Просто жизнь

Ну что! Вот сени, а потом изба,
Я помню, без еды заночевали, стужа.
В сенях ведро воды, чтоб пить и есть,
А что с Анюты взять – двое детей, без мужа.

Проснулись рано, мама в сельсовет
Пошла устроиться на проживанье,
Потом пришла, краюха хлеба, просо на обед,
С Анютою нашли мы полное взаимопониманье.

И потекли деньки до самой до весны.
Наш Верный тем, что оставляли по нужде, питался,
Преподавала мать за трудодни,
И черный хлеб нам все же доставался.

Война, глухая степь, всех мужиков забрали,
А волчьи стаи в голодень и ледь
Так обнаглели – всех собак сожрали,
И нас могли через забор – здесь надобно смотреть.

Но Бог велик – дал до весны дожить,
Мне восемь и четырнадцать уж брату,
Мы мужики, нам надо хлеб добыть,
Чтоб маме легче – в пище не было нам недохвата.

Бегу на МТС – эх, рано, пять…
Бегу, чтобы запрячь свою кобылу,
А в шесть у председателя она должна стоять,
Чтобы помочь нам победить, хотя бы с тылу.

Ну, смех и грех – смотрите, как смешно!
Одной ногой я поверху забора опирался,
Рукой затягивал супонь – эх, тяжело,
И к председателю колхоза я галопом мчался.

Я был всего росточком метр тридцать,
И дотянуться мне тогда до хомута,
Да затянуть супонь и постромки приделать,
Что на луну взлететь. А как туда.

Малыш и быстрый, и задорный
Кобылу все же, хоть с трудом, но запрягал,
И по селу, сидя на лошади проворной,
Я к председателю ко времени кобылу доставлял.

Ребенок крошечный, ослабленный, полуголодный,
Не раз гонял с ребятами в ночную лошадей,
Бывало, собирались волки стаею голодной,
В отсвете от костра глаза отсвечивали светом фонарей.

Какие звери – и упорные, и верящие в силу,
Под искрами костра, сжимаясь все вперед-вперед,
Пока смертельным кругом нас почти не окружили,
К утру нас не было б, а может, и наоборот.

Ну, слава Богу, мы остались живы по сей час.
О лошадь, друг мой, незабвенный, верный,
Из смертного предела ты спасла всех нас,
Из смертного кольца – и это подвиг беспримерный.

Затем весна и пахотная та пора,
Весна-весна, очей очарованье!
А в пору холода и голода, в те времена
Весна для подневольных – лишь одно страданье.

Все пахари на ватниках тут пьяные лежат,
А я, малыш, на паре лошадей, на двухлемешном плуге
Пашу огрехами все по углам, два лемеха скрипят.
Нет силы завернуть мне резко лошадей, идет по кругу.

А через пару дней райком прислал двоих,
Хотели за вредительство мне припаять статейку.
Хоть восемь мне – я сын жены врага для них,
Ну, ничего, Бог спас – не сел я на скамейку.

Я Фердинанд – ведь имя-то врага напоминает,
А ничего, там бочка дегтя есть,
В нее меня, малышку, с головою окунают.
Из бочки вон бросают – ну ни встать, ни сесть.

А деготь ведь для глаз полнейший яд!
Глаза мои! Весь смехом я обсмеян,
Спасли. Промыли – здесь помог мне брат,
И маминым теплом, заботой я обвеян.

Весна, разлив, местами лед стоит,
А подо льдом, как под стеклом, видна.
И щука плавает, и карп, и линь лежит.
Там прошлогодняя просвечивает зеленью трава.

Пешнею лед пробьешь – и вынимай руками,
И в ямах плавником топорщится там ерш,
И сом лениво шевелит усами,
По ямам всех разлив туда занес.

Спасибо Богу, рыба есть, а пищи нет другой,
За ней в чувашскую деревню посылали,
В листе капустном масло со слезой,
А что трахома у крестьян – того не знали.