* * *
Анна вернулась домой наутро и направилась прямиком в душ, свалив всю одежду в кучу на полу в ванной. Сегодня был первый рабочий день после рождественских выходных, и опаздывать она не собиралась, пусть это и не самая увлекательная работа в мире.
До смерти Спенсера они работали вместе, но так было не всегда. Он окончил магистратуру в области программирования и после нескольких фальстартов устроился в небольшую компанию, занимавшуюся разработкой видеоигр. Однако с ростом спроса на смартфоны Спенсер загорелся идеей создать для них какую-нибудь популярную игру. Он перепробовал кучу вариантов: от гонок до летающих овец и лопающихся пузырей. Пара таких приложений позволили ему заработать достаточно, чтобы перейти на неполный рабочий день, но ему так и не удалось придумать то, что принесло бы ему большой успех, к которому он стремился.
Проблема заключалась в том, что Спенсер был полон энергии и не мог долго концентрироваться на одном деле. Особенно это проявилось во время его безрезультатных попыток организовать свою работу на дому. Анна смогла с этим смириться, а вот Спенсера это бесконечно расстраивало.
Он занялся поисками какой-нибудь техники тайм-менеджмента, которая подошла бы его беспокойному мозгу. Но, казалось, все бессмысленно, пока он не наткнулся на концепцию «блочного планирования»: структура идеальная, не слишком давит. Однако единственное стоящее приложение, которое ему удалось найти, было немного простоватым и к тому же фиолетовым. Спенсер долго разглагольствовал на эту тему. Кому вообще могло прийти в голову сделать это приложение фиолетовым без опции изменить цветовое оформление? В итоге Анне это надоело, и она потребовала, чтобы он уже перестал стонать и создал свое собственное приложение. В конце концов, он это умел.
Так Спенсер и поступил. Он объединился в команду с еще парой парней, которых знал с университета, и вместе они создали «Блоктайм», стильное и понятное приложение для планирования, которое (а) не было фиолетовым и (б) легко интегрировалось с календарями, заметками и другими приложениями. А опыт Спенсера в попытках создания новой игры пригодился, чтобы добавить ему интерактивности. Не сразу, но приложению удалось завоевать популярность.
Анна уволилась с должности помощника менеджера по персоналу и присоединилась к парням. Поначалу она занималась лишь административными и бухгалтерскими вопросами, но со временем подключилась и к разработке дизайна. Оказалось, что она неплохо в этом разбирается, и, хотя у «мальчиков» было множество инновационных идей, они не всегда поддавались реализации. Нужен был кто-то с реальным взглядом на вещи, способный проконтролировать, что приложение удобно в использовании, что оно классное и технически продуманное. Ей нравилось работать вместе со Спенсером, видеть его занятым тем, что у него хорошо получалось. Когда труды начали окупаться, богачами они, конечно, не стали, но и стеснения в средствах не испытывали.
После его смерти она, разумеется, временно отошла от дел. Но вот два месяца перетекли в три, а три – в шесть. В конце концов она была вынуждена признать, что не в состоянии вернуться в офис. Виджей и Рис, два других директора, отнеслись к ее решению с пониманием. Она унаследовала долю Спенсера в бизнесе и ежемесячно получала с нее доход, но участия в работе больше не принимала. По крайней мере, о деньгах она, будучи вдовой, могла не беспокоиться.
И все же ей нужно было чем-то заполнить свои дни, и она откликнулась на вакансию администратора в одной преуспевающей семейной сантехнической компании, где и работала уже больше двух лет. Пусть за окном и стояла зима, с замерзающими трубами и выходившими из строя бойлерами, за рождественские выходные наверняка накопилась куча бумажной работы. Сегодня опаздывать было нельзя.
Выйдя из душа, отскрабленная и порозовевшая, она завернулась в полотенце и поспешила к лестнице, но вдруг остановилась. Теперь путь ее лежал в спальню. Ей нужна была свежая одежда. Но она не заходила туда со вчерашнего дня, когда со всех ног выбегала из дома.
«Не будь дурой, – подумала она с укоризной, – нечего там бояться».
Подгоняемая этой мыслью, Анна вошла в комнату. Спенсер как-то раз очень точно диагностировал одну ее слабость. Она долго держала все в себе, пока не достигала точки кипения, а потом, когда взрывалась, могла делать и говорить всякие странности. Но как быть с тем, что теперь эти странности она еще и слышит?
Она неторопливо, на цыпочках прошла к гардеробной, взялась за край слегка распахнутой дверцы и потянула. С пола как не в чем не бывало на нее глядел телефон. Она наклонилась и подняла его.
Есть. И совсем не сложно, верно?
Даже просто. Это ее подкупило. Как и ощущение нереальности происходящего, будто бы во сне. Она нажала большим пальцем на кнопку разблокировки и активировала дисплей.
Вот и журнал вызовов. Самым первым в списке стоял звонок, который она совершила в эту новогоднюю полночь. В животе у нее словно все перевернулось, легкие зажало в тиски. Вот оно, доказательство. Она действительно позвонила. Действительно сказала: «Я тебя люблю».
Но вопрос был в другом: что она услышала в тиши после своих слов? Ничего? Или что-то? А может, это игра ее воображения?
Скорее всего.
Анна не смела питать никаких иллюзий. Отказалась она и от любых надежд, чтобы потом вновь не преживать их крушение. То, насколько разбитой и опустошенной она чувствовала себя в этот момент, не шло ни в какое сравнение с первыми месяцами после смерти Спенсера. Ей не хотелось вновь сорваться в ту черную пропасть.
А потому очень многое теперь зависело от того, каким окажется ее следующий шаг. Она была на грани. На острие ножа. И было всего одно направление, куда она могла позволить себе упасть.
Взмахом своего большого пальца она удалила строчку этого вызова. Вот так. Удалено. Его никогда и не было.
Глава 7
Ежась от свежести февральского ночного воздуха, Анна возвращалась домой. Она знала, выходить куда-то сегодня было ошибкой, и все же не удержалась – ей нужно было убедиться в своей правоте. Вместо обещанного Габи заряда бодрости и энергии она чувствовала страшную усталость и уныние.
Они ходили на сальсу уже шестую неделю. Правда, Габи была недовольна тем, что Анна настояла на занятиях по вечерам во вторник вместо среды, когда, как ей было известно, занимался Джереми. Однако раз в месяц их школа танцев организовывала «вечеринку», давая возможность ученикам обеих групп собраться вместе и потренироваться в более неформальной обстановке.
На январскую вечеринку Анна идти отказалась, но вот в случае с февральской Габи твердо решила, что ни одна из них ее не пропустит, особенно учитывая то, что ее специально запланировали на День святого Валентина. Нетрудно догадаться, что некоторые дни в году Анна переживала особенно непросто. Она, как могла, пыталась убедить Габи, что в этот вечер ей лучше будет остаться дома, подальше от всех этих «влюбленных» парочек, и взяться за просмотр мрачных драматических сериалов, но Габи была глуха к возражениям, и они поспешили в Общественный центр.
Габи провела приятный вечер – ей удалось привлечь внимание Ли, парня, на которого она запала еще с прошлой вечеринки. А вот у Анны вечер выдался… скажем, не таким, как она ожидала.
Джереми тоже пришел. И она была к этому готова. Он пригласил ее на танец. Это также не стало для нее неожиданностью. Он был обаятелен, развлекал ее историей о том, что продолжил заниматься сальсой, вместо того чтобы присоединиться к своей сестре, которая теперь увлекалась аэробикой в стиле бурлеск, но с окончанием песни не стал задерживаться и отправился дальше. В действительности он просто оставил ее и пошел танцевать с другой женщиной. И пусть у Анны сложилось впечатление, что это было не больше, чем рыцарским порывом, желанием поддержать даму из длинного ряда тихонь, которых он ринулся спасать, ее это почему-то задело.
Впрочем, а чего она ожидала? Что такая добыча, как Джереми, станет шесть недель тосковать по ее «жизнерадостной» и искрометной компании? И в этот вечер он явился на вечеринку в надежде увидеть ее?
Ничего. Ей не хотелось, чтобы он интересовался ею. И она уж точно не интересовалась им, каким бы милым он ни был. Однако несмотря на легкий внутренний протест, наблюдая, какие па он выдает в паре с девушкой с шикарным хвостом, она поняла, что внутри нее захлопнулась какая-то дверь. Удивительно, что этого не произошло раньше.
Именно в этот момент она и решила проститься с Габи и покинуть вечеринку.
Анна вернулась домой. Зайдя внутрь, она поймала себя на мысли, что в комнатах необычайно пусто, хотя все вещи лежали там же, где она их оставила. Все на своих местах. Разве что на каминной полке отсутствовала открытка, а на обеденном столе не наблюдалось цветов. Не стояло в холодильнике и праздничной бутылки шампанского, а в постели, куда она наконец забралась, было пусто без тепла и веселого смеха.
Как же она по нему скучала!
В особенности ей не хватало его прикосновений. Не просто секса – за этим бы дело не стало, возникни у нее такая потребность, это все равно что утолить голод или жажду. Ей недоставало тех мгновений, которые случались лишь при длительном знакомстве и близости. Ей нужен был кто-то, к кому можно прижаться, сидя на диване. Кто-то, кого можно целовать на прощание по утрам. Кто-то, у кого можно прикорнуть на плече, когда едешь домой после прогулки по Лондону. Все эти казавшиеся такими крошечными и незначительными детали в действительности не так уж и незначительны. Только лишившись их, она сумела по-настоящему оценить, как они важны.
Анна попыталась отгородиться от чувства, будто она не больше чем пустая оболочка, внутри которой не осталось ничего, кроме боли от понесенной утраты. Она попыталась отвлечься, сосредоточившись на чем-нибудь обыденном – скинула туфли, повесила пальто, поставила чайник, чтобы заварить себе чашечку травяного чая, хотя не очень-то и хотела пить. Но внутри продолжала зиять пустота.
Она зажгла в гостиной одну единственную лампу и устроилась в углу дивана. Вокруг было так чисто, так опрятно. В этом была вся Анна. Уборка и сохранение порядка никогда не составляли для нее труда. Однако, пока Спенсер был жив, их дом выглядел иначе.
Она потянулась к кофейному столику, достала с полочки под ним газету, развернула ее, пошуршала страницами, бесцельно их перелистывая, скомкала какой-то разворот и позволила ему соскользнуть на пол. Обычно Спенсер так все и оставлял. Анну это злило, но теперь она почти скучала по носкам, забытым возле диванных подушек, и боксерам, которые только наполовину попадали в корзину для белья.
Она со вздохом снова откинулась назад, утопая в обивке дивана. Когда же это прекратится, эти страдания? Сколько времени требуется на затягивание ран? По ее личному мнению, Время страшно халявило. Эй, Время, поживее! Возьми себя в руки. В конце концов, как бы ей ни хотелось, оно неуклонно отдаляло ее от того момента, когда она в последний раз видела Спенсера живым. Разве Времени не полагалось дать ей что-нибудь взамен?
Поджав под себя ноги, она потянулась к телефону. Это была плохая идея, но и вечер выдался непростой; она решилась дать себе небольшую поблажку, позволить одну крошечную слабость.
Она открыла сообщения, нашла Спенсера, открутила до 14 февраля трехлетней давности. Его не стало чуть больше месяца спустя, но на тот День святого Валентина Спенсер прислал ей подряд несколько забавных сообщений, кишащих смайликами и дерзкими предложениями, как они проведут вечер, когда он придет домой.
Анна перечитывала их и улыбалась, упиваясь не столько словами, сколько воспоминаниями того вечера, воспоминаниями, которые принадлежали только двум людям во всем мире и единственной хранительницей которых она теперь оставалась. Было бы неправильно дать им раствориться и исчезнуть.
Но, просматривая эти сообщения, воскрешая эти воспоминания, она все равно что бередила незажившую рану. Именно так все и начинается, с этого приятного искушения, осознания, что очень хочется сделать то, чего делать не следует. О да, а потом наступает момент, когда ты отпускаешь самоконтроль и поддаешься искушению. Блаженство. Облегчение. Все сосредоточено в этом мгновении сиюминутного удовольствия.
Но долго это продолжаться не могло. Рана открылась, начала саднить и кровоточить. За сиюминутной эйфорией следовала расплата. Анна рассчиталась сполна. Уставившись в яркий экран своего мобильного, исполненного свидетельствами присутствия Спенсера в виде сообщений, глупых рожиц, она чувствовала, как усиливается боль, становясь почти невыносимой.
Но тут в голову ей закралась мысль, возникло почти непреодолимое ощущение, что ее тянет туда, куда она заходить вовсе не собиралась. Чтобы отвлечься от этой затеи, она открыла в телефоне галерею и принялась разглядывать их совместные снимки с неменьшим пристрастием, чем ее свекровь в прошлое воскресенье (тогда были фотографии из средней школы: широкие улыбки, награды и слишком большие блейзеры). Но вот она дошла до самых ранних кадров и сколько бы ни пыталась листать еще дальше, картинки подрагивали и вновь возвращались на место, упрямо не желая слушаться.
А назойливая дурная мысль, черная дыра, так и висела над ней, нашептывая, околдовывая. В конце концов она покорно открыла свои контакты и зашла в папку с избранными. Спенсер стоял в списке первым. Она, не мигая, уставилась на него.
«Ты же говорила, что больше не станешь этого делать, – раздался в голове тихий шепот здравого смысла. – Ты обещала себе, что День святого Валентина пройдет иначе, чем Новый год». Но не успел голос договорить, как ее палец уже коснулся экрана, и телефон начал вызов. И несмотря на то, что сердце учащенно забилось в груди, отзываясь на воспоминания о том, что случилось в предыдущий раз, она приложила телефон к уху.
Гудки в динамике замолкли, и она задержала дыхание, ожидая, что будет дальше. Однако вместо автоответчика Спенсера она услышала стандартный механический голос, советовавший ей дождаться звукового сигнала и оставить свое сообщение.
Как, черт возьми, это могло случиться? Неужели она тогда так разнервничалась, что умудрилась куда-то нажать и стереть его голос? Нет, это вряд ли. Можно стереть запись автоответчика на своем телефоне, но не в чьем-то чужом. Это было нелогично.
Она разочарованно нажала кнопку отмены вызова. Что это сейчас было? Может, она набрала неверный номер? Несколько секунд она, не дыша, внимательно вглядывалась в свой телефон, а затем позвонила снова. На этот раз до автоответчика дело не дошло.
Она дозвонилась.
– Алло?