В некотором царстве… Сборник рассказов

-На том свете с тобой рассчитается, ага. Слышал, что Саша сказал – плох, совсем плох.

-Тогда давайте скорую помощь вызовем.

-Не надо отнимать у человека то, что он считает для себя самым важным. А что для Гибельсона теперь главное – спокойно уйти от позора.

До аэропорта доехали на такси, на деньги, которые лежали в коробках. Мегре заверил Славу, что это не воровство, а вынужденное использование вещественных доказательств. В камере хранения им без разговоров выдали две большие, совершенно одинаковые зеленые сумки. С такими саквояжами обычно ездят на курорты праздные путешественники. Коля ощупал и ту и другую, взвесил на руках. Весили сумки примерно одинаково. Попытался через плотную ткань прощупать содержимое, но безрезультатно.

-Давайте откроем,– не выдержал Слава.

-Тогда мы станем соучастниками преступления. Или ты предлагаешь прямо здесь сдать улики полиции? А как ты потом докажешь, что сумки предназначалось Кире и Лире? То-то. Только очная ставка.

Возвращаться с тяжелыми баулами пришлось на общественном транспорте, потому что почти все остальные 'новогодние' деньги Коля истратил в кафе аэропорта, где цены несравнимы даже с занебесными. Полученные же от Гибельсона деньги Слава благоразумно транжирить не стал, может это тоже вещдоки?

Всю дорогу Свербицин жалел, что поддался на авантюру Мегре. И надо мне все это? К черту, убежать, куда глаза глядят, позвонить потом Гибельсону и сказать, что потерял коробки. А если Семен Евгеньевич и в самом деле помрет?

Ко всему прочему Слава вспомнил, что оставил костюм деда Мороза в будке консьержа, и ему почему-то стало жаль бросать его там. Пока туда, сюда, наступил вечер. Причем темный, как на обратной стороне Венеры. Ни снежинок тебе в воздухе, ни праздничных огней на улицах – все заволокло туманом.

Мегре разработал четкий план: как только привезут гроб, он позвонит своим бывшим коллегам-следователям, вызовет их вместе с операми на Ленинский проспект. Слава переоденется в деда Мороза и вручит, как было обговорено, сумки от Гибельсона – сначала Кире, потом Лире. Они их возьмут, никуда не денутся. В момент передачи оперативники и подхватят сестриц под белы рученьки. Дам приведут к директору фабрики и если он будет еще жив, устроят очную ставку, на которой они вынуждены будут во всем сознаться.

-А если Гибельсон к тому времени… того,– почесал затылок Слава,– загнется?

-Тем лучше,– обрадовался Мегре,– тогда уж точно не отвертятся.

-Следователи-то приедут, все же Новый год?

-Сегодня, насколько я знаю, дежурит Петя Курский, давно мечтает о майорских погонах, не откажется.

Когда подошли к дому, рабочие – гастарбайтеры уже затаскивали в подъезд коричневый лакированный гроб. У дверей стояли жильцы и вздыхали: надо же, кого-то угораздило умереть в самый праздник. Увидев Колю, стаей набросились на него – кто?!

-Кто надо, тот и помер,– ответил он грубо. У каждого свой путь на Земле и оборваться он может в любой момент. Momento mori,– выдал Мегре ошеломленным гражданам крылатую фразу. Те, перекрестившись, поспешили прочь.

-Поднимайте гроб на 17 этаж, оставьте у квартиры,– приказал узбекам Мегре, показав квитанцию и паспорт Гибельсона русскому водителю,– нечего людей раньше времени беспокоить.

Отойдя вместе со Славой в сторону, Коля стал названивать бывшим сослуживцам. Уговорить их, как понял Свербицин, было очень непросто. Громкая трубка то посылала Мегре куда подальше, то просто смеялась лошадиным смехом. И все же бывшему следователю удалось кого-то убедить, обещали быть через полчаса, чтобы успеть 'все провернуть до боя курантов'. 'Но если, Мегре, ты опять напрасно воду замутил, в канализацию спустим', -четко расслышал Слава последнюю фразу из мобильника.

Довольно потерев руки, опрокинув еще полстакана, Коля велел Славе переодеваться. Мимо коморки консьержа проскользнули сделавшие свое дело безмолвные гастарбайтеры.

Оперативники и какой-то угрюмый следователь действительно прибыли через полчаса. Их было около десяти человек. Слава испугался такого количества полицейских. От сотрудников пахло тюрьмой и вообще несвободой. Сердце провалилось в живот. Нашел себе приключение!

-Вручишь сумку, скажешь, что Гибельсон помер,– наставлял Славу Мегре у квартиры Киры. За углом холла прятались оперативники, один из них включил портативную видеокамеру.

Кирой оказалась молодая красивая особа в коротком до неприличия халате и с бигудями в рыжих волосах. Увидев деда Мороза, который отчаянно жевал свою бороду, всплеснула руками:

-Ах, какое чудо! Так и знала, что сегодня произойдет что-то сказочное.

-Вам подарок от Гибельсона,– хмуро выдавил из себя Слава, протягивая барышне сумку.

-От какого Гибельсона?– вздернула брови красотка. У Коли, который тоже скрывался за стенкой, упало сердце. Откажется, бывшие друзья его точно утопят в унитазе. Но вдруг барышня сделала шаг вперед, огляделась, и никого больше не увидев, тихо спросила:

-От Семена Евгеньевича?

-От него самого. Только он при смерти, уже гроб привезли.

Дурак, закусил кулак Мегре, сначала сумку ей в руки вложи, а потом уже о Гибельсоне рассказывай! Сейчас закричит, в обморок чего доброго упадет. Но дама повела себя более чем странно, кричать не стала. Более того совершенно равнодушно произнесла:

-Жаль. Но что поделаешь, все мы смертны. Сумку-то отдайте. Да, отдайте же, вам говорю, что вы в нее вцепились как клещ!

В этот миг из-за угла выскочили трое оперативником вместе с Мегре, затащили Киру в ее квартиру. То же самое случилось и с Лирой, только она дольше отнекивалась от Семена Евгеньевича, даже пыталась закрыть дверь, но все же женское любопытство взяло верх.

-А что в сумочке?– облизав розовые губки, спросила она. Но не получив ответа от деда Мороза, сделала предположение,– может там что-то такое необыкновенное, волшебное? Дайте-ка я посмотрю.

После этих слов, полицейские повязали и Лиру. Вскоре обеих девиц, с сумками в руках подняли на 17 этаж, подвели к квартире, где стоял гроб. На звонок вышла хозяйка, увидев полуголых девиц, которых держали за руки крепкие мужики, а пуще того – коричневый лакированный гроб, она упала в обморок. Правда, перед этим прокуренным басом, который совсем не вязался с ее хрупкой оболочкой, успела воскликнуть:

-Семен Евгеньевич! Семен Евгеньевич! Я падаю без чувств!

На лестничную площадку в одних трусах выскочил директор фабрики. Был он трезв и даже причесан. Во всяком случае, живой и здоровый. То, что Гибельсон увидел, повергло его в не меньший шок, чем супругу. Более всего он испугался сестер Киру и Лиру.

-Я, как бы, отказываюсь понимать,– заговорил он сорвавшимся голосом.– Отчего же это все происходит?

-От того что вы, Гибельсон,– выступил вперед Мегре,– коррупционер и отпетый негодяй, грабящий страну. Решили уйти от ответственности, но вам это не удастся. Ваша карта бита. И теперь вы будете прохлаждаться не на небесах, а в мордовских лагерях и шить там свои любимые тапочки.

Пришедшую в чувство Варвару Степановну внесли в квартиру, за ней затолкали всю остальную компанию. Расположились в гостиной, где даже не пахло праздничными приготовлениями. Лишь на столе стояла ваза с двумя красными гвоздиками.

Следователь Курский отодвинул цветы, приготовился писать протокол:

-Ну-с, граждане, кто первый будет давать признательные показания?

-В чем каяться-то?– эхом спросили Кира и Лира.

-Вам знакомы эти сумки, которые вы получили от деда Мороза, э-э, гражданина Свербицина? Молодой человек, да снимите же свою дурацкую бороду, сейчас она ни к чему.

Когда Слава освободил лицо от синтетической соломы, Гибельсон вытаращил глаза:

-Ты?! О-о! Я тебя, Свербицин, о чем просил, а ты что натворил?

-О чем просили? Пожалуйста, по порядку,– постучал по столу шариковой ручкой следователь.

-Ни о чем,– закусил губу директор.

-Как это ни о чем? А у нас другие сведения. Вы попросили своего подчиненного передать гражданкам Моржак две коробочки с номерками от камеры хранения аэропорта Домодедово. Странные подарки к Новому году, вы не находите?

-И еще в коробках лежало по две тысячи рублей,– честно признался Мегре.

-Зачем, для чего, в каких целях? Что в этих сумках?

Гибельсон закрыл лицо руками, опустился на стул. По-заячьи испуганно посмотрел сквозь пальцы на лицо своей супруги Варвары Степановны. Наконец, выдавил:

-Каюсь, грешен, нет мне прощенья.