Золотой человек

– «Наедине»?

– Без присмотра роботов.

Доктор Биш призадумался, зашуршал бланками, слегка сминая ногтем края страниц.

– Мистер Дойл, – заботливо заговорил он, – в подходящем ли вы эмоциональном состоянии для встречи с сыном? Вы ведь, насколько я понимаю, совсем недавно прибыли из колоний?

– Да. С Проксимы вылетел три недели назад.

– И, следовательно, в Лос-Анджелес прилетели только сегодня?

– Именно.

– А приехали только затем, чтоб увидеться с сыном, или у вас здесь есть и другие дела?

– Только затем, чтоб увидеться с сыном.

– Понимаете, мистер Дойл, для Питера начался весьма важный, критический период развития личности. Мальчик, можно сказать, только что переведен в Биологический научно-исследовательский центр для интенсивного обучения. До сих пор он проходил общеобразовательную – недифференцированную, как у нас принято говорить, – подготовку, но теперь в его становлении начался новый этап. Последние полгода Питер учился по особой программе, специализируясь в собственной, строго определенной области, а именно – в органической химии. Далее ему предстоит…

– А сам Питер об этом что думает?

Биш сдвинул брови.

– Не понимаю вас, сэр.

– Ну, как ему это нравится? Хочется этого ему самому?

– Мистер Дойл, у вашего сына имеются все задатки для того, чтоб стать одним из талантливейших биохимиков мира. За все время работы с человеческими существами, воспитывая и обучая их, мы еще ни разу не сталкивались с более интенсивными, комплексными способностями к усвоению и обобщению данных, построению теорий и обработке опытного материала, чем те, которыми наделен ваш сын. Все тесты показывают: некоторое время спустя он поднимется к самым вершинам в избранной области науки. Да, мистер Дойл, пока он еще ребенок, но ведь учиться следует именно в детстве!

Дойл поднялся.

– Объясните, где и как мне его найти. Я побеседую с ним часа два, а дальше… дальше пусть сам решает.

– «Дальше»?

Дойл, стиснув зубы, сунул руки в карманы. Его раскрасневшееся лицо исполнилось мрачной, непреклонной решимости. За девять лет он порядком отяжелел, обрюзг, щеки покрылись паутинкой багровых прожилок, поредевшие волосы приобрели серебристо-стальной оттенок, невзрачный костюм давно не видывал утюга, однако упрямства Эд Дойл не утратил ничуть.

Доктор Биш сокрушенно вздохнул.

– Что ж, хорошо, мистер Дойл. Вот ваши бумаги. Закон позволяет вам наблюдать сына всякий раз, как вы подадите соответствующее заявление. Поскольку период недифференцированной подготовки для него завершен, вы также вправе беседовать с ним на протяжении девяноста минут.

– Наедине?

– Данное время вы можете провести с ним вне пределов Центра, – объяснил доктор Биш, придвинув к Дойлу бумаги. – Заполните эти бланки, и я распоряжусь доставить Питера сюда.

С этими словами он смерил стоящего перед ним человека оценивающим взглядом.

– Надеюсь, вы не забудете, что любые эмоциональные переживания на данной критической стадии могут весьма серьезно замедлить его дальнейшее развитие. Он выбрал свою область деятельности, мистер Дойл, и мешать его профессиональному росту, в том числе посредством неосознанных ситуативных блоков, недопустимо. На протяжении периода обучения Питер общался только с нашим техническим персоналом. К контактам с другими человеческими существами он не привык. Прошу вас помнить об этом и быть осторожным.

Дойл, не ответив ни словом, сгреб со стола бумаги и выхватил из кармана самопишущее перо.

Узнать сына, вышедшего из бетонной громады Центра в сопровождении пары роботов-служителей, оставивших его в нескольких ярдах от наземного автомобиля с Эдом внутри, припаркованного возле парадного входа, ему удалось далеко не сразу.

– Пит! – окликнул Эд мальчика, распахнув дверцу.

Сердце в груди затрепетало, заныло. Сын, щурясь на ярком солнце, подошел к машине. День был на исходе, стрелки часов показывали почти четыре. Ветерок, веявший над стоянкой, шуршал парой газет и еще каким-то бумажным мусором.

Питер оказался худощавым и стройным. Огромные темно-карие глаза он явно унаследовал от Эда, а вот светло-русые волосы скорее от матери, Дженет. Впрочем, подбородок ему тоже достался отцовский – угловатый, твердый, правильной формы. Окинув сына взглядом, Эд невольно заулыбался. Надо же, девять лет… целых девять лет миновало с тех пор, как робот-санитар вынул из ванночки на тележке решетчатый лоток, показав ему крохотного, сморщенного младенца, красного, как вареный рак!

С тех пор Питер здорово вырос, превратился из младенца в гордого, стройного, ясноглазого мальчугана с выразительным, чистым лицом.

– Пит, – заговорил Эд, – ну, как ты тут, черт побери?

Мальчишка, подойдя к дверце автомобиля, безмятежно взглянул в глаза Эда, оценивающе оглядел и машину, и робота-водителя, и грузного, не первой молодости человека в мятом твидовом костюме, неуверенно улыбающегося ему.

– Садись. Полезай сюда, – сказал Эд, сдвинувшись вбок. – Давай же, садись. Нам есть куда прокатиться.

Мальчишка вновь оглядел его с головы до ног. Внезапно вспомнив и о мешковатом костюме, и о нечищеных туфлях, и о неопрятной седой щетине на подбородке, Эд покраснел, выдернул из кармана красный носовой платок и нервно утер взмокший от пота лоб.

– Я прямо с корабля, Пит, – пояснил он. – С Проксимы только что прилетел. Не успел даже переодеться, вот и… растрепан слегка. Перелет-то, видишь ли, долгий…

Питер понимающе кивнул.

– Четыре целых и три десятых светового года, если не ошибаюсь?

– Да. Три недели лету. Садись. Неужели проехаться не хочешь?

Питер уселся с ним рядом. Эд хлопнул дверцей.

– Едем, – скомандовал он.

Робот-водитель завел мотор.

– Вези… – Эд выглянул за окно. – Правь вон туда. К холму. За город. На дух не выношу больших городов, – пояснил он Питу. – Никак не могу к ним привыкнуть.

– В колониях нет больших городов, верно? – пробормотал Питер. – И потому ты непривычен к городской среде обитания?

Эд откинулся на спинку кресла. Сердце мало-помалу успокаивалось, замедляло стук.

– Нет, Пит. По правде сказать, все как раз наоборот.

– То есть?

– Я отправился на Прокси из-за того, что не выношу больших городов.

На это Питер не ответил ни словом. Наземный автомобиль поднимался все выше и выше, мчался вверх вдоль стального хайвея, теряющегося в холмах. Прямо под ними, внизу, будто россыпь цементных кубиков, раскинулся громадный, внушительный комплекс зданий исследовательского центра. Встречных машин по пути почти не попадалось: бо2льшую часть пассажиров и грузов теперь возили по воздуху, а наземный транспорт доживал последние дни.

Дорога выровнялась. Машина мчалась вдоль гряды холмов. По обе стороны от полотна замелькали кусты и деревья.