Просто жизнь

Вдруг захотел лечение продлить – вот это номер.

Как говорят, «господние пути неисповедимы»,
Земля ведь держится на трех китах,
Синьор Зампери, Альдо Брокиери не проплыли мимо,
А третьего представить мы могли, но только лишь в мечтах.

Не надо ныть, не говорить нам «Ах!»,
С нуля немецкий немцу изучать потрясно,
К тому же, собираясь, зеркало разбили в пух и прах,
И оказалось, что разбили мы напрасно.

Хотя на этот раз мы были поумней.
Тряпье не покупали – позабыли,
И самолет на этот раз летел потяжелей,
Пятнадцать тысяч долларов, три языка мы увозили.

Мы прилетели в Лондон, ждал другой нас самолет.
Такая маленькая старенькая кроха,
И вот когда он разбежался и пошел на взлет,
Все поняли, сейчас нам будет плохо.

Он еле-еле оторвал свой нос от полосы,
На сотню метров, как колун, взлетел едва ли.
Две стюардессы к пассажирам тихо подошли,
Багаж немедленно тащить на «нос» нам приказали.

Он стал вдруг оседать на старенький свой хвост,
Турбины с визгом страшным скрежетали,
Вибрация пронзила всех и вся насквозь,
И пассажиры к Господу губами зашептали.

И вытянул он все же, «сукин сын», оставил жить,
Благодаря полтыще с лишком килограммов,
Которые успели к «носу» подтащить,
Но всех спасла, конечно, «наша пара чемоданов».

Жизнь VII часть

И вот Берлин – таможня: «Что у вас с собой?
Наркотики, оружье, денежки на проживанье?»
Предъявлен паспорт «нансенса» – вперед, огонь!
«Ауфвидерзеен», «гуд бай», таможня, до свиданья.

Мы тут же в визовый отдел летим,
И по-английски сразу там растолковали:
В Америку мы возвращаться не хотим,
И чтоб немедленно нас немцами признали.

А немцы – радостный и юморной народ,
Такой же, как и мы, все понимали,
В тюремной камере, вместо отеля – все наоборот,
А утром на анализ кровь, мочу сдавали.

Затем нам сообщили, что с анализами все «о кей»,
По пачке сигарет и по конфетке дали,
И попросили в сборный лагерь поскорей,
Затем, чтоб в этом лагере мы документы сдали.

Опять на самолет, на этот раз – в Ганновер,
Теперь нам лагерь «Фридланд» надо поискать,
На электричку, и вперед за новой жизнью,
А от Ганновера поездка где-то восемьдесят пять.

Идем – дорожки длинные, то здесь, то там бараки,
И чем-то от Освенцима попахивает там,
А после всей свободы, что в Америке видали,
Смиряться с рабской ситуацией придется нам.

Здесь толпы всяческих людей шныряют по дорожкам,
На лицах омут, а в глазах один дурман.
Из казахстанских немцев, немцев из Поволжья,
А в головах коровы, овцы, баранье – сплошной туман.

Но, как глава семьи, решение я принял быстро,
Сдать документы – сверхзвуковую скорость обогнать.
В Ганновер к Херману – немедленно отсюда.
Скорей обратно на свободу удирать.

Вот встретились – объятья, чай и кофе,
О предстоящей жизни надо все прознать,
В отельчике мы сняли комнатушку,
И удивительных событий стали ждать.

А в восемьдесят первом – страшный кризис разразился,
Жилья в Ганновере не прибавлять.
Три пятьдесят в апреле доллар стоил,
И я, давай накопленные денежки менять.

Прошли деньки, и в замечательном районе
Квартиру солнечную сняли, просто благодать,
Прекрасную в кредит купили мебель,
И зажили, как Боги, ну ни дать, ни взять.

Затем я приступил к лечению Хермана,
а случай необычный.
И доставлял меня к нему наш маленький автомобиль.
Все повторилось, случай ведь возможный,
Меня он снова в жизни подхватил.