мы всем коллективом уселись помянуть её, когда вдруг прибыл брат покойной и потребовал отдать ему те самые 60 рублей, что мы нашли в квартире. Это было вопиющим фактом бесстыдства, но Карелин отдал ему эти деньги. Однажды, к нам поступила на работу новая сотрудница, по фамилии Безродная. Должность инженер – конструктор, в мой отдел. Что удивительно, задания она стала получать непосредственно от самого Карелина, а что она там проектировала, я даже понятия не имел. Позже выяснилось, что она, на самом деле, любовница шефа, и числится в ПКБ, чисто символически, практически ничего не делая, но получая при этом повышенный оклад. Я оказался в щекотливом положении. Я не могу проверить, чем занимается моя подчинённая и также не могу дать ей никакого задания. Это состояние, очень угнетало и раздражало меня, до такой степени, что я решил уволиться. Я подал Карелину заявление на увольнение, и он мне его без раздумий подписал. К тому времени, я нашёл себе другую работу – преподавателем спецтехнологии в профессионально техническое училище. Поэтому увольнение, проводилось переводом, с одного места на другое. На календаре стоял май 1987 года. Позже, я не раз пожалел об этом решении. Никогда больше, я не встретил настолько интересной и не обременительной работы, а наш начальник Карелин, по сравнению с другими, оказался, образцом демократичности и заботливости, в отношении подчинённых. В стране, за последнее время, произошли значительные перемены. Умер Л.И Брежнев, генеральный секретарь ЦККПСС, в течении более 20 лет, возглавлявший СССР. В последние годы правления, он постоянно болел и всё чаще впадал в старческий маразм. И хотя он, уже не раз пытался освободить свой пост, но политбюро КПСС не позволяло ему это сделать. Весь состав политбюро, уже давно перешагнул возрастную отметку в 70 лет и, страдая старческой подозрительностью, очень не хотел изменений. Но со смертью Брежнева, все растерялись, произошло замешательство, режим не то что рухнул, но затрещал по швам. Началась свистопляска, с частой сменой руководства. Генеральным секретарем назначили Юрия Владимировича Андропова, возглавлявшего до этого КГБ СССР. Первым делом он начал наводить трудовую дисциплину. Например, на дневных сеансах в кинотеатрах, совершались милицейские облавы, выявлявшие тунеядцев и прогульщиков. Также участились суды над приближенными и родственниками предыдущего правителя, возросло количество осужденных за уголовные преступления. Началась масштабная, антиалкогольная кампания и борьба со спекулянтами. Население, с удовольствием, поддержало инициативу генсека. После периода брежневского застоя, жители радовались «твердой руке». Очень твёрдо повёл себя на мировой арене, снискав себе уважение и даже страх, со стороны зарубежных правителей, в первую очередь США. Особенно он проявил себя, в борьбе с приписками и коррупцией в высших эшелонах власти. На всю страну прогремело т.н. «Хлопковое дело» в Узбекистане. Направленные в республику следователи прокуратуры по особо важным делам, Гдлян и Иванов, выявили огромное количество эпизодов приписок сотен тысяч тонн хлопка, якобы собранных сверх плана, фактов подкупа должностных лиц и произвола властей. По делу были арестованы и посажены за решётку несколько тысяч виновных в этом деле. Были раскрыты и преданы гласности, настолько шокирующие факты, в том числе, бросающие тень на руководящую роль КПСС, что дело попытались притормозить, что и было достигнуто, после смерти Андропова в 1984 году, а следователей Гдляна и Иванова, даже привлекли к уголовной ответственности. Тем не менее, первый секретарь ЦККПУзССР, Шараф Рашидов, скончался в 1983 году, возможно не пережив позора, к своему счастью, не дожив до собственного разоблачения, и был похоронен с почестями, в городе Джизак, где он родился. Большинство, из числа посаженых и отбывающих наказание в Узбекистане, были освобождены и даже, признаны потерпевшими, а порой, и несправедливо осуждёнными героями и, с приходом нового руководителя государства, всё вернулось на круги своя. Период правления Андропова, стал весьма значимым для нашей семьи. Наконец-то, жалобы моей матери в центральные органы власти, были рассмотрены по существу и со смертью Рашидова, последовало постановление суда- считать осуждение матери неправомочным, реабилитировать её полностью, с восстановлением в рядах партии и выплатой компенсации, за причинённый ущерб. Компенсация состояла в том, что разрушенный в Ташкенте дом, подлежал восстановлению за счёт государства, что и было сделано и мать, наконец-то, зажила по-человечески. А к власти, следующим пришёл Константин Черненко – шестой по счету вождь страны в 20 веке. В 1984 году он был выбран Генеральным Секретарем ЦК КПСС. Мужчина, при принятии правления, имел серьезные проблемы со здоровьем, в результате чего, пробыл вождем всего один год и двадцать пять дней. Поздний СССР в то время, напоминал Ватикан: как католические иерархи, порой выбирают в понтифики старца, как временную компромиссную фигуру, так и представители советской партийной элиты, избрали больного Черненко, чтобы он, какое-то время, побыл ширмой для скрытой от глаз, яростной борьбы за власть. Почти весь свой срок, Черненко провёл на больничной койке. Никаких особых преобразований в стране, за его время правления, не произошло. После его смерти, на внеочередном пленуме ЦК КПСС 11 марта 1985 года, был избран генеральным секретарем ЦК КПСС Горбачёв М.С, а с 1 октября 1988 года, он занимал и пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР и, тем самым, совмещал высшие должности государства и партии. Его же избрали в последний год существования, президентом СССР, первым и последним. Проводимая им внешняя политика отличалась вялостью и соглашательством с позициями западных стран. СССР потерял все свои политические достижения, приобретённые Андроповым. А внутренняя политика и вовсе, свелась к борьбе с алкоголизмом и уничтожением виноградников, что повлекло за собой, практическое уничтожение виноделия в стране. Я начал свою работу преподавателем в мае, последнем учебном месяце года. Этот факт сыграл положительную роль в моей работе. С непривычки, пытаясь перекричать галдящих за партами учеников, я уже через пару дней сорвал голос и до конца мая сипел, едва слышно. Что представляло в те времена профтехобразование? Дети, которые плохо успевали в школе, с грехом пополам, дотягивались учителями до 8 класса, и уходили в профтехучилища. Обычно, это были недостаточно дисциплинированные, малограмотные недоучки, не желающие учиться, которые, в сущности, были вынуждены посещать училища, чтобы получить в результате диплом и профессию и наконец-то, освободиться от опеки родителей и педагогов, начав трудовую деятельность Срок учёбы в училищах обычно составлял три года. Дети проходили упрощённый курс средней школы и получали трудовую профессию, по своему выбору. Успевающим, выплачивалась стипендия, от 27 до 45 рублей в месяц. В некоторых училищах, детей кормили. В моём училище, детей готовили к профессиям; токарь, фрезеровщик, слесарь, сварщик, маляр и ещё каким-то, сейчас не помню. Я вёл сразу несколько предметов, как-то; спецтехнологию токарного и слесарного дела, технологию металлов, металлорежущие станки и инструменты и ещё какие то, в общем около восьми предметов. Сначала я пытался преподавать предметы, в соответствии с требованиями программы обучения, но ученики проявляли крайнюю степень нежелания учиться. Я старался изо всех сил, втолковывая им теорию, ставил двойки, приглашал на разбор родителей, но все мои усилия пропадали даром. Зато за двойки в журнале, директор, как ни странно это выглядело для меня, объявил меня же самого, виноватым в неуспеваемости моих подопечных. Дескать, я плохо их учу! Я был шокирован таким подходом, однако посетовав на эту тему, своему соседу по кабинетам, преподавателю истории, добродушному человеку пенсионного возраста, получил в ответ следующее – эти дети не хотят учиться, к тому же работать по специальности они научатся в процессе работы, уже на предприятиях. Зачем в таком случае, тратить свои нервы на их обучение, тем более, что более половины учащихся, являются узбеками и таджиками, едва говорящими по-русски. Сам историк признался, что вместо уроков истории, он читает своим ученикам детские сказки. После этого, я резко сбавил обороты, хотя продолжал пытаться их хоть чему-то научить. Просто перестал ставить двойки. Вскоре пришло лето и с ним, каникулы. Преподавателям вменялось в обязанность привести свои кабинеты в порядок. Раздобыв на какой-то стройке известь, так как в училище никаких материалов не имелось, я побелил стены, покрасил столы и стулья, разобрал учебные пособия. До отпуска оставалось ещё немало времени, и я решил обставить кабинет в соответствии с его направлением. Мне удалось добыть несколько плит ДСП, которые я прибил к стенам, в длинный ряд, а на плиты прикрепил всевозможные слесарные и токарные инструменты. Получилось очень даже неплохо. Тут и подошло время отпуска. Как обычно, я провёл отпуск с детьми на Иссык Куле. В сентябре начался новый учебный год. На этот раз, я уже будучи наученный горьким опытом, не пытался перекричать своих подопечных и давал свои уроки, не напрягая голоса, руководствуясь принципом – кому надо, услышит. Иногда правда, дети доставали меня. Однажды, один таджик, вывел меня из себя и я, прервав урок, потащил его к директору. Парень был тщедушный, но с гонором, и сопротивлялся со всех сил. Навстречу нам попался замдиректора, тоже таджик, высокий, атлетического сложения. Он поинтересовался происходящим, и я рассказал ему о недисциплинированности этого ученика. Совершенно неожиданно для меня, замдиректора, со всего маха влепил оплеуху хулигану. Ладони его, были размером с хорошую лопату, и парень покатился по полу, как куча тряпья. Одной рукой замдиректора схватил его за шиворот и поднял в воздух. Зрелище было потрясающим. Пацан моментально потерял свой гонор и, обливаясь слезами, стал просить прощения. Что и говорить, назад в класс, он пришёл, как шёлковый. Я же был шокирован. У меня и в мыслях не было, ударить кого –либо из учеников, ведь они были для меня детьми. Им было от 14 до 17 лет, хотя попадались экземпляры гораздо крупнее меня. Как оказалось, битьё учеников считалось нормальным способом воспитания, и все учителя не брезговали подобным. Женщины педагоги, лупили детей линейками или указками, а мужчины кулаками. Даже сами дети удивлялись, что я их не бью, но мне претило подобное и до самого последнего урока, я не смог поднять руку на ученика и даже в мыслях не позволял себе подобного. Чтобы не заморачиваться, порой я рассказывал ученикам о различных необычных явления, в том числе и об НЛО. Как раз, в те времена, эти темы вошли в моду. Выпускались журналы на эти темы, ходили рукописные книжечки. Дети порой сами подбивали меня рассказать, что-нибудь интересное и я соглашался. В октябре всё училище вывезли на сбор хлопка. Учителя выполняли роль надзирателей. В ноябре занятия возобновились. Не сказать, что работа мне нравилась, но я относился к ней добросовестно. Зарплата, была достаточно высокой, даже выше, чем в ПКБ. Однако, мне крайне не понравился моральный климат в училище. Директором училища, был таджик, из числа бывших партработников, напыщенный, как индюк. К учителям он относился, как к слугам, карал и миловал, по своему усмотрению и те терпели, боясь увольнения. Именно там, я понял расхожую пословицу –«кто умеет, тот работает, а кто не умеет – учит других». Преподаватели, кроме, как преподавать свою дисциплину, ничему другому научены не были и держались за свою работу обеими руками. Директор, даже болеть, не разрешал. За бюллетени отчитывал преподавателей, как нашкодивших детей. Ко всему этому, я не понравился директору, из-за своей независимой позиции, нисколько не считаясь с его мнением по очень многим вопросам преподавания. К числу плюсов преподавательской работы, принадлежали: близкое расположение училища, до которого я добирался пешком за 10 минут, неплохая зарплата, достаточно много свободного времени и много других факторов. Прошли осень и зима, а уже весной, у меня появились новые заботы. Практически, всем учителям, вменялась обязанность, так сказать, «навербовать» в школах, из числа 8-миклассников, желающих продолжить обучение в нашем профтехучилище. Довольно-таки сложная задача, учитывая, что в городе действовали 4 или 5 профтехучилищ, а также 3 техникума, которые тоже нуждались в абитуриентах. Не просто было заманить вчерашних школьников в совершенно новые, непривычные для них, условия. В свободные часы, мы уходили по школам и проводили там беседы с учениками. Школы помогали нам, поскольку тоже не были заинтересованы задерживать в своих стенах недисциплинированных троечников и двоечников.В городе было около 40 школ, которые были поделены на сферы влияния соответствующих профтехучилищ. Директор создал штаб, в котором нам приходилось отчитываться по итогам своей «вербовки». Каждому преподавателю было поручено переманить в училище соответствующее количество учеников. Во время своих бесед и выступлений в школах, мне очень помогал мой собственный опыт обучения в профтехучилище и поэтому, я выкладывал этот факт, как некий козырь, привлекая учеников, возможностью повторить мой опыт поступления в институт после окончания училища. Очень многие дети считали, что, учась в училище, они теряют возможность поступления в вузы и я, эти их сомнения разрушал своим примером. С приходом весны, выпускникам училища были розданы задания, что-то вроде дипломных проектов, которые каждый, должен был выполнить к выпуску и защитить, во время экзаменов. Понятное дело, что сложность этих работ не выдерживала никакой критики и не стояла даже рядом со сложностью, хотя бы техникумовского диплома, но учитывая слабую грамотность контингента и их нежелание напрягать свои умственные силы, подавляющее большинство выпускников, предпочитали покупать готовые дипломные работы, которые выполнили предыдущие, более грамотные выпускники, тем более, что продажа таковых осуществлялась непосредственно заместителем директора училища по воспитательной части, с одобрения самого директора и, являлась, их дополнительным, не хилым, заработком. Дипломные работы продавались по цене, в среднем около 50 рублей и, учитывая количество покупателей до 200 человек, сумма набегала немаленькая, порядка 10 тысяч рублей. Я не знаю в каких пропорциях делили выручку директор с замом, возможно им приходилось делиться с вышестоящим начальством, но в любом случае, каждому доставалось от 3 до 4 тысяч рублей, а на такие деньги можно было безбедно прожить целый год. В продающихся дипломных работах, попросту переписывалась фамилия, а порой, даже и эта процедура пропускалась. Защищающиеся дипломанты, порой не могли объяснить, что же они там нарисовали и написали, но экзаменаторы были не взыскательны, а дипломные работы, вновь поступали в склад, до следующих экзаменов. И вот я подорвал этот, налаженный многими годами, процесс. Я поставил перед собой задачу, помочь каждому своему ученику, из курируемых мною двух групп – слесарей и токарей, выполнить дипломное задание самостоятельно, но с моей помощью. Это было не очень сложно, поскольку задания были односложными и типовыми. Достаточно мне было на доске, нарисовать среднестатистический элемент задания и начать разработку типового технологического процесса перед учениками, прибегая к подсказкам в индивидуальном порядке. Почти все ученики обеих групп, посещали мои консультации и дело пошло. В результате, из 50 человек, 40 выполнили дипломные работы, и только самые недалёкие и ленивые, всё -таки купили себе готовые дипломы. Но на защите дипломов, мне не советовали придираться к явным ошибкам и все, без исключения, выпускники, получили аттестаты средне-специального образования. Той же весной я узнал, что в городе Янгиабаде, расположенном в 15 км от Ангрена, открывается новое предприятие –Приборный завод с отделением от Союзного научно исследовательского института приборостроения, короче СНИИП, в который принимают инженеров-конструкторов и технологов, для научной деятельности. Выбрав время, я поехал туда на собеседование, после которого получил согласие на устройство меня инженером-конструктором. Я немедленно подал заявление на увольнение из профтехучилища. С большим трудом, мне удалось добиться увольнения, поскольку было сложно найти преподавателя по моим дисциплинам, но директору ничего не оставалось делать, и он подписал заявление. На следующий день я поехал в Янгиабад и был принят на работу в СНИИП.        Несколько слов о городе Янгиабаде: – этот город был построен на месте добычи радиоактивного урана, содержащихся в руде –Флюорите. Добыча флюорита началась здесь практически сразу после войны. Город считался засекреченным и попасть в него до самого 1980 года, можно было только по спецпропускам. В городе жили шахтёры, добывающие руду и работники обслуживающих подразделений. Здесь же располагалось рудоуправление, входящее в систему закрытых предприятий по добыче урана на территории Узбекистана и Таджикистана, в городах Красногорск, Той Тепа, Ходжент и ещё каких то, названия которых я забыл. Предприятия подчинялись министерству Атомной энергетики и промышленности. Снабжение этих городов осуществлялось непосредственно из Москвы и в магазинах Янгиабада можно было увидеть такие товары, которые простым смертным, даже не снились. К сожалению, к 80-м годам, ассортимент товаров заметно сократился. Первое время на рудниках работали заключённые, осуждённые на длительные сроки и даже к расстрелу, но заменённому на опасную работу по добыче урана. Шахтёры не долго трудились на рудниках, срок их жизни при этой работе, исчислялся в среднем 10 -15 лет. Однако, гораздо позже, когда в шахтах стали применять кое-какие средства защиты и рабочее время уменьшили до 6 часов, смертность уменьшилась и шахтёрами уже принимались обычные граждане. Зарплата работников рудников была весьма высока и люди стремились устроиться на эту работу, не взирая на её опасность и короткую жизнь. К концу 70-х годов, практически весь флюорит был извлечён и часть рудников была закрыта, а те, которые ещё работали, добывали последние остатки. Поэтому, чтобы каким-то образом трудоустроить оставшееся без работы население, в городе было решено открыть производство запчастей к военным самолётам. Название предприятия звучало: «Отделение Союзного НИИП с экспериментальным заводом». Конструктора должны были улучшать или изобретать, новые способы производства, в основном электронных блоков военных самолётов, а экспериментальный завод, производить опытные образцы. Конструкторский состав подобрали из числа бывших инженеров рудоуправления и новых, набранных по объявлению, таких, как я. С июля 1988 года предприятие начало свою деятельность. Я поступил туда переводом 08.08.88 – незабываемая дата. Сначала нас разместили в здании Рудоуправления, но потом, с расширением производства, частично перевели на территорию бывших, электромеханических мастерских, на базе которых, устроили экспериментальный приборный завод. Место нахождения завода располагалось, в так называемом, рабочем посёлке «Перевалка», у города Дукент, иначе Янгиабад-2. Директором завода назначили некоего Кормилицина Г. И., который начал отбирать и сортировать нас –ИТР. Назначил главного конструктора, главного механика и т.п. Технологов было два – я и ещё один парень, и директор, сначала предложил нам самим определиться, кому быть главным технологом, но мы сваляли дурака и постеснялись сами себя назначать. Тогда директор рассердился и объявил, что должности главного технолога не будет вообще. А мы остались ни с чем, а могли бы хоть жребий кинуть. У главного технолога, зарплата была гораздо выше. Ничего не поделаешь, пришлось смириться и начать работать. По поводу работы, пока не было ничего определённого. Нам передали из Москвы кучу чертежей на различные устройства, как электронные, так и механические, в основном, из схем управления военным самолётом. Мы должны были определить, какую из деталей, электронных плат и схем, мы сможем сами выпускать, с учётом имеющегося оборудования. Поэтому, до самого ноября, мы занимались ознакомлением с чертежами и своими возможностями. Одновременно мы знакомились

друг с другом, а начальство расставляло нас по местам.

В Янгиабаде, в рудоуправлении, разместили конструкторское и технологическое бюро, с чисто исследовательскими функциями, там же расположились и руководители. На Перевалке, при заводе, определили конструкторское бюро, по оснастке производства и технологический отдел, для разработки техпроцессов обработки изделий, а также руководство самим производством. Работы пока практически не было, зато мы, иногородние ангренцы, впервые смогли воспользоваться преимуществами секретного предприятия, а именно «столом заказов». В эти годы, уже незадолго перед развалом СССР, снабжение работников предприятий и населения закрытого города Янгиабада, заметно ухудшилось и дефицитные товары, уже не лежали в свободной продаже, а распределялись среди работников, по определённому лимиту. Раз в неделю, нам давали списки продуктов, которые мы могли себе заказать в ограниченном количестве и которые потом, нами выкупались, по получении их со складов. В эти списки входили, к примеру: сгущённое молоко, гречка, мясо, тушенка, осетровые рыбы, конфеты, печенье и пряники, кофе растворимый, спиртные напитки, мандарины или апельсины и ещё что-то, отсутствующее в обычных магазинах. Кроме этого, распределялись и промтовары – холодильники, стиральные машинки и т.п, Я сразу же почувствовал себя крутым парнем, принадлежащим к особой касте. Позже мне удалось купить для себя, для тёщи и сестры стиральные машинки «Малютка» и ещё что-то, чего не найдёшь в домах обычных граждан. Ну и конечно, питание дома – дефицитная гречка с колбасой сервилатом, сгущёнка для детей и т.д. А на работе, в обеденный перерыв, нас возили в столовую, где за очень небольшие деньги, можно было покушать по-человечески, очень вкусно, почти по-домашнему. Наконец, от конструкторов стали поступать кое какие разработки и рекомендации. Начальство определило некоторый перечень деталей для изготовления. Сверстали какой никакой план, заказали недостающие станки и начали реконструкцию старых мастерских. Я нарисовал план расстановки оборудования и станков, которые начали, тут же, устанавливать и проводить пробные работы. Самое смешное было в том, что заказываемые станки, были последних моделей, автоматы с системой ЧПУ – числовой программой управления, но, в числе наших работяг, не было ни одного, кто имел опыт работы на этих станках. Поэтому программное управление со станков выдиралось и выкидывалось, превращая станки в обыкновенные. Рабочие потихоньку выдавали продукцию, мы – технологи, разрабатывали техпроцесс, конструктора проектировали приспособления, плановики утверждали план, снабженцы добывали материалы, то есть дело стронулось с мёртвой точки. Пришлось правда, на некоторое время, приостановить производство, как и все другие предприятия в Узбекистане. По традиции, в сентябре и октябре, большинство работников вывезли на сбор хлопка, меня в том числе. Месяц мы жили в кишлаках, собирая хлопок, а те, кто остался, выезжали по выходным, нам на помощь. И, только в конце ноября работа возобновилась. Наш завод никак не мог остановиться на чём-то конкретном. Всё, за что мы брались, оказывалось слишком затратным, нерентабельным. К тому же, помощь из Москвы, не приходила. Система в СССР агонизировала. Гонка вооружений, изматывающая советскую промышленность, разорительная помощь развивающимся странам и странам социалистического лагеря, подточила экономическую основу, а внутренняя неразбериха и чехарда в правительстве, в котором отдельные лица, подкармливаемые западом, изо всех сил расшатывали устои государства. Рвались старые производственные связи, некоторые предприятия начинали буксовать, их продукция, не находила спроса. В стране стала ощущаться нехватка наличных средств, особенно валюты, источником которой являлись полезные ископаемые. Нефть на мировом рынке, обесценилась, не без помощи наших американских друзей, что очень сильно ударило по экономике. Правительства союзных республик не нашли более удобного способа успокоить начинающее волноваться население, как обвинить во всех бедах русских. Правда, это делалось негласно, но русские, проживающие в других республиках, почувствовали на своей шкуре, закипающую злость аборигенов. В чём проявлялась эта политика? Во –первых, стало очень распространённым явлением, нападения на русских, как физические, так и политические. Очень часто, на русских нападали, избивали, даже убивали, а уж скандалов было море. Правоохранительные органы спускали подобные преступления на тормозах, часто обвиняя в нарушениях, именно русских. А местные от наказаний уходили. Это развязывало руки различным негодяям, поощряло их. Как пример политических нападок, стала статья в узбекскоязычной газете, о нашем заводе. Автор негодовал по поводу того, что работниками завода и СНИИП набрали только русских. Это в самом деле было фактом, но это была вынужденная мера. При приёме на работу, с кандидатами проводились беседы на предмет их грамотности, умения работать с чертежами, наличие стажа работы на соответствующих профессиях – как раз то, чего не было у местных. Чтобы замять дело, пришлось принять на работу несколько узбеков, в основном уборщицами, кладовщиками и т.п., то есть на работу, не требующую особого профессионализма. Таким же образом, в печати подняли вопрос о свинофермах в мусульманской республике. В Ангрене пришлось ликвидировать свиноферму, как и в некоторых других городах.

Стало опасно ходить в одиночку по городу – вполне можно было нарваться на хулиганов, из числа узбеков, разгуливающих по городу группами. Это была местная молодёжь, которым некуда было пристроиться. У моего сына, узбеки отобрали велосипед. У тёщи в кафе, где она работала, узбеки избивали русских парней, отбивая у них девушек и потом могли их увести и сделать с ними что угодно. Бывали случаи пострашней. На племянницу моего знакомого, которая с подружкой зашла в магазин, напали несколько молодых узбеков и девчонки, которым было всего по 13 лет, спасаясь от них, бросились в протекающую недалеко от этого места реку, Дукент сай, которая по причине весеннего разлива, стала многоводной и попытались переплыть её. Одна девочка переплыла, а племянница друга утонула. Узбеки скрылись и никого найти из них не удалось. Да их и не искали. Я присутствовал на похоронах этой девочки. Особенно страшный случай произошёл с нашей соседкой, 14-ти летней девочкой Верой. Она, однажды пошла на дачу, которая находилась за городом. Возвращаясь с дачи, она подверглась нападению молодых узбеков. Убегая от них, она пыталась скрыться в будке сторожа завода ЖБИ, но он, испугавшись толпы озверевших парней, не пустил её к себе. Веру схватили и уволокли в кишлак, где насиловали её, в продолжении нескольких дней, держа её на цепи на крыше одного из домов, пока она не умерла от голода, жажды и издевательств. Веру нашли, но о том, что кого-либо наказали за это, я не слышал. Принимались законы, в соответствии с которыми, на должности руководителей любых рангов, мог назначаться человек знающий два языка, русский и местный, что практически закрывало русским карьерный рост. Многие русскоязычные начали искать пути трудоустройства и переезда в Россию или на Родину предков. Узбекистан принял, во-время и после войны, миллионы переселенцев из других республик. И хотя, среди них были люди множества национальностей, но их роднил общий русский язык. Самыми первыми, массово пострадали месхетинские турки. Это были этнические турки с юга Грузии, переселённые в Узбекистан, из боязни вступления в войну Турции. Во многом, схожие с узбеками и говорящими на сходном языке, они селились в сельских районах и занимались в основном, хлопководством. Не понятно, почему именно на них обратили свой гнев узбеки, но факт имел место. Последовали драки, переросшие в резню. В дело вступила армия. Но защитить турок не удалось. Узбеки настолько рьяно нападали на них, что правительство СССР приняло решение о массовом переселении турок на юг России, в Воронежскую и Белгородскую области, где те и поселились. Русскоязычных, выдавливали более мирными методами, но это было очень заметно, и мы чувствовали себя крайне некомфортно. Все, кто имел возможность, начали перебираться в Россию. Сначала это были руководители предприятий и классные специалисты, потом и все остальные, кто имел родственников или мог найти работу. Узбекские власти, прилагали все усилия, чтобы затруднить выезд, вынудить людей давать взятки за выписку и заказ контейнеров, что заставляло людей бросать имущество и уезжать налегке. А СССР уже трещал по швам. Начали расти цены на товары и услуги. Деньги обесценивались стремительно. В августе 1991 года, группа высших руководителей государства и партии, в попытке остановить развал союза, попытались устранить с поста президента и генерального секретаря КПСС, Горбачёва. Эта попытка была названа августовским путчем. Попытка провалилась, по моему мнению, из-за нерешительных действий её участников. Они не решились привлечь армию и действовали больше уговорами. Противников переворота возглавил Ельцин Б.К. Своей активностью и личным участием он добился больших успехов в повышении своего авторитета среди простого народа, ещё не понимавшего, куда их влечёт новая власть. Путч провалился. Участников путча арестовали. Кое-кто из генералов путчистов покончил с собой. Но, как оказалось, держали их не слишком долго и вскоре выпустили на свободу. Зато Ельцин купался в славе. Его выбрали президентом России, тогда как Горбачёв, на короткое время, стал первым и последним президентом СССР. А вот авторитет Горбачёва заметно упал. Ельцин чуть ли не выгонял последнего из Кремля, где размещался и его кабинет. В таких условиях, я вновь сменил место работы. На этот раз, случилось следующее – я встретил брата своего одноклассника, Соколова Николая и разговорившись с ним, узнал, что в объединении «Средазуголь» образовалось новое подразделение, т.н. «Совместное, Узбекско-Испанское предприятие, по добыче и переработке каолина, Берёзка –Азия». Во главе предприятия, чисто номинально, стоял сам генеральный директор объединения. Уже набрали штат рабочих, служащих и требовался замдиректора по производству. Я вполне подходил на эту должность, а сам Соколов работал там водителем главного механика. Я отправился в контору предприятия и узнал, что главным механиком там, является, знакомый мне по работе в разрезе Максим Ли, который поддержал мою кандидатуру перед начальником и я был принят незамедлительно. Мой новый оклад, превышал предыдущий, более, чем в 10 раз. Как и в прошлом, вновь пришлось принять сражение с руководством СНИИП, которое не хотело отпускать меня. Мне даже предложили увеличить зарплату вдвое, до 1000 рублей в месяц, но это нисколько не устроило меня с моим новым окладом в четыре тысячи рублей, суммой гораздо большей, чем получал директор СНИИП. Как раз, в последний год моей работы на приборном заводе, я был избран секретарём партийной организации. По устоявшимся в те времена правилам, эта должность считалась второй по значению, на любом предприятии СССР. Должность, почётная и перспективная, дававшая возможность быстрого роста по карьерной лестнице, при соответствующем подходе к исполнению своих обязанностей. Как я уже говорил ранее, в прошлом мне не позволили даже стать инструктором горкома партии, но времена изменились. КГБ уже потеряло свою власть и едва удерживалось на плаву. А КПСС, при попустительстве Горбачёва и с лёгкой руки Ельцина, стремительно теряло популярность и значение. Сам Ельцин, только что, демонстративно вышел из рядов партии, бросив свой партбилет на стол бюро ЦККПСС. Мне довелось застать тот ужасный период, когда коммунисты массово сдавали свои партбилеты и выходили из рядов партии. Ситуация была непредсказуемая. Миллионы партийцев, не решившиеся порвать с членством в партии, не знали куда сдавать партийные взносы, поскольку почти все руководящие органы уже были разогнаны и последнюю сумму взносов, я был вынужден раздать обратно. Некоторые отказывались принимать эти деньги. Но, тем не менее, к моменту моего увольнения, КПСС практически не существовало. Все документы парторганизации, я закопал на своём дачном участке, где они уже, наверное, сгнили. Должен заметить, что свой партбилет я никому не собирался отдавать и до конца своих дней, решил хранить его при себе, считая, что идеи КПСС были правильными и только развал СССР и деградация тогдашнего руководства партии, вызвало почти полное её уничтожение. Я прибыл на новое место работы, которое располагалось в районе т.н. «Перевалки». Это название, местность получила по той причине, что ранее, в 50-е и начале 60-х годов, в этом месте находилась перевалочная база складирования, добываемой в Янгиабаде урановой руды, откуда её перегружали в ж.д составы и увозили дальше. Здесь же располагались склады продовольствия и товаров народного потребления, для обеспечения населения того же Янгиабада. В 70-е годы здесь остались незначительные остатки пром и продтоваров, а также некоторое количество обслуживающих эти склады работников. Там же располагалась автобаза и приборный завод, который я только что оставил. Наибольшей популярностью пользовалась здесь столовая, где по старой памяти, отлично готовили и куда пообедать, приезжали не только местные работники, а и, в массовом порядке, привозимые сюда рабочие многих других ангренских предприятий. Наше предприятие разместилось на самом краю Перевалки. С севера мы граничили с городским кладбищем, с запада карьером глинозёма, на востоке проходила автодорога в Коканд, с юга не было ничего. Я познакомился с конторским составом – бухгалтером, директором, секретарём и водителем директора. Предприятие должно было заниматься размельчением каолина, добываемого на угольном разрезе, который, кстати, являлся попутным продуктом добычи угля и в основном, выбрасывался на отвалы, в количестве до 5 млн. тонн в год, совершенно не находя применения в народном хозяйстве, за исключением нескольких тысяч тонн, используемых местным керамическим комбинатом. Полученный продукт мы должны были направлять на керамические комбинаты в другие города. Предприятие, по идее, должно было принадлежать на равных паях Испании и Узбекистану, но пока ещё, это решение не вошло в силу. Мало того, пока ещё мы не начали получать каолин, то 25 работников предприятия были заняты изготовлением передвижных саней с опорами под высоковольтные провода. Мне, как замдиректора, практически было нечем заняться. Таким образом, мы протянули пару месяцев и, наконец, нам начали везти каолин. У нас была дробилка, два экскаватора, громадный бульдозер ДТ 300 и промежуточная площадка для каолина. Каолин дробили и насыпали в кучу. Наконец куча выросла до необходимого размера, и мы запросили полувагоны, для отгрузки. Полувагоны пришли. Это было грустное зрелище – борта повыломаны, в полу громадные дыры. Пришлось закрывать дыры подручными средствами – досками, камнями, бумагой и т.п. Загрузили каолин и повезли на станцию сортировки. При взвешивании обнаружился значительный перевес. Вместо 40 тонн, в вагонах оказалось по 60 и более, тонн. Директор побежал к диспетчеру, тот послал к машинисту грейфера. Загнали вагоны на запасной путь и грейфером выгрузили лишнее. Никто не хотел работать бесплатно. Пришлось и диспетчера, и машиниста грейфера, принять на работу на полставки, нелегально. Позже, на полставки приняли и диспетчера погрузочно- транспортного управления, чтобы нам присылали годные вагоны. Таким образом, с громадным скрипом, дело сдвинулось с мёртвой точки. Но нас поджидали и другие подводные камни, вызванные развалом страны и промышленности, а также рождённой этими явлениями, массовой коррупцией и воровством всех, кто только мог этим воспользоваться. Наш бульдозер ДТ300 не мог работать без солярки, а её требовалось ему много. А вот поставлять её нам, как и газ пропан, для сварочных работ, а также сварочных электродов, никто не торопился. Вот и приходилось выкручиваться. Солярку удалось покупать за наличный расчёт у машинистов тепловозов. Пропан нам привозили на газовозах и скачивали нам, в убыток городским сетям, снабжавших горожан, по знакомству. В результате, у горожан в квартирных плитах, газ едва горел и его хватало на неделю, вместо месяца. А сварочные электроды, мы готовили сами, используя арматурную проволоку, обмазанную жидким стеклом. Цены на товары, росли неумолимо, зарплата за этим ростом не поспевала. Народ роптал, но его никто не слушал. В СССР провели референдум, на котором ставился вопрос о желании людей сохранить страну. Результаты были впечатляющими – более 90 % населения, проголосовали за сохранение СССР. Однако, безвольный Горбачёв, практически лишённый власти, к тому же, потерявший авторитет своей нелепой, внутренней политикой и соглашательством с Западом, пошёл на поводу у республиканских руководителей, позволив им начать автономизацию своих регионов, под предлогом освобождения от коммунистической диктатуры. Запад аплодировал Горбачёвау, называя его строителем новой демократии. И наконец, настал день, начавший процесс, названный впоследствии «Парадом независимости». Сначала прибалтийские, а потом, по очереди, все остальные республики, заявили о своей независимости и объявили свои республики новыми государствами. Президентами, как и ожидалось, стали бывшие, первые секретари центральных комитетов этих республик. Узбекистан стал независимым государством и в нём, срочно ввели свою валюту – «Сум». Его приравняли рублю, но он быстро обесценился и продолжал падать в цене. Началась, совершенная неразбериха с ценами и зарплатами. Все рублёвые сбережения граждан в сберкассах, моментально обесценились. Я, к своему сожалению, потерял 500 рублей вклада, положенного на детей. Но были ещё неудобные моменты. Новое правительство Узбекистана постановило: – всех бывших осуждённых по «Хлопковому делу», считать безвинно пострадавшими, а бывшего первого секретаря Рашидова вообще считать героем. Я с матерью, начали опасаться, что её реабилитация, как несправедливо осуждённой при Рашидове, может быть пересмотрена и поэтому, приняли решение немедленно перебираться в Россию. Встал вопрос – куда ехать? Решили, что лучше всего перебираться в южные районы России, Воронежскую или Белгородскую области, поскольку там всё-таки теплее и климат ближе к узбекскому. Мать продала свой, 5-ти комнатный дом, давно уже добивавшемуся этого, районному судье за миллион рублей. Сумма в то время, показалась нам огромной, но, как оказалось позднее, мы жестоко ошиблись. Падение рубля превратило этот миллион, через короткий срок в ничто. Мы должны были продавать дом за доллары, но мы конечно не догадались. Я взял отпуск, и мы с матерью поехали в Воронеж. С нами отправились материны знакомые – чета пенсионеров. Конечно же, мы предварительно списались с некоторыми своими знакомыми, уже уехавшими в том же направлении и получили от них обещание, принять нас, на короткое время и оказать возможную помощь. Выехали в октябре. У нас в это время ещё стояла достаточно тёплая погода и я, никогда ранее не бывавший в России осенью, и понятия не имевшим о российских морозах, не взял с собой даже головного убора. И вот мы уже пересекли границу Казахстана и въехали в Россию. В пути мы вели беседы с ехавшими с нами в вагоне, беженцами. Большинство выехавших, уверяли нас, что в Воронежскую и Белгородскую область нет смысла селиться, поскольку в эти области направлен поток русских, покидающих кавказские республики. Поверив этим рассказам, мы решили выйти в Сызрани и попытаться найти убежище в Пензенской области, что и сделали. Однако нам необходимо было где-то остановиться. У матери и у её подруги, как оказалось, имелись знакомые, недавно уехавшие из Ташкента и обосновавшиеся в городе Чаадаевка, этой области. Туда мы н направились. Нашли этих знакомых. Это были казанские татары, которые в Ташкенте жили по соседству. Они нас поселили в пустой избе, где имелась всего одна комната. Посредине комнаты располагалась деревянная тахта, на которой мы и легли спать, вчетвером. Поутру, мы на электричке выехали в Пензу. Посетили горисполком и имели беседу с заместителем председателя. Надо сказать, что тот принял нас достаточно приветливо, расспросил нас о наших специальностях, но, к его сожалению, из нас четверых, только я ещё был трудоспособен. Пообещал рассмотреть возможности нашего устройства и попросил приходить позже. Мы вернулись обратно уже вечером. Вновь переночевали и утром поехали в город Кузнецк, где ситуация повторилась. Сходили мы в горисполком и в самой Чаадаевке, но нам было нечего предложить. Я бродил по городу, наведываясь в различные учреждения, в поисках работы, но всюду встречал отказ. Как назло, неожиданно выпал снег. Температура упала до минус 5-6 градусов. В тот день, мы с матерью, вернулись домой с совершенно мокрыми туфлями и поставили их сушиться на печку. К утру нас ожидало неприятное зрелище – материны туфли развалились, не выдержав перепадов температур. Мои, к счастью, остались целы. Полдня ушло на поиски туфель. В магазинах практически не было товаров, а базар, в будний день, не работал. Кое как нашли какие-то туфли и мать переобулась. На обед и ужин мы ходили к нашим знакомым, которые жили в снимаемом ими доме втроем. Наша знакомая с мужем и их дочь, примерно лет тридцати с небольшим. Я заметил, что в городе преобладают казанские татары. В поисках продаваемого жилья, мне неоднократно жаловались хозяева домовладений, что татары моментально перекупают все предлагаемые дома, а затем, выдавливают, остающихся по соседству русских. Я даже затрудняюсь объяснить причину массового переселения татар из своей республики в соседние области – Ульяновскую, Пензенскую, Саратовскую. С появлением татар, в каких-либо городах этих областей, в них значительно увеличивался уровень преступности, а когда татар становилось много, то жившим там русским, становилось очень неуютно. Русские, непривыкшие в случаях агрессии к объединению и действующие обычно в одиночку, постоянно были биты татарами, действующими толпой. В конечном итоге, русская молодёжь, да и люди более зрелого возраста, боялась по вечерам выходить на улицу. Часто такое положение вынуждало людей продавать дома и уезжать подальше, чего татары и добивались. Кстати, у дочери наших хозяев, имелся любовник, мужчина примерно моего возраста, по кличке «Бешеный». Как-то раз, он пришёл к ней и застал нас. Видимо заревновав, он позвал меня на улицу, якобы, помочь ему что-то принести. Вытащил пистолет и начал расспрашивать меня о причине моего присутствия в этом доме. Как ни странно, но я совершенно не испугался, ни пистолета, ни его угроз. Видимо, это его озадачило и он, выслушав мои объяснения, ушёл восвояси. Всё это, в конечном итоге, мне не понравилось, и я решил обратить свой взор на Рязанскую область. Ещё в Ангрене, я знал, что многие ангренцы, особенно работники разреза, переезжают в город Касимов, где имеются несколько карьеров, по добыче известняка и камня. К тому времени, туда переселились многие знакомые мне люди, в том числе и упоминавшийся мной ранее, Соколов Николай, устроившийся там машинистом экскаватора. Там же, уже жили и некоторые другие наши друзья из Ангрена. Я оставил пока мать в Чаадаевке и поехал в Касимов. Помню, что, доехав до города Шилово, я сошёл там и на автобусе добрался до посёлка Лашма, Касимовского района, где жила одноклассница моей жены Людмила с мужем Михаилом. Уже наступил вечер и я, по темноте, расспрашивая прохожих, кое как нашёл дом, который они, временно, снимали. Было холодно, шёл снег, и я настолько устал от всех этих приключений, что ввалился к ним, не обращая внимания на их пса, громадного Ризеншнауцера, который встал, упираясь мне на грудь, но не тронул. Переночевав у них, я поутру поехал в Касимов, в управление карьерами. Я знал, что там, в должности главного инженера, работает лично мне знакомый, бывший механик ангренского разреза, Лебедев. Я зашёл к нему в кабинет и попросил найти мне какую –либо работу. Конечно, сразу же он не был готов мне что-то предложить, но попросил наведаться позже. Я вернулся в Лашму и с Михаилом и его другом Игорем, начали решать мою судьбу. У них была куча прожектов, исполнимых и фантастичных, которые мы обсуждали. Сами они, в настоящее время нигде не работали, обживаясь. Семейство Игоря, снимали два дома – родители с дочкой и сам Игорь. У Михаила, тоже был съёмный дом, притом уже не первый. Обе семьи начали строительство собственного жилья на границе посёлка, практически на берегу Оки. В посёлке проживали ещё несколько семей беженцев из Узбекистана и других республик. Сам посёлок Лашма, назывался рабочим посёлком, по причине нахождения в нём достаточно развитой инфраструктуры. Во-первых, здесь имелись три, достаточно крупных предприятия. Это были: Известковый карьер, завод известковой муки, где эту известь измельчали и чугунно-литейный завод. Была там также больница, цех распиловки брёвен, автобаза. Сам посёлок состоял из слившихся в одно целое, трёх деревень Лашма, Курман и Акишино. Все названия имели мордовские топонимы, напоминая о бывшем угро- финском, историческим прошлом этих мест. Местность была чрезвычайно живописна. Посёлок протянулся вдоль старого русла Оки, в течении времени, превратившемся в большую старицу, названную здесь затоном и представлявшим из себя, как бы аппендикс, длиной около 4-х км, соединяющийся с Окой, протекавшей параллельно. С другой стороны, стоял лес, принадлежавший к массиву, знаменитых мещерских лесов, соседствующих с не менее знаменитыми, муромскими лесами. Леса, с заповедниками, с наличием кое-какого количества, до сих пор не уничтоженного зверья. Как мне сообщили мои друзья, в посёлке имелись дома, которые можно было купить не дорого. В первую очередь, два, подлежащих закрытию, магазинчика, которые мы осмотрели на следующий день. Оба располагались в Акишино. Первый представлял из себя помещение, больше похожее на сарай из кирпича, расположенный в микрорайоне, при известковом карьере, среди трёхэтажных домов, а второй, рядом с чугунно литейным заводом и поселковой больницей. Это здание оказалось обычной избой –пятистенкой, по легенде, построенной перед самой войной председателем сельсовета, который практически не успел пожить в доме, арестованный по чьему-то доносу, как враг народа и сгинувший в лагерях. В этом доме, устроили продмаг, который ещё еле теплился, продавая в основном хлеб и крупы, но уже готовившийся к закрытию. Этот дом мне понравился гораздо больше и я, остановил свой выбор именно на нём. Как раз подъехала и моя мать из Пензы. Все мы расположились у Михаила с Людой. С матерью мы отправились в Касимов, в райпотребсоюз, в ведении которого находились магазины в Лашме. Председателем там, оказался молодой человек, с предпринимательской хваткой. Он предложил купить приглянувшийся нам дом, за 185 тысяч рублей, но с уплатой взятки в 250 тысяч. Мы согласились, предварительно. Председателю в качестве аванса выдали 100 тысяч рублей. Договорились начать вселение сразу по моменту закрытия и освобождения магазина от остатков товаров. После этого, мы ещё пару дней жили в Лашме, строя планы на будущее. С друзьями я договорился о приобретении для меня циркулярной пилы и мини трактора, если такая возможность появится в моём отсутствии. Я с матерью оставили у Михаила, оставшиеся у нас полмиллиона рублей на хранение, которые, в нашем присутствии, были зарыты в стеклянной банке в подвале их дома. На этом мы распрощались и разъехались, я в Ангрен, а мать в Барабинск, договорившись, встретиться в апреле следующего года. Как выяснилось позже, Михаил с Людой, недолго думая, тут же выкопали банку с деньгами и положили эти деньги на депозитный счёт в сбербанк. Сами мы о такой возможности не подозревали. Я вернулся в Ангрен и продолжил работать. Качество жизни продолжало ухудшаться. Теперь мы жили в независимой республике Узбекистан. По установленному порядку, все руководящие посты, полностью перешли к национальным кадрам. Русским ничего не оставалось делать, как работать на рядовых должностях. Даже евреи, до того занимавшие руководящие посты на многих предприятиях, вынуждены были уйти. Их кабинеты, занимали самодовольные представители коренной национальности, часто, по протекции из Ташкента. Однако, некомпетентность нового руководства, очень быстро показало свои плоды. На недавно пущенной в эксплуатацию Новоангренской ГРЭС, в связи с недостатком кадров, уехавших в Россию и недосмотру вновь назначенных мастеров, произошла крупная авария – сгорел один из 6-ти блоков, а остальные пришлось на некоторое время отключить. Сгоревший блок удалось запустить, через несколько лет. Резко упала добыча угля. В недалёком будущем, как мне сообщали, из-за недальновидного планирования преобладающего количества угля, при недостаточном освобождении его пластов от породы, образовалась аварийная ситуация, когда высота уступов превышала 50 метров и экскаваторы вычерпывали уголь из-под нависающих козырьков, угрожающих рухнуть и завалить технику. Начал сдавать позиции керамический комбинат и завод резинотехники, которые уже к 2000 году, вообще остановились и были ликвидированы. Похожая картина наблюдалась и на многих других предприятиях. Особенно анекдотичная картина, наблюдалась в министерстве обороны. Все генералы и большинство офицеров, выехали в Россию. Правительство Узбекистана, с трудом, создали собственную армию, срочно устроив переподготовку для выпускников педагогических ВУЗов, присвоив им звания от лейтенантов до капитанов. Зато имеющиеся офицерские кадры коренной национальности, были востребованы и смогли, совершенно неожиданно, вырасти в званиях и должностях на 2-3 и более ступеней. Главнокомандующим, стал бывший полковник, генералами, бывшие капитаны и майоры. В количественном отношении, армия примерно соответствовала 3-4 дивизиям. После вывода войск, в республике осталось более чем достаточно военной техники и вооружения. Я не берусь предсказать, как распорядились новые военные части этим оружием, но очень сомневаюсь, что оно, в случае конфликта, с кем бы то ни было, будет использовано с толком. Выезд русскоязычного населения возрастал и правительство, наконец-то, сообразив, что, лишившись профессиональных рабочих, будет весьма сложно поддержать на плаву имеющиеся предприятия и, тем более, организовать новые. Стало чрезвычайно трудно, выписаться с места жительства, особенно в связи с выездом в Россию. Практически невозможно стало, продать свою квартиру или дом. Узбеки, прямо говорили – уезжайте, всё ваше останется нам бесплатно. Чтобы получить контейнер для погрузки своих пожитков, надо было дать взятку. Также взятка, требовалась таможенной службе, за разрешение этот контейнер, отправить. Мы взяли 5-ти тонный контейнер, загрузили его и отправили на ж.д. станцию. В назначенный день я и ещё два десятка отправителей, собрались у своих контейнеров, чтобы предъявить их к осмотру таможенникам, на предмет недопущения к отправке запрещённых предметов. Я решил, что ни за что не буду давать взятку, поскольку, ничего запрещённого к перевозке, у меня не было. Вскоре к контейнерам подъехал автомобиль с таможенником. Из машины вышел парень лет 25 и начал обход контейнеров, перед которыми стояли их хозяева, готовые ответить на вопросы или показать содержимое. В автомобиле же, продолжал оставаться сам таможенный чиновник. Я уже успел спросить у знающих людей о размере взятки, а также о том, что без таковой, контейнер не отправят. Я заметил, что парень, осматривающий контейнера, довольно быстро продвигался среди контейнеров, даже не пытаясь осмотреть их содержимое. Наконец он подошёл ко мне и вопросительно поглядел на меня. Я показал на открытую дверь контейнера, приглашая его убедиться в отсутствии запрещённого. Минуту постояв, парень осмотрел вещи, лежащие впереди и попросил вытащить их, чтобы посмотреть следующий ряд. Я вынул их. Парень посмотрел следующий ряд и попросил вынуть ещё часть предметов. Я опять освободил место. Наконец я понял, что он просто хочет заставить меня вынуть все пять тонн, уложенного нами аккуратно, груза, который потом мне придётся в спешке, засовывать обратно. Смирившись с необходимостью, я предложил ему деньги, на что парень, улыбнувшись, снисходительно согласился. Что показательно, он не трогал деньги руками, заставляя класть их ему, непосредственно в карман. По-видимому, таможня опасалась проверок, а в данном случае, принимающий деньги, вообще не имел к таможне никакого отношения и, в случае чего, мог бы отказаться от принимаемых денег. После сбора всех денег, парень отнёс их в автомобиль и затем, милостиво позволил присутствующим, закрыть двери контейнеров, после чего таможенник вышел и запечатал двери своей печатью. Кроме меня, никто не пытался отказаться от взятки и также, ни у кого не было проведено проверки контейнеров. По сути можно было в контейнерах вывозить что угодно, хоть самого президента, лишь бы была уплачена, соответствующая мзда. Позднее, посовещавшись, мы приняли решение, что первым в Россию уеду я, с младшим сыном Димой. После того, как я смогу достаточно прочно обустроиться на месте, ко мне выедут Оля с Мишей. Я рассчитался на работе и купил билеты на 4 апреля 1993 года. Собрав чемоданы, мы с Димой и отцом, приехали на вокзал, где отец проводил нас в путь. Я из вагона видел, что он плачет, но что поделаешь, жизнь заставляет! В Ташкенте, мы пересели в поезд Ташкент – Москва и через трое суток, ночью, сошли на станции Шилово, Рязанской области. Зашли в здание вокзала и уселись там, ожидая утра. Через пару часов, к нам подошёл какой-то мужчина и спросил нас, куда мы едем. Как оказалось, он ехал в Касимов и искал попутчиков. Я уже не помню, какую сумму он запросил, но она, оказалась не очень высокой, и я согласился ехать с ним. По дороге, я уговорил его довезти нас до самой Лашмы, добавив ещё немного денег. И вот мы с Димой у нашего дома. Мать встретила нас, с чувством огромного облегчения, признавшись, что уже вообще потеряла надежду, нас дождаться. Здесь я должен немного отступить назад и рассказать кое какие подробности, покупки дома. Оказывается, мать, не дождавшись апреля, уже в январе, вернулась в Лашму и закончила операцию с покупкой дома. При этом, действуя своими методами, она вывела начальника Касимовского ОРСа, на чистую воду, сдав его с потрохами в милицию, поймав на взятке. Таким образом, дом достался нам за, уже условленную цену, в 180 тысяч рублей, потеряв только, уплаченную ранее, часть взятки в 40 тысяч рублей. У нас оставалось, с учётом всех расходов, около полумиллиона рублей, которые, из-за стремительной инфляции, обесценились до размера 400 долларов. С ценами в России происходила форменная чехарда. Рубль стремительно падал, люди не успевали определять новые цены на товары, которых в России стало не хватать. Многие люди взялись за торговлю, а точнее спекуляцию. Повсюду открылись вещевые рынки, самые большие в Москве. Люди скупали оптом товары в Москве, где главный рынок действовал на стадионе Черкизово, куда их свозили из Польши, Прибалтики, Турции и т.д. и продавали потом у себя с наценкой. Вплоть до 2000 года, эта профессия, стала одной из самых престижных и распространённых в России. Казалось, что весь народ ухватив весьма примечательные, как раз для переноски товаров предназначенные, огромные клетчатые сумки, ринулся в ближайшее зарубежье, скупать все бытовые товары, по большей части одежду, чтобы потом, с выгодой, продать их на родине тем, кто ещё имел какую-либо работу. А с работой становилось всё хуже. В Лашме, ещё продолжали функционировать, все три, уже описанных мною выше, предприятия. Я попытался устроиться на одно из них, но мест не было. Кроме того, нам необходимо было ещё оформить дом и привести его в жилой вид. С оформлением дома, нам с матерью, пришлось много раз съездить в Касимов, в ОРС, Горисполком, отдел архитектуры и т.д посетить множество чиновников разного ранга. Со скрипом, оформление, в течении, наверное, 2-х или 3-х месяцев, кое-как, удалось закончить. Большую проблему обеспечила нам планировка, нашего домовладения. Дом располагался в бывшей деревне Акишино, почти на границе с собственно Лашмой. Акишино начиналось с территории поликлиники и местной больницы. Далее стояли жилые дома, на трёх улицах посёлка. Одна улица была главной, переходя в дорогу на Касимов, а начинаясь от здания управления, Акишинского известкового карьера и расположенного тут же, маленького микрорайона из 3-х этажных домов, для его работников. Второй, была улица Свердлова, на которой и стоял наш дом, а следующей улицей, вдоль старицы Оки, на протяжении всей Лашмы, улица Набережная. Наш дом имел № 3 и соседями мы имели, в №1 старушку пенсионерку, а №5 двух супругов, также пенсионеров, имеющих жительство в Москве и приезжающих в Лашму, с апреля до октября. Ниже нашего дома, располагалась аптека и местные жители, привыкли ходить туда через территорию нашего дома, не имеющего ограждения, что безусловно, не могло нам понравиться. Я самолично начертил план нашего участка, причём границы его раздвинул насколько можно шире и представил этот план в отдел архитектуры и бюро технической инвентаризации. План им понравился и поскольку, рисовать этот план самим им не хватало времени, то он был согласован и утверждён нужными печатями. Имея план участка, встала задача, построить ограждение. Как раз подвернулся случай – местный лесничий, предложил мне провести, так называемое «осветление» участка леса, что означало вырубку засорявших лес молодых, диаметром ствола не более 10 см, лиственных деревьев, берёз, осин и т.п. В качестве оплаты, я мог забрать себе стволы этих деревьев. Я и решил изготовить из этих стволов жерди для ограждения. Чтобы перевести стволы срубленных деревьев, я сговорился с водителем КрАЗа, работающего на карьере. Утром он привёз меня на участок, где я в течении рабочего дня, срубил и освободил от сучьев около 700 стволов. К вечеру, водитель забрал меня с уже готовыми жердями и отвёз домой. Половину жердей я отдал ему. Пошарив по окрестностям, я нашёл и притащил домой, приличное количество алюминиевой проволоки и за пару дней, обнёс наш участок забором из жердей, высотой примерно 2 м, скреплённых проволокой, при этом перекрыв проход к аптеке. К аптеке можно было пройти по другой улице, между 5-м и 7-м домами, но народ возроптал. Сначала, несколько человек вызывали меня и требовали оставить проход, но мать была решительно против этого. Тогда к нам заявился депутат сельсовета и вполне откровенно, пообещал нам спалить наш дом, если мы не согласимся с требованиями населения. Хотя мать продолжала упорствовать, поскольку мы были в нашем праве, я всё –таки, освободил проход между нашим и первым домами, шириной, позволяющей проехать грузовику. Одновременно я приводил в порядок дом. Вынес всё оставшееся, брошенное продавцами имущество магазина, как-то – прилавки, витрины, кучи старых ящиков, мусор и т.п. Что интересно, сосед сообщил мне, что дом имеет подвал, на поверку оказавшийся до самого верху забитый мусором. Продавцы, чтобы себя не затруднять, сваливали мусор в подвал. Несколько дней потребовалось, чтобы освободить подвал, который оказался размером под весь дом и который я позже, привёл в порядок, но для жилья он оказался не приспособлен и мы, использовали его, как кладовую. На участке росли сосны, которые, как сообщили соседи, мы не имеем права срубать. Тем не менее, председатель горисполкома, у которого мы побывали на приёме, посоветовал нам валить эти деревья, не спрашивая никого. Деревья выросли здесь за последние 50 лет и имели в диаметре, в среднем, от 30 до 80 см. Вооружившись двуручной пилой, мы начали пилить. Я позже посчитал, что для спиливания дерева, в полметра диаметром, необходимо протянуть пилой туда и обратно до 600 раз, притом с немалым усилием. Матери было уже 74 года и конечно, она была для меня слабым подспорьем, и в дальнейшем я пилил один. Это был титанический труд и длился он, наверное, около 4 –х месяцев. Приходилось вдобавок обрубать сучья и укорачивать слишком длинные стволы, до размера 4-5 метров. Полученные брёвна я стаскивал в одну кучу, перед забором. Тогда-то я и совершенно надорвал свои руки и позвоночник, которые самым неприятным образом напомнили о себе через 20 лет. Всего собралось ровно 86 брёвен. Некоторое количество брёвен я использовал для постройки сарая и туалета. Занимались мы и благоустройством участка. Земля, в основном состояла из песка, поэтому, я заказал привести несколько Кразов хорошей земли. В качестве платы шла водка. Две бутылки за Краз. Вообще, в ту пору, в деревне, да и во всей России, самой распространённой валютой, слыла водка. Ею расплачивались за любые услуги, потому что рубль продолжал падать в цене. Мы провели водопровод в дом. К сожалению, из-за того, что наш дом стоял на высоком месте, то подаваемая от водонапорной башни вода, доходила до нас в последнюю очередь, чаще всего ночью. Подошёл июль месяц. Я продолжал дружить со своими земляками – семьями Михаила и Игоря, несмотря на выходку Михаила Рассказова, наварившегося на мои деньги, процентами от депозита. Пришлось закрыть на это глаза, поскольку мне очень нужна была их помощь и советы. На мой день рождения 16 июля, Люда, жена Михаила, подарили мне трёх крольчих. В то время они держали большое хозяйство – корову, свиней, кур и кроликов. А у семьи Игоря и вовсе было 20 или 30 коров, взятых на откорм. Я съездил в Касимов на базар и приобрёл там роскошного, чёрно-бурого, кролика самца. Пришлось из бутылочных ящиков, оставшихся мне от магазина, соорудить несколько клеток для кроликов, которые я расположил вокруг дома, к его стенам. Теперь приходилось собирать траву для их пропитания. Работы хватало, но моя мать, начала уговаривать меня идти работать. Я вновь начал искать работу в Касимове. Там было несколько серьёзных предприятий, которые я посетил. Для меня, работа, в принципе была, но я искал возможность получить какое бы то ни было жильё. И вот, на приборном заводе, мне предложили работу инженера-технолога, за совершенно смешную, по тем временам зарплату, в 17 тысяч рублей в месяц, что примерно соответствовало 20 долларам, но с возможностью получения через два года квартиры в строящемся доме. Это мне пообещали твёрдо, в чём мы и составили соглашение. Для временного жилья, мне предоставили комнату в общежитии, куда я и отправился. Общага находилась недалеко от завода и представляла из себя 4-х этажное здание, в группе подобных. Вечером в комнате, собрались все мои квартиранты. Ими оказались два молодых парня, лет по 25 и, моего возраста, мужчина, занимавший должность заместителя начальника охраны завода. Пришлось раскошелиться и устроить «прописку». На «огонёк», заглянул сосед – пожилой мужчина, знакомый моих новых друзей. Пили они, не в пример мне, по-настоящему и, как оказалось, ежедневно. С утра, с больной головой отправился на работу. Мои друзья опохмелялись и предложили и мне, но я к такому, был совершенно не привычен. Однако таблетку анальгина пришлось принять. Проход на завод, был с пропусками, поскольку здесь разрабатывались детали к военной технике. Меня провели в наш отдел, где я познакомился с начальником отдела и с коллегами. Мне предоставили стол и кульман, выдали задание – разработать какое-то приспособление, для обработки детали. Мне пришлось посетить производство, чтобы ознакомиться с его технологией и выпускаемой продукцией. Я прошёлся по цехам, рассмотрел всё необходимое для себя и вернулся в отдел. Работа была достаточно привычная и знакомая. Я чертил, что-то обдумывал и предлагал руководству. В отделе работал конструктором, коллега по несчастью – беженец из Таджикистана. Он, до позапрошлого года, работал в Душанбе, в проектном институте, пока там не начались боевые действия между различными группировками, в которых самыми пострадавшими оказались конечно русские. Он рассказал о том, как жители города организовывали отряды самообороны в русских кварталах, дежурили и даже были вынуждены, порой вступать в бои с бандитами, пытающимися поживиться за счёт жильцов. Подобное противостояние, вынудило большинство русскоязычных, в срочном порядке, покидать республику. Ситуация в Таджикистане сложилась намного тяжелее, чем в других республиках СССР. По некоторым данным, появившимся гораздо позднее, в боях, там погибли несколько сот тысяч человек. Мой коллега, как и я, жил в общаге с дочерью Полиной, ровесницей моего сына. Так прошло некоторое время, до первой зарплаты. Денег, которые я получил, едва хватало на еду. Наши с матерью деньги, уже были истрачены, и мы жили на пенсию матери и мою зарплату. У меня были единственные, белые брюки, дырки в которых я многократно зашивал. Одна пара туфлей, пиджак, куртка. Практически, нечего было носить в школу моему сыну Диме. К тому же, он продолжал расти и его брюки стали слишком короткими для него. Было очень стыдно, но мы ничего не могли поделать. Нам повезло, в некоторой степени в том, что у Димы обнаружили проблемы с лёгкими и его удалось пристроить в детский санаторий в городе Солотча, примерно в 150 км от Касимова, куда он и уехал. На выходные, я приезжал в Лашму и занимался домом и кроликами. Крольчихи принесли первый приплод, штук по 4-5 крольчат. Пришлось достраивать клетки вкруг дома, для подрастающего поколения. Рассаживать приходилось самцов, потому что они, жестоко дрались. Ну а самок я размещал вместе. Возвращаясь назад, я должен описать о получении мной автомобиля Опель кадет. Мой отец женился в конце 70-х на сестре моей тёщи, Елене Петровне Гаус, первый муж которой, имел в Германии брата, переехавшего туда ещё в 60-х годах. В начале 90-х, из России начался массовый исход немцев и евреев, воспользовавшихся открывшимся возможностям, в связи с объявленной Ельцыным, демократией. Поток эмигрантов достигал в самые «урожайные» годы, сотен тысяч человек. Притом люди эти, были не самыми худшими гражданами бывшего СССР. Утекали за границу, трудолюбивые и добропорядочные немцы, талантливые и музыкальные евреи, а с ними их жёны или мужья, часто совсем не немцы, а большей частью русские, казахи и многие другие национальности, отказываясь от последних, в пользу немецкой или еврейской. По приглашению брата, первый муж Елены Петровны, выехал в Германию и тут же вызвал к себе своих детей, Валю и Люду с семьями. Они переехали туда в 1991 году. А уже в 1993 году, вызвали в гости свою мать Елену Петровну. Она поехала туда с моим отцом. Погостив там, они направились обратно своим ходом, на подаренном им автомобиле Опель кадет, в сопровождении сыновей Люды, старшей дочери Елены Петровны. Отец известил меня об этом и назначил встречу в городе Бресте, на квартире младшего брата моего лучшего друга Соколова, Василия, который проживал в Бресте уже несколько лет. Я в то время ещё не работал, поэтому без проблем, выехал заранее в Брест и явился к Василию, который был очень рад мне, поскольку я привёз ему некоторую сумму денег, переданных ему его матерью. Я пару дней прожил в семье Василия, пока не приехали мой отец с Еленой Петровной. И надо было же случиться в тот день, пренеприятному событию! Мы с Василием, пошли на местный базар за продуктами и вдруг, я обнаружил, что в моём портмоне отсутствуют все мои деньги. Я не помню, сколько там было денег, но Василий, расспросив своих детей по поводу возможной кражи, в которой, они решительно отказались, предложил мне какие- то деньги, а я взял их, хотя позже, горько пожалел об этом. Василий и без того, едва перебивался с хлеба на квас, а я как раз, ещё имел кое-какие деньги в Лашме. Но дело в том, что в подобном случае, я бы поступил таким же образом. Рано утром следующего дня, мы выехали в Лашму, провожаемые недобрыми взглядами Васиной жены, да и он был не весел. И их можно было понять. Я так и не узнал, куда делись мои деньги, может быть я их потерял, а может в самом деле дети украли, но это осталось в прошлом. Мы ехали по отличному шоссе, на Москву. Проблемой стало отсутствие бензина на заправках. Уже подъезжая к границе России, мы были вынуждены купить канистру бензина у местного спекулянта, аж, за 20 дойчмарок, что, наверное, раз в десять, превышало истинную цену бензина. Уже глубокой ночью я выехал на московскую кольцевую дорогу. Хотелось спать, и мы остановились на стоянке, приткнувшись к какому-то автофургону. Разбудил нас грохот. Автофургона уже не было, а снаружи, два каких-то бомжеватых типа, снимали с верхнего багажника машины, притороченные там вещи – четыре колеса и чемоданы с барахлом. Одно колесо упало и разбудило нас. Оба типа бросились бежать в разные стороны. Я выскочил из машины и погнался за одним из них, но потом остановился в нерешительности. А может этот тип ещё пырнёт меня ножом? Я вернулся к машине, и мы начали осматривать свои вещи. Недоставало двух колес, из четырёх и одного чемодана с вещами. Мы поискали свои вещи вокруг автомобиля, но ничего не нашли и поехали дальше. К обеду приехали в Лашму. Мать конечно, встретила отца с Еленой Петровной не очень приветливо и это понятно. Два дня отец жил с нами. Мы с ним ездили в ГАИ, где пытались оформить машину, но нам посоветовали попросту взять у нотариуса доверенность на меня, что мы и сделали, заплатив приличную сумму. Заодно, купили билет на поезд до Ташкента, из Сасово. Поезд Москва-Ташкент, должен был приехать в Сасово вечером. На следующий день я повёз отца в Сасово.С нами поехал ещё один брат Соколова, Николай. Он работал на Акишинском карьере, машинистом экскаватора и собрался съездить в отпуск в Ангрен. Поезд, по каким-то причинам, опоздал на 5 или 6 часов, и я поехал домой уже утром. Отец, с Еленой Петровной, без приключений, добрались до дома. Теперь у меня появилась машина. Это было очень хорошим подспорьем в хозяйстве. На ней я ездил за травой для кроликов, возил кирпичи для постройки водопроводного колодца, доски и т.п. Когда я начал работать, то машину держал в построенном гараже. Сосед из 5-го дома, уговорил меня съездить на куриную ферму во Владимирскую область, и мы привезли оттуда молодых кур, и ему, и мне. Уже через месяц куры начали нестись. Гнездились они в гараже. Наступила зима. Выпал снег. В тот год снега было очень много. Приезжая на выходные, я замучился, отбрасывать снег от забора, освобождая дорожку перед домом. Дорожка использовалась жителями для прохода в аптеку и в больницу. К февралю, снег уже почти скрыл наш забор, при его высоте около 1 м 80 см. На работе, ещё в ноябре, я зашёл в отдел капстроительства (ОКС) завода и, познакомившись с его начальником, предложил свои услуги в качестве инженера строителя, по совместительству, потому что денег на жизнь катастрофически не хватало. Как оказалось, в ОКСе, уже скопилось громадное количество нерешённых, из- за отсутствия проектировщиков, работ. Начальник ОКСа, моментально решил мой вопрос с работой на две профессии, с директором завода и тут же, озадачил меня заданием на проектирование склада ГСМ для завода. Поскольку я не был особо загружен основной работой по проектированию приспособлений для производства деталей самолётов, так как их производство начало резко сокращаться и уже через пару лет сошло на нет и уже сейчас завод был вынужден переходить на мирные рельсы и переключился на выпуск микроволновых печей и компактных магнитофонов, я расположился за своим кульманом и начал рисовать план здания ГСМ, Работа, была привычная, и для меня элементарная. Теперь мне, к моему окладу, добавили ещё половину оклада, что составило уже 24 тысячи рублей, но и это не решало моей проблемы. Обедал я, в заводской столовой, при этом, брал только лишь самое дешёвое блюдо – молочный суп с макаронами без хлеба. Хлеб приносил с собой. Уже даже не помню, что я ел на завтрак и ужин, но точно очень мало, потому что похудел с бывших 100 до 78 кг. В те времена, все люди, всячески пытались подработать хоть сколько – нибудь. Размер зарплаты на всех практически предприятиях России, упал до плинтуса. К тому же, множество предприятий закрылись и продолжали закрываться, выбрасывая на улицу миллионы безработных. В стране царил хаос, бедность, но зато, расцвела преступность. Молодёжь объединялась в банды, которыми руководили бывшие партработники и руководители разорённых этими же самыми руководителями, заводов и фабрик. Банды сращивались с органами власти, милиции и прокуратуры и уже совместно, грабили торгашей и зарождающийся класс частников. Кроме этого, начались разборки между бандами за сферы влияния, сопровождающиеся перестрелками и поножовщиной, влекущей к большому количеству жертв. Жизнь человека обесценилась до минимума. Убить могли за копеечные суммы и даже, ни за что. Обращаться с жалобами, было некуда. Нам с матерью удалось, в конце концов, окончательно оформить дом и получить российское гражданство. Все деревья на участке, я спилил и свёз на лесопилку. Нас, конечно обманули, предложив оформить сданные 83 ствола за 6 кубометров, вместо двенадцати, объяснив, что так будет дешевле распилить их, надо только дать взятку распиловщиком. Обман выявился при получении досок, которых оказалось то ли 104, то ли 112, то есть, практически, по одной доске со ствола. Мало того, мой друг Миша, тайно, забрал из моих досок штук 50, уверив рабочих, что я ему разрешил. И главное, по закону мы не могли ничего сделать, так как в самом деле, по документам выходило 6 кубометров. Пришлось смириться с фактом. Доски я свалил во дворе и в дальнейшем построил из них большой гараж для машины и выложил полы в подвале. В то же время, начали подрастать кролики. Одну крольчиху я зарезал и это было ужасно. Мне было настолько её жалко, что я не смог её есть. Мать получала пенсию, но её размер был начислен неверно и мать писала жалобы во все инстанции, получая отписки, как это было и при советской власти. Как гром с ясного неба, пришло известие о смерти отца. Сообщала Елена Петровна, что отец умер 27 января. Телеграмму принесла почтальонша, в то время, когда мы, все втроём, были дома и собирались обедать. Мне показалось странным, поведение почтальонши, которая передав мне телеграмму, не ушла сразу, а ждала, когда я её прочитаю. Мы совершенно не ожидали подобного события. Я всего два дня назад разговаривал с отцом по телефону, и он как раз сетовал на старость и что уже ему пора умирать. Я тогда вообще не обратил внимания на его слова. А мать и вовсе не поверила телеграмме, предположив, что это повод для моего приезда в Ангрен. Ситуация осложнялась тем, что у нас совершенно не было денег на поездку. На следующий день, я поехал на работу и отпросился в отпуск. Уже даже не помню, где нам удалось взять деньги, но билет я покупал на следующий день прямо в Сасово, куда я приехал на автобусе утром, 29 января. Мне дали билет без очереди, согласно телеграмме и я выехал в Ташкент. В Ангрен я приехал 31 января, опоздав на похороны на один день. Смерть отца была неожиданностью для всех нас. Отец в тот день, вышел из дома, с целью ехать в гараж ремонтировать машину. Дойдя до остановки, он сел на скамейку и, как рассказывали очевидцы, при подъезде маршрутки, он поднялся со скамейки и тут же упал, лицом вперёд на землю. Смерть была мгновенной. Отец явно ожидал подобного и в кармане у него, была записка с телефонами. Врачи скорой помощи, вызванной чтобы его забрать, позвонили к нам домой, где в это время находился мой сын Миша и сообщили ему о смерти отца. Миша обзвонил Елену Петровну, Олю, мою сестру Люду. На тот момент среди них, не было ни одного мужчины и всю тяжесть с организацией похорон, взвалилась на плечи вышеперечисленных. Всё, что я успел, это съездил на кладбище и помянул отца в компании родственников. После этого, я вернулся в Лашму. Должен отметить, что железнодорожные перевозки, претерпели крайне неприятные изменения. По непонятной причине, стало опасно ездить в поездах, внутри Узбекистана. Поезда подвергались прямо-таки обстрелу камнями, со стороны молодёжи, при проезде населённых пунктов. В результате, все окна в вагонах были выбиты и вместо них установлены листы железа, поэтому в вагонах было темно. Поезда в Москву теперь не блистали чистотой, а ещё через пару лет, превратились в подобие эшелонов, времён гражданской войны, когда вагоны представляли из себя, нечто наподобие платформы на колёсах, с полным отсутствием полок и сидений. В общем помещении, где пассажиры рассаживались на полу или на своих чемоданах, в середине, на куске железа горел костёр, для обогрева в зимнее время. А во время проезда по Казахстану, в вагоны набивались казахи, следующие по пути движения и едущие без билетов, просто оплатив проезд проводнику. Проводники творили всё, что хотели и обычно, бывали пьяные вдрызг, порой забывая открыть дверь вагона для входа и выхода. В моём случае, наш проводник, вообще отстал от поезда на какой-то станции. Тем не менее, я кое как доехал до Сасово и далее в Касимов, где и продолжил работать. В Ангрене же, случилась очередная беда. Сын моей сестры Люды, Ваня, стал наркоманом. В те времена, наркотики стали весьма доходным товаром для многих криминальных личностей. С выездом российских войск из республик Средней Азии, практически прекратила действовать погранслужба и через афганскую границу на территорию бывшего СССР, хлынули потоки наркотиков, как обычной анаши, так и более тяжёлых –героина, опиума, морфия и т.п. Некому было остановить этот поток, зато нагреть на этом руки, нашлось достаточно много. Ваня, как это обычно бывает, начал с конопли и в конце концов, подсел на героине. Количество необходимых инъекций, выросло до 7 и более, в день, что требовало всё больше денег. Соответственно, у Люды стали пропадать вещи, деньги, всё, что можно было продать или обменять на укол. Милиция стала часто появляться на пороге дома, забирая порой Ваню с собой. Само его состояние, конечно же, было удручающим. Все попытки отдать его на лечение, были безуспешными. Дело могло кончиться трагически, но тут мы нашли выход. Решено было привезти Ваню в Лашму, на, так сказать, лечение. В Лашме было много алкоголиков, но о наркоте, там ещё не слыхали. И Люда с Олей привезли Ваню к нам. Ваня стал жить с матерью, а я работал. Как и всегда, приезжал на выходные и мы общались. И в самом деле, отсутствие наркотиков, помогли Ване встать на ноги. Он отошёл от ломки и немного помогал нам в хозяйстве. Летом Оля приехала к нам на каникулы и привезла старшего сына Мишу, окончившего 8 классов. Миша остался в Лашме и вместе с Димой, пошли учиться в Лашманскую школу, а Оля уехала, забрав с собой Ваню. Сразу по приезду в Ангрен, Ваня сорвался и вновь принялся за старое. Тут уже не оставалось ничего делать, как Люде бросить всё – работу, квартиру, имущество и приехать с Ваней на постоянное жительство в Лашму Ваня нашёл какую-то работу, у местного мелкого мафиози, с выездом в Москву. Там рабочие разбирали мусорную свалку, добывая металл и пригодные к вторичному применению вещи. Люда быстро нашла работу в Лашме, устроившись преподавателем физики в школе. Поскольку у неё совершенно не было денег, то мы устроили комбинацию, с получением Людой беспроцентной ссуды на, якобы покупку нашего дома. Дом переписали на Люду, чем крайне была недовольна мать. Хотя сделка носила чисто формальный характер, но по факту, дом переходил в собственность Люды. Мои кролики дали многочисленное потомство и у нас на столе теперь, частенько появлялась крольчатина. Хотя с деньгами, всё ещё была напряжёнка. Из Ангрена прибыла подруга Вани, тоже Люда. Они сняли дом и стали жить в нём. Я же нашёл в газетах объявление о поиске для школы в посёлке Приокский, который располагался, как раз, между Касимовым и Лашмой, учителя пения. Я поехал в школу и имел разговор с завучем школы, как оказалось тоже беженкой, на этот раз из Киргизии, Ольгой Николаевной. Получив предварительное согласие на трудоустройство своей жены, я немедленно сообщил ей об этом. Оля приехала в конце учебного года и с несколькими другими претендентками, поучаствовала в конкурсе на замещение должности. Это место, по результатам, досталось ей, и она вернулась в Ангрен, чтобы уволиться с работы и, по возможности, послать контейнер с вещами. К концу лета она прибыла в Лашму, окончательно. Мать сначала обрадовалась, но к вечеру, её настроение вдруг резко упало, и она категорически потребовала, чтобы мы убирались из её дома. Я еле уговорил её разрешить нам хотя бы переночевать. Утром я с Олей приехали в Касимов и заявились к директору общежития. Я забыл уже, как звали эту женщину. Мы сообщили о нашем бедственном положении, и она прониклась к нам жалостью. К вечеру, она предоставила нам одну комнату на 4 –м этаже, распределив её жильцов по другим комнатам. Общежитие представляло из себя две половины. В одной жили семьями, а в другой, где мы поселились, неженатая молодёжь, по 4-5 человек, в комнате. На каждом этаже располагалось по 12 комнат, с двумя душевыми и двумя туалетами и одна общая кухня с тремя электроплитами по 4 конфорки. Нам досталась угловая комната, площадью 14 кв.м. В течении недели, мы перевезли туда своё имущество и расставили его, как можно компактней. У нас было две кровати, которые поставили к стенам. К 1 сентября сюда же приехали и Миша с Димой, которых мы устроили в Касимовскую школу № 1. Оля же, начала свою работу в Приокском, в школе №6. Вчетвером, в комнате было тесно. Спали на полу двое и двое на кроватях. Утром убирали матрацы с пола. В уголке примостили столик, где принимали пищу и делали уроки. Жили бедновато. Впервые в жизни, я понял, что значит, перебиваться с «хлеба на квас». Мы даже не могли позволить себе купить белый хлеб. Кроликов пришлось всех прирезать, так как ухаживать за ними стало некому. Невзирая на поведение матери, я всё-таки, продолжал на выходные приезжать к ней. Позже, она позволила приезжать и Оле с детьми. Люда с Ваней и его женой, тоже Людой, снимали дом в деревне, поближе к школе. Чуть позже, на зиму, им разрешили жить, в только что отстроенном доме, одной миллионерши, которая приезжала в Лашму, только на лето. Семья Вани, жила в доме, в качестве сторожей и для ухода за собакой хозяйки. Дом был двухэтажный и зимой там было жутко холодно, хотя работало отопление и электронагреватели. Дело в том, что дом строили на скорую руку, совершенно бесконтрольно и рабочие, пользуясь этим, укладывали кирпичи с большими промежутками друг от друга. Образовавшиеся дыры, снаружи замазали штукатуркой, чтобы они не бросались в глаза. Летом Ваня опять переселялся в другой дом. К счастью, посёлок построил для учителей свой дом, напротив школы и Люда получила там квартиру, которую, после ремонта, отдала Ване, а сама переехала к матери, хотя мать была категорически против. Так и стали жить. Моя семья в Касимове, Ваня с женой в квартире, а Люда с матерью в доме. К весне стало известно, что квартира, которую мне посулил завод, мне не достанется. И не только мне. Коробку дома выложили, а на большее, у завода не хватило денег, и стройка остановилась. Дом просто бросили, и он остался стоять, зарастая травой и разваливаясь. Я понял, что мне надо искать другую работу. Приборный завод дышал на ладан, работники увольнялись и уходили на другие предприятия, где зарплата была выше. Хотя моя зарплата и повысилась, где-то, до 40 тысяч рублей, но инфляция съедала все прибавки. Зато Оля в школе получала более 200 тысяч рублей в месяц. На все эти деньги мы не могли даже одежду детям купить. Оля подружилась в школе с преподавателем труда, который был хорошим знакомым главного механика тамошнего завода цветных металлов, сокращённо ПЗЦМ, который занимался переплавкой золото и серебросодержащей руды, поставляемой из Сибири в золотые и серебряные слитки для Гохрана России. Завод был построен совсем недавно и, по слухам, там была очень неплохая зарплата. Нам удалось устроить встречу с главным механиком, где Олин знакомый попросил того устроить меня на завод и тот согласился. Что интересно, большая часть управленческого персонала, да и многие рабочие, являлись беженцами из Узбекистана, где раньше работали в городе Навои, на подобном предприятии, а другая часть прибыла из Казахстана, из такого же завода. Главный механик был из Навои и поэтому помог мне. Далее я встретился с начальником цеха, в котором мне предстояло работать. Его фамилия была Звонцов. Он посмотрел мою трудовую книжку и согласился меня принять. Конечно, я немедленно подал заявление на увольнение с приборного завода, руководство которого, весьма неохотно согласилось меня отпустить, поскольку я, в то время, был занят проектированием центральной сберкассы для Касимова, за что завод, получал хорошие деньги. Я же проектировал сберкассу совершенно один, поскольку других строительных проектировщиков на заводе не было, да и в самом Касимове, не существовало проектной организации такого профиля. Я как раз, практически закончил проектирование и здание уже частично было построено, я лишь, осуществлял контроль строительства. В конце концов, мне удалось уволиться, и я прибыл на работу в ПЗЦМ. Мне выдали два пропуска, первый для прохода на территорию завода и второй, для прохода в главный цех, где производилась плавка золота, серебра и платины из поставляемого из Сибири, золотоносного песка. Система пропуска была следующей – на входе предъявлялся пропуск, и все проходили на территорию завода. Кто-то шёл в контору – служащие и начальство, кто-то, на обслуживающие участки и склады, а те, кто имел отношение к выплавке драгметаллов, шли дальше, к отдельно стоящему, трёхэтажному зданию, с крепко заколоченными окнами и заграждением из колючей проволоки вокруг. Здесь рабочих ожидала раздевалка. Все раздевались до трусов и шли на пост, охраняемый военными. Это были прапорщики из расположенного в посёлке, воинского охранного подразделения. Сначала надо было пройти через подковообразную арку с металлодетектором, а потом встать, руки в стороны и дать себя проверить ещё и ручными детекторами. Как я позже узнал, детектор был настроен на 2-3 грамма металла. Были, однако, работники с металлическими зубами, в очках, но таких проверяли особо. Выход предполагал аналогичную процедуру. У женщин был свой проход, с военнослужащими женщинами. Но вот я вступил на территорию цеха, где мне выдали спецовку, которую я надел и меня провели к своему участку. Участок располагался на первом этаже здания и занимал площадь примерно в 80 кв.м. Два помещения, оборудованные верстаками и сварочными кабинками, гильотина для рубки стальных листов, несколько станков, токарных, сверлильных и фрезерных. Небольшой склад и кабинет для механика. Пока я рассматривал это хозяйство, подошёл, как оказалось ещё один механик. Он назвался, как Славик, такая у него была интересная фамилия. Выяснилось, что он сначала был единственным механиком в цехе, но с увеличением объёмов работ, увеличилось и количество слесарей по обслуживанию технологического процесса, до почти 40 человек. Вот и было принято решение, создать две группы слесарей. В цеху, также существовала группа сантехников, группа электриков, инструментальный участок и некоторые хозяйственные участки. Объясню технологическую схему выплавки драгметаллов; – 1. Золотой песок добывался в Сибири и присылался на т.н. Аффинажные заводы, которых в нынешней России было несколько. 2. Предварительно, на заводе осуществлялась первичная проверочная плавка, устанавливающая процент содержания драгметаллов в присланном сырье. Из этих процентов, получали плату золотодобытчики. 3. Далее песок складировался и выдавался на плавильные участки. 4. Драгметаллы, а это были отдельные благородные составляющие песка, как-то – платина, золото, серебро и ещё какие-то, незначительные добавки, подвергались обработке по выплавке и разделению металлов на составляющие. Больше всего приходилось на долю серебра, наверное, 70-80 %, потом золото 15-20 % и немного платины. Каждый металл, требовал отдельной технологии выплавки, при различных температурах. Я сейчас точно не помню, но в месяц, выплавляли до 200 тонн серебра. Количество золота находилось под секретом. Я вообще-то, особенно и не интересовался этими цифрами. 5. Слитки драгметаллов различного веса, отправлялись на обработку к фрезерным станкам, где из них, под неусыпным контролем и очень аккуратно, чтобы не потерять ни единого грамма, обрабатывали, превращая в стандартные слитки, с определённым весом, и клеймили, обозначая вес и марку золота. Наш завод выпускал золото чистотой до 99, 9 %, но несколько позже, довёл качество до 99, 99 %. 6. Эти слитки, по мере накопления, вывозили в Москву, в ГОХРАН – государственное хранилище драгоценностей. Имелось несколько плавилен, отличающихся методами плавки. Где-то, для процесса, использовали хлор, где-то ртуть, где-то, что-то другое. Для плавки, применялись индукционные электропечи с водяным охлаждением, требующими напряжения в несколько тысяч вольт, притом силовые кабеля проходили в шлангах, с проточной охлаждающей водой. Нашей задачей было обеспечить плавильный процесс, с максимальной отдачей от оборудования. Работы было очень много и мне приходилось, в основном, бегать по плавильням, определять поломки и нарушения в технологическом процессе, а затем, правильно организовать решение этих проблем. Мы со Славиком, поделили слесарей на две группы, с различными задачами. Моя группа, отвечала за литейное производство, а другая группа за трубопроводы и вакуумное оборудование. Остановлюсь немного на характеристике начальника цеха- Звонцове. Сам он был из Казахстана, следовательно, являлся ставленником директора завода, находясь в оппозиции к главному механику завода, Козину, протеже которого я являлся. Не скажу, что между ними была вражда, но трения наблюдались. Главный механик завода, не мог влиять на решения начальника цеха и, в какой-то мере, зависел от его расположения. По рассказам рабочих и ИТР, Звонцов прибыл в цех, сначала в должности рядового инженера, притом с работой своей едва справлялся, к тому же, его, не уважали за стукачество директору. И вдруг, директор, неожиданно назначал его начальником цеха, сразу, как говорят –«из грязи в князи», без занятия промежуточных должностей, начальника участка, замначальника цеха и т.п. Под начальством Звонцова, оказались около 300 человек, полностью зависимых от него. Директор доверял ему и тот, пользуясь его доверием, мог уволить или перевести любого своего работника на нижеоплачиваемую должность или в другой цех, в самом лёгком случае, лишить премии, которая была весьма значительна, а то и вообще уволить, чем он сразу же начал злоупотреблять. А времена были очень тяжёлыми. Найти, вообще какую бы то ни было работу, стало сложно, а хорошо оплачиваемую и вовсе, из разряда фантастики. Поэтому люди, были вынуждены терпеть его самодурство. Из запуганного и робкого, каким его помнили, он превратился в самодовольного и капризного барина, перед которым все заискивали. Весь цех превратился в его вотчину, где, в первую очередь, решались его желания, а заводские интересы, во вторую. Уже примерно через 2-3 недели, он вызвал меня и поручил изготовить для его дачи поливальное устройство с разбрызгивателем, какое он, недавно увидел в рекламе. Я пообещал заняться этим, но из-за загруженности производственными задачами затянул с его заказом, полагая, что производство важнее полива дачи, даже начальника цеха. Как оказалось, я жестоко ошибался. Через неделю, Звонцов поинтересовался выполнением своего заказа и узнав, что он ещё не готов, разъярился и пообещал меня немедленно уволить. После работы, я зашёл к главному механику и рассказал тому о нашем конфликте. Козин воспринял это сообщение с большим беспокойством и признался, что он не сможет меня защитить и скорее всего, меня уволят. Безусловно я огорчился, тем более, что уже получил первую зарплату, в размере полтора миллиона рублей! Это были в то время огромные деньги и после моих 40 тысяч и даже, Олиных 240 тысяч, казались сказкой. Мы даже не знали куда бы их потратить. Купили видеомагнитофон, одежду, обувь, продукты и, главное, почувствовали себя людьми, на фоне всеобщей нищеты, окружающей нас. В субботу я, как обычно, приехал в Лашму к матери, немного поработал по хозяйству, заодно рассказал о своей беде. Не думал, что мать сможет мне чем-то помочь, даже об этом и не предполагал, но именно она решила этот вопрос в мою пользу. К тому же, обстоятельства, вдруг, сложились для меня благосклонно, будто получив приказ свыше, так как Звонцов ушёл в отпуск, а директор уехал в Москву по делам. Как оказалось, Звонцов уже подсуетился и приказ на моё увольнение, уже был подготовлен и лежал на подписи у главного инженера. Моя мать в понедельник поехала на завод и попросилась на приём к главному инженеру, а тот незамедлительно принял её. Моя мать рассказала ему про моё бедственное положение и причины, вызвавшие это. Как ни странно, но главный инженер согласился с тем, что увольнять меня совершенно не за что, тем более, что я отработал совсем ничего. В результате, приказ был уничтожен, а я остался работать. Когда Звонцов через месяц явился на работу, то был крайне удивлён и раздосадован моим присутствием. Он спросил меня, как мне удалось остаться, на что я ему ответил, что главный инженер, якобы, мне заявил, что не хочет бросаться грамотными специалистами и не будет меня увольнять. Конечно же, я не встречался с главным и придумал эту беседу, но я был уверен и угадал, что Звонцов постесняется спрашивать у того, истинную причину отказа ему, в его желании. Мне кажется, что Звонцов поостерёгся нападать на меня, боясь реакции со стороны главного, будучи не уверен в его истинном расположении ко мне. Как и все недалёкие люди, Звонцов боялся идти наперекор начальству и не стал даже пытаться, качать свои права. В дальнейшем, он вынужденно, старался быть со мной корректным. В остальном, цех использовался Звонцовым для обеспечения своих личных нужд и, как я мог только догадываться, нужд директора и его камарильи, иначе было бы просто невероятным, непотопляемость Звонцова, при подобных масштабах воровства. К примеру, инструментальный участок, работал по заказам Звонцова, изготовляя ему, для его дома и дачи, различные инструменты и сооружения- типа септика, водонапорной башни, сауны и т.д, используя для этих целей, совершенно дефицитные материалы из титана, нержавеющей стали и цветных сплавов. Кроме этого, на его даче и в доме, постоянно трудилась строительная бригада от строительного участка цеха. Работы, всегда хватало на всех. Сейчас строили летнюю кухню во дворе дачи. Кирпич был заказан, якобы для строительства разделительной стены в плавилке, в количестве 20 тысяч штук, из которых на стену, ушло, примерно 4 тысячи, да и то, уже через месяц, стену потихоньку разобрали, за ненадобностью. По рассказам работников, на заводе процветало воровство драгметаллов, притом в огромных количествах. Говорят, что в первый год работы предприятия, золото, лежало, свободно на складах и плавилках, и не крал его, только ленивый. Охранники, за оговорённый процент, пропускали рабочих с украденным золотом наружу. А в самом городе Касимове, вокруг краденого золота, сложилась организованная банда, занимавшаяся сбором и сбытом золота, платины и серебра. Уже совершены были несколько убийств, а число пойманных и посаженных за решётку, исчислялось десятками. И даже, после того, как на заводе были приняты серьёзные меры к пресечению краж, золото продолжало утекать с завода, правда более тонкой струйкой. Во-первых, в главный цех, теперь можно было пройти только по спец пропуску и через магнит и дополнительный обыск ручным металлоискателем, притом количество охранников должно было быть не менее двух. Само 3-х этажное здание, было законопачено наглухо. Окна не открывались, все отдушины и отверстия замурованы, и даже отходящая канализация фильтровалась. При плавке драгметаллов, также было обязательно, присутствие двух плавильщиков и двух контролёров. Но хищения продолжались. И даже, через 25 лет, уже живя в Германии, я читал и смотрел по ТВ передачи, рассказывающие о воровстве золота на заводе. Очень опасным считалось работать плавильщиком. К плавильщикам, на дом, подсылались бандиты и где уговорами, где запугиванием, а порой физическим насилием, заставляли последних, участвовать в расхищении. Система включала в себя, обязательно двух контролёров, двух плавильщиков и двух охранников, а также несколько человек, из числа других работников, которые участвовали в цепочке по переносу похищенного металла от плавилок к местам промежуточного хранения. Каких только способов воровства не было! К примеру, однажды, расковыряли кусочек стены и в образовавшееся отверстие, стреляли кусочками золота, с помощью рогатки. Места падения передавали наружу и подручные, подбирали эти слитки, делая вид, что прогуливаются около цеха. Уже через месяц работы, ко мне подошли мои два слесаря и повели к прислонённым к стене, листам стали. За ними, у стенки, лежали две брезентовых рабочих рукавицы, наполненные золотым песком. Я поинтересовался у рабочих, что нам делать и они мне посоветовали промолчать. Я последовал их совету, а на следующий день, рукавицы уже исчезли. По прикидкам, там было не менее 10 кг золота. Я поражался – каким образом заводу удаётся сводить баланс полученного в переплавку песка с его реальным выходом? Оказывается, при получении золотого песка от золотодобытчиков, при проверочной плавке, обязательно занижался выход золота на 10-15 %, и это количество как раз уходило на сторону. Мне, как раз, жаловался мастер сантехников, что он, найдя закладку украденного золота, подготовленного к выносу, доложил руководству об этом факте. Золото забрали, но мастера затаскали по судам, в качестве свидетеля и даже подозревали в соучастии. Это событие также повлияло на то, что я не стал сообщать о краже. А золото выжималось из песка до последней крупицы. Отслужившие своё, плавильные печи, разбирались, и кирпичи, их составляющие, перемалывались в порошок и после этого, подвергались плавке, чтобы ничего не потерялось. Таким образом приходилось работать. Работа мне даже нравилась тем, что я сам решал, как и что мне делать, руководствуясь общими указаниями главного механика и начальника цеха. Самым радостным был момент получения зарплаты. Я приносил домой кучу денег. Мы хоть перестали экономить на еде, а то доходило до того, что, покупая по праздникам шоколадку, наш сын Дима, с помощью линейки, делил её на 4 части и мы, с громадным удовольствием, съедали её и это был настоящий пир! А теперь мы могли себе позволить многое. На завтрак уже ели не чёрный хлеб с маргарином, а булочки с сосисками. Конфеты и шоколад не переводились, а мы с женой, по выходным, выпивали бутылочку-другую, какого –нибудь вина или ликёра, в красивой упаковке. Уже и оделись в относительно модные вещи. А через год работы, зарплату повысили до 1 млн. 500 тысяч рублей. В валюте это составляло всего лишь 250 долларов, но похвастаться такой зарплатой во всём Касимовском районе, могли не многие, ни тогда, ни через 25 лет. К тем временам, мой Опель, который и без того, был старый, сломался. Полетел передний шаровой подшипник, привода колеса. Найти его, мне удалось только в Москве, но он, к сожалению, продавался лишь в комплекте с передней подвеской и стоило это более 400 долларов. Однако, я вспомнил о связях на приборном заводе и через знакомого, заказал в токарном цехе, такую деталь, нарисованную мной. И деталь сделали на станке с программным управлением, за 2 бутылки водки!!! Я вновь оказался на коне. Машина сильно выручала. Я возил на ней кирпичи, траву, солому, доски и т.п. Мы ездили на ней в Рязань, Солотчу, Сасово и др. Но, по моему недосмотру, однажды к зиме, я не заменил воду в радиаторе на охлаждающую жидкость. Конечно же, на моё несчастье, грянул мороз, и замёрзшая вода порвала рубашку блока цилиндров. Здесь уже ничего не могло мне помочь, кроме замены мотора. Но это было равносильно покупке новой машины, что было мне не по карману. Машину пришлось поставить на прикол в Лашме. Как раз, знакомый продавал мотороллер «Муравей» за полтора миллиона рублей, и я его купил. В деревне он тоже был очень кстати. К мотороллеру я приделал аккумулятор от автомобиля и заводить его стало проще, всего лишь, нажав на кнопку. К сожалению, ездить на нём я мог только по Лашме, так как у меня не было прав на вождение мотоцикла. Имея деньги, мы съездили в отпуск в город Ейск, где жили тесть с тёщей и сыном Сашей. А на работе, я немного дружил с одним из своих слесарей, парем с высшим образованием из Казахстана, с которым мы мечтали съездить в отпуск в Турцию. Оля дружила с завучем школы, к которым мы порой ходили в гости, а они к нам, хотя у нас было тесно. Оля имела хорошие отношения с заведующей общежитием, которая по блату, перевела нас в другую комнату с большей площадью, а позже и вовсе в громадную комнату бывшего Ленинского уголка, хозяева которой, съехали в свой дом. Жить становилось всё веселей. В наш дом, в Лашме, провели газ, а я построил во дворе септик, чтобы можно было ходить в туалет в доме в унитаз со сливом. Я экспериментировал с теплицей, высаживая помидоры и огурцы, тыквы, кабачки и т.п. Самой большой бедой, было отсутствие воды в водопроводе летом, так как наш дом располагался на самом высоком месте в деревне, и вода до него не доставала. Приходилось по ночам, когда вода присутствовала, набирать всевозможные ёмкости, из которых потом и поливали овощи. Ко мне в слесаря поступил новый работник, Салиев Виктор, как раз из Навои. Он имел высшее образование и, по некоторым данным, в какой-то степени был родственником главного энергетика завода, который, захотел видеть на должности механика, своего ставленника и мне предложили уйти в слесаря. Я поначалу отказался, но однажды, меня пригласили в кабинет Звонцова, где находились главный энергетик Журавлёв, с которым у меня были трения, так как, однажды, я его уличил в профессиональной непригодности, но тот имел покровительство от Звонцова и всего лишь получил выговор. В кабинете Звонцова сидели два моих слесаря. Меня сразу же взяли в оборот. Журавлёв предложил мне тут же написать заявление о переводе в слесаря, а в противном случае, эти два слесаря, обвинят меня в каких-то махинациях, написав, якобы, докладную. Я понял, что мне не сладить с этой мафией, и согласился, выторговав себе самый высший разряд слесаря – шестой. Звонцов и Журавлёв согласились. Конечно же, механиком поставили Салиева, а я начал работать слесарем. Между прочим, работать стало гораздо спокойнее, я уже не бегал по цехам, а спокойно занимался своей работой. С зарплатой ничего не потерял, получая, те же деньги. Как раз к этому времени нам ещё повысили зарплату, и я стал получать 1 миллион 800 тысяч рублей, что соответствовало 300 долларов. При такой зарплате, вполне можно было существовать, но отсутствие жилья ломало настроение. Получить жильё, не было никакой возможности, а снимать квартиру и потом зависеть от прихоти хозяев, очень не хотелось. Миша закончил школу, попытался поступить куда-нибудь, но за поступление требовали большие взятки. Без взятки нельзя было даже в профтехучилище попасть. А самым страшным испытанием, в настоящее время, являлась служба в армии. Вот-вот. могла начаться новая война с Чечнёй, а отношения в армии напоминали тюремные. По ТВ передавали, что в армии кого-то убили, избили до полусмерти, морят голодом, издеваются. Отдавать своего сына в это жуткое место, в которое превратилась наша армия, мы не собирались и хотели избежать этого наказания, любой ценой. Пока решили отдать его на курсы бухгалтеров. Существовали такие в Ейске, и мы отправили его туда, где он и начал учёбу, проживая у тестя с тёщей. Дима продолжал учиться, а мы искали повод избежать для Миши призыва. Мы с Олей работали, по выходным выезжая в Лашму. Сажали картошку, другие овощи, собирали урожай. Оля ещё раз съездила в Ангрен и продала квартиру и гараж за 800 долларов. Эти деньги, я позже передал Люде, так как она с Ваней и его женой едва перебивались. Прошёл год и Миша, закончив курсы бухгалтеров, вернулся в Касимов. Мне удалось устроить его в Касимовский техникум, на факультет литейного производства, по направлению от своего завода, что было очень выгодно для нас, так как студентов в армию не забирали. Закончился 1997 год и наступил 1998. Тут мы получили вызов из Германии, конечно не мы, а тёща, от своей сестры, но с правом забрать с собой своих детей и внуков. Это было чудесное известие. В новой России жизнь катилась под откос. Все предприятия разваливались, миллионы людей выбрасывались на улицу без работы. Бандитизм расцвёл пышным цветком. Жизнь человека обесценилась до нуля. Бандиты занимали места во власти, в стране распоряжалась мафия. Правительство воровало бюджет так, что от него не оставалось ничего. Власть в стране находилась в руках у семьи Ельцина, в большей степени у его дочери и её мужа, а также ещё каких-то, близких к ним лиц. Сам Ельцин ничего не делал, а пьянствовал и вымаливал у запада деньги в долг. Американцы свободно ездили по стране, влезая в самые секретные проекты. Члены правительства и депутаты, самым бессовестным образом, получали деньги в посольстве США, ничуть не стесняясь этого и не пытаясь скрыть этот факт. При живых родителях, в стране появились миллионы беспризорников, которых некому было кормить, так как их родители едва сводили концы с концами. Беспризорники, очень напоминавшие подобных в годы революции, занимались воровством, попадая за это в детские лагеря, а взрослея, в тюрьмы, выходя оттуда прожжёнными преступниками. Преступники покрупнее избирались в депутаты, мэры городов и посёлков. Собственно, выборов и не было, а был наглый, ничем не прикрытый, фарс. с избирательными участками, бюллетенями, которые сразу из урн, везли на мусор, потому что все партии, участвующие в выборах, уже разделили места и оставалось лишь объявить результаты этого дележа. Такого разгула преступности и полного беспредела, в России не было никогда, при наличии всего необходимого для производства, ничего не выпускалось. Вдруг всё отечественное стало не нужным.

Даже канцелярские скрепки и швабры закупались за рубежом, а собственные заводы останавливались, оборудование продавалось за границу под видом металлолома. Действующие предприятия отбирались преступниками, и дальнейшая прибыль шла уже в их карманы, минуя госбюджет. Все, кто имел хоть малейшую возможность, выезжали за границу, устраиваясь там на любую работу. Вот тут-то и позавидовали тем, кто имел возможность покинуть Россию законно, на основании национальности, поселившись на ПМЖ в Германии, Израиле. Потомственные немцы и евреи массово ломанулись на родину предков. Число переселенцев в Германию, к примеру, в 1997 – 99 годах превысило 200 тысяч человек в год. И хотя переселенцев беззастенчиво грабили, отбирая деньги, полученные от продажи оставляемого имущества, запрещали вывозить деньги в размере более 100 долларов на человека, но это никого не останавливало. В любом случае, жизнь за границей, по своему качеству, многократно превышала российское. Даже полностью обобранные преступниками и государством, переселенцы в короткий срок обрастали необходимым имуществом, получали квартиры, устраивались на работу и начинали жить на уровне среднестатистического гражданина. Вот и мы начали готовиться к переезду. Пытались учить немецкий язык, но почти безрезультатно. Продавать нам было нечего. Всё своё имущество оставляли моей сестре Люде и её детям, в том числе машину и мотороллер. Нам оставалось дождаться, когда Дима закончит школу, то есть до лета. Начали оформлять документы. Это осложнялось тем, что мы были первыми в Касимовском районе, кто выезжал в Германию на ПМЖ. В ОВиРе не знали, как правильно составлять документы, а также пришли в ужас от того, что наши дети захотели считаться немцами и соответственно исправить в паспорте графу национальности. Факт переселения пытались скрывать от всех. Я подал заявление на увольнение, в связи, с якобы, переездом в Ейск. Про выезжающих в Германию, наслышались страшных историй. Наши друзья из Ангрена уезжали в Германию и их в Москве заставили заплатить большие деньги. Также платили и наши родственники. С целью сбить мафию со следа, мы договорились с одним водителем, чтобы он отвёз нас в Москву, но оставив ему аванс, уехали в последний момент с другим. Возможно это помогло. К нам никто не придрался, и мы улетели без препятствий, увозя с собой котёл для плова, хрусталь и 1000 долларов, полученных за продажу квартиры и гаража в Ангрене. Позже я подарю эти деньги своей сестре. Через день после нашего отъезда, в России грянул жесточайший финансовый кризис. На наше счастье, мы успели обменять часть рублей на доллары.

Германия.

Прилетели в Германию 18 августа 1998 года. Нас встречали родственники тёщи: племянницы Люда, Валя и их дети на трёх машинах. Этот день мне плохо запомнился, слишком насыщенный событиями. Я С Олей ехали с её племянником Андреем. Самое первое, что бросилось в глаза – чистота и порядок. Мы ехали по автобану из Франкфурта на Майне в город Фульда, на 100 км восточнее. Не помню точно, но нас накормили до отвала, и мы переночевали у родственников, а утром нас отвезли в город Фридланд. Там располагался лагерь временного содержания прибывающих переселенцев. Сразу же произошёл забавный случай – Мише на палец надели золотое кольцо, а оно оказалось ему мало и вдавилось в палец. Мы не могли его снять и Мишу отправили одного в ближайший большой город Гётинген. Его повезли на такси в больницу и отвели к врачу, который разрезал кольцо и снял. Не зная ни слова по-немецки, Миша совершенно растерялся, но шофер такси его дождался и отвёз обратно в лагерь. Надо сказать, что в вопросе приглашения моей тёщи, большую роль сыграли её племянницы и сёстры, в чём им во многом помогла председатель общества немцев из России по городу Фульда, по имени Роза, прибывшая из Фрунзе. Дело в том, что моя тёща – Екатерина Петровна, не знала немецкого языка, поскольку детство провела в детском доме, в то время, как её родителей отправили в трудовой лагерь, как возможных пособников фашистов. Розе удалось протащить всех нас по упрощённой схеме сдачи языкового текста. Вообще, нашу семью должны были направить в землю Саар, где мне могли предоставить работу по специальности машиниста экскаватора, но наши родственники, опять же, через Розу, добились, чтобы нас распределили в Фульду. Так что уже через день мы переехали на новое место жительства, в село Гизель, в 10 км от Фульды, в общежитие для переселенцев, в здание гостиницы села. Нам отвели два номера, один тёще с мужем, другой для нас четверых. Это была одна большая комната с 4-мя кроватями, санузлом и душем, а также кухней. Имелся выход на балкон, соединённый с крышей соседнего здания. Точно не помню, но в общежитии проживали примерно 16 семей, в большинстве немцы из Казахстана. В Гизеле проживало менее тысячи человек. Имелся магазин „Spar“, кирха, стадион. Рядом расположились невысокие горы. Нас провели по гостинице, показывая прачечную со стиральными машинами, общую кухню, нашу комнату и т.д. Во Фридланде нам выдали кое-какую одежду, обувь, некоторую сумму денег. Затем мы несколько дней оформляли своё состояние, ещё раз сдавали языковый тест, получали документы. В связи с массовым наплывом переселенцев из бывшего СССР, в Германии устроили несколько лагерей для их временного содержания. Во многих городах открылись общежития для их проживания до получения квартир. Тысячи немцев получили работу по обслуживанию переселенцев, притом неплохо оплачиваемую. Поток переселенцев, начавшийся в 1991 году, с развалом СССР, всё увеличивался и достиг максимума в 1995-99 годах, дав возможность трудоустроиться не только коренным немцам, но и прибывающим, хорошо знающим немецкий язык. В течении 12-13 лет, работа по обслуживанию переселенцев была остро востребована и только с 2003 года резко сократилась и пошла на убыль. Переехали в Германию более 2-х миллионов этнических немцев и членов их семей, которых до 1995 года также записывали немцами, без сдачи языкового теста. А в первые годы, переселенцев встречали с музыкой и прямо в аэропорту вручали по велосипеду на каждого прибывшего. Те, кто во время войны был сослан в трудовые лагеря, в Казахстан или Сибирь, получали громадные суммы денег в качестве компенсации морального и материального ущерба. Немцы с большим сочувствием относились к переселенцам и несли подарки в их общежития. Это были предметы мебели, бытовые приборы и даже автомобили. Ещё лет 10, после нашего приезда, вполне можно было встретить объявление в газетах об автомобилях, предлагаемых в качестве подарка. но требования возрастали с числом прибывающих. Уже был принят закон о разделении таковых на собственно немцев и не немцев, на обычных и поздних переселенцах. Ужесточились правила сдачи языкового теста. Нас разделили на несколько разных категорий. Тёща получила высший параграф № 4, как чистокровная немка, её муж, моя жена Оля и наши дети проходили по 7 параграфу, как члены семьи немца, а я получил параграф 8 – муж немки, но не немец. Всем предоставили право на курсы немецкого языка, которые и начали проходить, для чего необходимо было ездить в Фульду на автобусе. Однако мы почти сразу купили машину, на подаренные от сестёр тёщи, деньги. Это был Фольксваген с дизельным мотором. Мы его купили за 6 тысяч марок. Это была очень хорошая машина, которая сослужила нам добрую службу. В соответствии с законом, мы могли ездить с российскими правами в течении года. Права были у меня и тестя, на которого оформили машину и страховку. Началась наша жизнь за границей, о которой мы раньше не могли и мечтать. Первые дни и месяцы, мы только успевали поражаться увиденным. Качеству дорог и чистоте на улицах, доброжелательству немцев и их вежливости, отсутствию пьяных и драк, и особенно, улыбкам продавцов в магазинах. Россияне утверждают, что эти улыбки искусственные, неестественные, но мы, с годами убедились, что это не всегда так. Продавцы улыбаются и здороваются, вызывая этим улыбки и у покупателей, даря им хорошее настроение, а заодно и себе. Всем нам начали выплачивать пособие по безработице, причислив нас в число недавно потерявших работу. По-немецки это пособие звучало «Арбайтслёзенгельд» и мы принимали это название буквально по-русски – Арбайт слёзы, считая, что это связано с малым размером суммы выплат. Однако это оказалось неверно. Через год нас перевели на социальные пособия, которые оказались гораздо меньше «слёз». А на слёзы мы сразу приоделись и смогли питаться так, как хотели. Мы теперь могли позволить себе купить любые продукты, но предыдущие годы полунищенского существования и экономия, заставляла покупать только дешёвые вещи и продукты. Тесть с тёщей почти сразу нашли себе квартиру и переехали в неё, в Фульду, а мы остались в общежитии. Квартиру для себя, мы нашли к апрелю 1999 года и переехали туда. Это была 3-х комнатная квартира на 3 этаже 4-х этажного дома с одним подъездом на 12 квартир. Квартиру переняли у таких же переселенцев, которые уезжали в свой дом. Микрорайон, куда мы въехали, назывался Ашенберг, в переводе «Пепельная гора». Название возникло по той причине, что во время войны, американцы разбомбили в этом месте жилой квартал и превратили его в пепел. Американцы, очень сильно разрушили город и пытаясь замять свою жестокость, построили в городе завод резинотехники, где, в числе прочего, выпускались покрышки для автомобилей. Во время «Холодной войны», в Фульде размещались войска американцев, построивших здесь огромный военный городок с казармами, аэродром и несколько жилых кварталов для офицеров и служащих. Как раз на Ашенберге были возведены несколько многоэтажных домов для военнослужащих, в которых, после отбытия американцев, поселились в основном переселенцы, образовав русский район. В городе, кроме русских, жили много турок, югославов, курдов и поляков. Мне, как русскому, не полагались бесплатные курсы немецкого языка, Я пытался учить немецкий по словарю, но не преуспел в этом. Каждый раз, в случае необходимости посещения врачей, официальных контор, нам приходилось прибегать к услугам своих родственников в качестве переводчиков, тех же племянников, одаривая их небольшими суммами денег. А язык никак не хотел учиться. Тёща всячески измывалась надо мной, заставляя искать работу, упрекая в лени. Да и свою дочь принуждала к работе, вынудив устроиться в городскую клинику уборщицей, хотя та могла найти работу по более высокой квалификации. Но эту возможность Оля потеряла, начав работать. Таким образом, тёща подгадила своей же дочери, не понимая этого. Однако, необходимо было получить немецкие права, и я пошёл на курсы в автошколу вместе с тестем. Как уже имевших водительские права, мы учились по упрощённой программе и вскоре, сдав экзамены стали владельцами общеевропейских водительских прав. Правила были те же, что и в СССР, поэтому никаких проблем не возникало. Затем возникла необходимость встать на учёт в российском посольстве, так как мы решили оставить себе российское гражданство. Посольство находилось в Бонне, до которого было 250 км. Мы, впятером поехали в Бонн, ориентируясь по карте. Едва нашли посольство, а также место для парковки. Перед посольством России творился настоящий бедлам. Сотни людей, приехавших сюда, рвались в здание, но их не пускали, устраивая столь привычные для россиян, переклички и записи в очередь. Люди стояли сутками, вынужденные ночевать на улице. Работники посольства, в большинстве молодые люди, видимо дети чиновников, по-хамски ведут себя с народом. Записываемся в очередь, где-то триста с чем-то по номеру. Ночевать приходится в машине. На шумящую толпу российских подданных, с усмешкой смотрят, проходящие мимо немцы. Ни в одном иностранном посольстве нет такого свинства, как в российском. Кое-как дожидаемся к вечеру своей очереди и подаём заявления на постановку на учёт и уезжаем, чтобы через месяц приехать вновь и опять выслушать хамские упрёки дипломатов. Однако жизнь продолжается. Знакомый еврей помогает устроиться на работу в ноябре 1999 года. Эта фирма занимается снабжением магазинов хлебобулочными изделиями. Наша задача рассортировать по магазинам и разложить на деревянные полеты, хлеб. Работаем по ночам. К утру подъезжают грузовики и шофера забирают хлеб, чтобы отвести в свои магазины. Количество магазинов более 40. На некоторые приходится по несколько сотен единиц различных изделий от булочек и пирожных до буханок и караваев. Сортов изделий тоже много, где-то за пятьдесят. Мы выполняем работу почти бегом и нас постоянно торопят. Работаем попарно – один тянет тележку, другой бросает в неё необходимое количество того или иного хлеба, согласно накладной. Нас 7-8 пар, плюс мастер, начальник и ещё кто-то. Мы работаем на полставки за 450 марок в месяц. Почти все работники русские. Мастер грузин. Есть пара югославов и поляков, трое немцев. Здесь я работаю до августа 2000 года. Арбайтсамт требует от меня полноценной отдачи, и я нахожу работу в т.н. Ляй фирме. Это фирмы посредники, имеющие работников, но не имеющие производства. Предприятия, в случаях болезни работников, их отпусков или при авралах, заказывают рабочих на короткое время, пока постоянные работники отсутствуют. Нам платят вдвое и втрое меньше, чем постоянным рабочим, но нам некуда деваться. Устроиться на постоянную работу очень сложно. Я хорошо запомнил свой первый рабочий день. Мне следовало к 8 утра прибыть в город Bad Vilbel, в 100 км от Фульды на завод минеральных вод. Целый час вечером, я рассматривал по карте и определял маршрут движения. Утром выехал в 6 часов и прибыл к 8 часам. Меня провели в зал и приставили к другому работнику, такому же, как и я, явно еврею. Нашей задачей было – прокладка вентиляции из цеха. Надо было сверлить отверстия в несущих конструкциях здания и через них, болтами, крепить вентиляционный короб. У нас имелась одна электрическая дрель. Свёрла были совершенно тупыми. А конструкциями являлись толстые прокатные профили, с толщиной стенки до 10 мм и больше. Еврей раньше никогда не работал слесарем и понятия не имел, что свёрла надо точить. Поскольку он работал здесь не первый день, я послал его наточить свёрла, но он наточил их неправильно и до обеда мы не смогли просверлить ни одного отверстия. Пошли на обед. Здесь, работникам, разрешалось пить любую воду из ассортимента выпускаемых заводом напитков, а обедали в заводской столовой (кантине). Итак, мы пошли брать еду на раздачу. Я практически не мог ничего сказать по-немецки и поэтому просто показал пальцем на какой-то бутерброд. Как оказалось, это был сырой мясной фарш, намазанный на хлеб. Немцы едят и такое. Но я никогда не ел подобного. Однако, раз взял, то пришлось есть. Через силу, подавляя брезгливость, я съел бутерброд. Интересна реакция рабочих на нашу парочку. Русских на предприятии ещё не видели и рабочие смотрели на нас, как на дикарей, ожидая, что мы вот-вот, выкинем какой-либо фортель, типа, достанем кровавый кусок мяса и будем его грызть. В их глазах отражался страх. Пообедав, мы пошли продолжать работу. Сверло вообще не брало металл. Я уже разозлился и изо всех сил прижав сверло к месту сверления, давил на него до тех пор, пока дрель не сгорела. После этого я пошёл к начальнику цеха и показал сгоревшую дрель. Кстати это была очень дорогая дрель, фирмы Бош. Начальник цеха что-то сказал своим сотрудникам и двое из них, забрав дрель, отвели меня и моего коллегу к выходу. Они попрощались с нами и помахали ручкой. Мы ушли, не солоно хлебавши. На следующий день меня отправили в другое место. Так я начал работать в Германии. Куда только меня не отправляли! Я ездил на своей машине, вплоть до Берлина. Где-то работал по несколько дней, а порой недель, а где-то всего один день. Сменил несколько Ляй фирм. Между прочим, я показал себя с хорошей стороны. Работал не за страх, а за совесть. Меня ценили и с каждым разом, давали всё более ответственную работу. Иногда работы не было и меня увольняли. Будучи безработным, я записывался на курсы обучения. Получил документы на сварщика, обычного и по аргонной сварке цветных металлов. Одно время трудился сварщиком на заводе ЖБИ в арматурном цехе. Случались весьма интересные случаи. Как-то послали в город Бюдинген, для работы на военной базе НАТО США, где необходимо было отремонтировать забор. Мне, как имеющему водительские права, поручили везти туда на грузовике, троих коллег. Велели прихватить паспорт. По приезду, я предъявил свой российский паспорт, который произвёл фурор. Американцы, чуть не сошли с ума от вида этого документа. Вызвали офицера и охрану. Меня взяли под руки и вывели за ворота, притом, офицер твердил: Враг, враг! Это слово я смог перевести из его речи. Охрана была настроена столь решительно, что я сначала думал, что меня расстреляют тут же. И это в то время, когда Ельцин братался с американцами и раскрывал им самые строгие секреты России! А здесь меня не допустили даже для ремонта забора! Ситуация сложилась нелепая. У моих коллег не было прав на вождение. Позвонили на фирму. Приехал начальник фирмы и пытался договориться о моём участии в работе, но американцы не согласились. Я был вынужден вернуться домой. Так сложилось, что обычно, я работал от весны до начала зимы, а потом сидел дома, получая пособие. Меня это вполне устраивало. Появилось много свободного времени, которое я использовал для написания родословной нашей фамилии. С появлением компьютера и сети интернета, я смог, поначалу по телефону, связаться с некоторыми своими родственниками, и собрать о них кое-какие данные. Где-то к 2005 году, появился интернет и в России. Это были времена, когда очень многие создавали сообщества по интересам или по фамилиям и люди охотно вступали в них, ища своих родственников или просто родственные души, объединённые общими интересами. Люди жадно искали различную информацию и з сети, обменивались сообщениями, знакомились и т.д. Через несколько лет этот ажиотаж потихоньку пошёл на убыль. Я усиленно искал родственников и находил их. С большинством из них устанавливал связь и обогащал данными родословную. Но, к сожалению, не все радовались нахождению родственников. Очень многие отнеслись к моим поискам не только равнодушно, но и порой враждебно. Некоторые принимали меня за мошенника, желающего перехватить чьё-то наследство или отбить квартиру. Другие вообще не отвечали или посылали меня куда подальше. Но я упорно искал и находил. Моя родословная пополнялась всё новыми лицами. Я нашёл почти потерянных родственников, очень близких нам, живущих в Белоруссии. Других родственников, проживающих в Азербайджане, Горьком, Ленинграде, Москве, Саратове, Киеве и других местах. Самым обидным было то, что подавляющее большинство найденных родственников совершенно не интересовались родословной своей фамилии. Жизнь в Германии не сравнить с нищенским существованием в России. Уже через год работы, мы с Олей, посетили Канарские острова. В России это было несбыточной мечтой. А потом мы были в Хорватии, Тунисе, Чехии, Греции, Турции. Наши дети устроились на хорошую работу, получая приличные деньги, дающие им возможность чуть ли не каждый выходной ездить по музеям в крупные города Германии, Австрии, Польши, а отпуск проводить на лучших курортах Европы. В Россию я ездил ежегодно. К сожалению, я видел, что жизнь в России, остаётся, практически, без изменений. Наш посёлок Лашма умирал, как тысячи других посёлков, деревень и городов. Все предприятия закрылись и от них остались одни лишь развалины. Закрыли и больницу, так что больным приходилось теперь ездить в Касимов. Народ, частью разъехался, частью остался, не имея возможности уехать, спиваясь и деградируя. Закрылась одна из двух школ посёлка, а вторая стала восьмилеткой. Однажды я побывал в Волгограде, где видел, так называемый, дом Павлова – оставленный после войны разрушенным, в память потомкам. Точно таким же предстал мне и знаменитый Сталинградский тракторный завод, от которого не осталось камня на камне. Новой власти не были нужны трактора, всё равно в стране почти не осталось собственного сельскохозяйственного производства. Бананы и кокосовое масло можно свободно купить в Азии. В 2013 году умерла моя мать и мне не к кому стало ездить в Россию. Вот где я понял, что раньше, при живой матери, я ездил к себе домой, а когда её не стало, я ездил в гости. Радовало, что мы теперь находимся в цивилизованной стране и никакой мент не задержит нас без повода, никакой чиновник не нахамит в учреждении, с любой болезнью нас примут бесплатно и, если потребуется, сделают операцию без волокиты и вымогания денег. Таким образом я дожил до своей пенсии. Вот и всё, сообщил я священнику, который уже не раз, весьма вызывающе, поглядывал на свои часы. Я тоже взглянул на свои. Они показывали половину восьмого. Мой рассказ занял три часа. Ну что же – обратился он ко мне, – ваша исповедь больше напоминает приключенческий роман. Однако это простительно, поскольку вы не знаете всех тонкостей исполнения церковных таинств. Судя по вашему рассказу, я не нахожу особо тяжких прегрешений, за исключением совращения Ларисы, хотя оно может оказаться спровоцированной ею же самой. Тем не менее, это нисколько не умаляет вашей вины. Должен отметить, что вам надлежит гораздо чаще посещать Храм Господа нашего, регулярно исповедоваться и приносить молитвы на алтарь Божий. Я отпускаю вам ваши грехи, но накладываю епитимью – прочтите 200 раз молитву «Отче наш» с обязательными поклонами, стоя на коленях. Надеюсь вы знаете эту молитву? Знаю, святой отец. Ну вот и прекрасно! Что-то ещё? Да, батюшка – у меня очень много знакомых в России и некоторые, обвиняют меня в том, что я, якобы, предал свою Родину, бросив её и уехав за границу. Считаете ли вы, что я совершил этим грех? Ведь, как получилось подобное? Сначала нас вынудили покинуть свою фактическую родину – Узбекистан. А вот Россия встретила нас совсем не как родная мать. Как можно охарактеризовать ситуацию, когда государство ни в грош не ставит собственных граждан? Я имею в виду рядовых граждан, на которых собственно и держится страна. Государство сознательно уничтожает промышленное производство, оставляя людей без работы, платит сущие копейки за труд, лишает людей медицинской помощи, обесценивает образование и сводит его до уровня церковно-приходской школы. Преступники захватывают власть в стране и устанавливают новые, выгодные только для себя и им подобным, законы. Вынуждают выезжать за границу на ПМЖ самых умных и трудолюбивых людей, позволяют олигархам грабить страну, переводя деньги в иностранные банки. Ни один, уважающий себя чиновник, не отдаст своё чадо в родную школу или институт, а только в заграничный, да ещё и гражданство ему пробьёт. А на пенсию, если вдруг выгонят, то и сам непременно, куда-нибудь в Англию или Италию уедет. Чтобы доживать свой век в удобстве, тем более, что гражданство уже давно имеется. Ну, ну –остановил речь кающегося, священник. Не надо политики!

Это в нашу компетенцию не входит. Не нам судить власть имущих. Власть даётся от Бога, притом такая, какую данный народ заслужил. Наше дело- направлять верующих на путь истины, терпя все препоны. Как говорится: «Бог терпел и нам велел». А вот по поводу предательства Родины, я, как человек, а не как священник, скажу следующее – предательство, совершённое на поле боя, заведомо приводящее к поражению своих –греховно. Воин должен стоять насмерть в том случае, если от него что-то зависит и его старания могут спасти своих соратников. А вот если происходит бойня, когда никакие твои старания не помогут ни тебе, ни другим, а скорее всего, даже принесут пользу твоему врагу, то покинуть эту бойню сам Бог велел. Этим ты сам спасёшься, а врагу нанесёшь обидный урон. Это, как, к примеру – ворвался волк в стадо овец и порвёт всех, если его не остановить, хотя ему достаточно одной. Так что, если какая-то овца убежит в соседнее стадо, которое охраняется более чутким пастухом, то пользу принесёт и себе и этому пастуху. Спасибо, святой отец- поблагодарил священника старик. Вы сняли с моей души тяжёлый камень. Я всегда старался жить по законам человеческим –«Не навреди!», так и буду продолжать. До свидания, святой отец! С этими словами, пришелец удалился.