Помни меня

Девлин произнес краткую речь, и по его щекам струились слезы. Он говорил о том, как Дэн ненавидел поминовение, когда у всех мрачные лица.

– Он простил вам то, что вы все еще здесь, без него, и просит отпраздновать этот факт. В этом весь Дэн. За Дэна! – И он поднял бокал.

– За Дэна! – Все присоединились к этому тосту.

Поднимая свой бокал, я почувствовала, как у меня глаза наполнились слезами, и вытерла лицо передником.

Девлин сразу же сказал мне:

– Вы пропускайте стаканчик между делом, ладно? Это будет правильно. До тех пор, пока у вас не двоится в глазах, все прекрасно. И угощайтесь закусками из буфета.

Я наливаю себе шампанское, но мне некогда даже понюхать его. Однако это такая работа, когда время несется вперед, а не ползет. И все улыбаются мне, потому что их хорошо обслуживают. Как будто я щедро раздаю собственные дары.

Жена Девлина, Мо («Вы сразу узнаете ее, если увидите. Она крашеная блондинка маленького роста, все время наезжает на меня»), снабжает меня фруктами и льдом, а в остальном я справляюсь одна.

Я вспоминаю то, о чем забыла в траншеях «Это Amore!»: я хорошая барменша. Обслужив сто человек за два часа, могу легким движением запястья нарисовать трилистник на пене, разливая пиво.

Когда толпа редеет, в центре зала образуется танцпол.

И тут я нахожу ящик шампанского, который потерялся в суматохе. Я сообщаю об этом раскрасневшемуся, экспансивному Девлину.

– Зовите меня Дев! Я Девлин только для моей мамы и для полиции. Спасибо за то, что дали мне знать.

Он стучит вилкой по бокалу:

– Внимание! Наша чудесная барменша нашла еще «Моэт». Я всегда говорю: доставайте лучшее, когда остались только свои. Давайте-ка выпьем еще по бокалу за дорогого Дэна.

Восторженный рев.

– А теперь аплодисменты Джорджине за ее классную работу сегодня вечером!

Девлин указывает на меня, все хлопают и свистят. Я краснею и думаю: ну что же, по крайней мере, Эстер теперь не скажет, что я подвела Марка.

Вечер тянется, и я ощущаю радостное волнение. Я чувствую себя своей – наполовину гэльской. Как Роза в «Титанике», когда она присоединяется к веселью под палубой и, подхватив юбки, отплясывает джигу под мелодию вистла[39 - Вистл – продольная флейта.].

Когда я, собрав бокалы, начинаю во второй раз разливать шампанское, то замечаю мужчину, который вошел в зал с толстой рыжей собакой на поводке.

Он высокий и темноволосый, в темно-синем пиджаке, воротник которого поднят. У него вьющиеся волосы, черные как смоль. Я обратила на него внимание, потому что он ни с кем не здоровается и не присоединяется к собравшимся. Он с угрюмым видом, подчеркнуто «предается размышлениям». Словом, современный вариант мистера Дарси эпохи диско на балу.

Шумные «простолюдины» двадцать первого века раскачиваются под песню «При чем тут любовь» Тины Тёрнер, а он смотрит в пространство.

Я наблюдаю за ним, но мне загораживает обзор толпа. У меня возникает какое-то странное чувство: а должен ли он здесь находиться? Когда кто-то входит один, то обычно пытается привлечь к себе внимание, чтобы объявили о его прибытии. И почему он так поздно появился на поминках? Субъект, который расстраивает свадьбу – только в данном случае поминки? Но зачем же так выделяться, приводя с собой собаку? Нет, он здесь определенно свой. Интересно, кто же он такой? Может быть, он был близок с Дэном и ему претит это неуместное веселье?

Мужчина переводит на меня взгляд, и я поспешно хватаю тряпку.

Пританцовывая под Atomic группы «Блонди», я принимаюсь протирать барную стойку.

– Извините, блондиночка?

Рассмеявшись, я поворачиваюсь. Девлин манит меня в дальний конец стойки и вручает пачку банкнот.

– Вы были сегодня просто супер, огромное вам спасибо.

Поблагодарив, я говорю, что получила большое удовольствие. И тут же осекаюсь: это неуместное слово, когда идет речь о безвременной кончине.

– Послушайте, я тут думал начет того, кого нанять в бар на постоянную работу. Потому что я терпеть не могу собеседования, резюме и весь этот вздор. Я предпочитаю познакомиться с человеком и увидеть его в деле, а устраивать собеседования мне кажется нечестным. Может быть, будем считать, что собеседование уже состоялось? Вас интересует такое предложение?

– Да! – восклицаю я и после первой бурной реакции решительно произношу: – Меня это очень, очень интересует, благодарю вас.

– Отлично. Мне нужно согласовать с братом, но это не проблема.

Окрыленная надеждой, я напоминаю себе, что когда предложения делаются в устной форме, да еще в сильном подпитии, они ничего не значат.

И тут я замечаю, что Одинокий-Мужчина-С – Сердитым-Взглядом стоит рядом с Девлином, пытаясь привлечь его внимание. Теперь я вижу его вблизи. Это сногсшибательный красавец: изгиб темных бровей, надутые губы, легкая щетина, подбородок кинозвезды.

Я застываю. Погодите-ка, я знаю это лицо. Рельеф изменился, и прошло много времени с тех пор, как я изучала его особенности, но нельзя сказать, что он совершенно незнаком. Отнюдь.

Доля секунды – и я узнаю его. Это словно удар ножом в сердце.

Его взгляд встречается с моим, и у меня захватывает дух.

Песня «Блонди» взмывает ввысь, в ней поется о прекрасных локонах.

Девлин говорит:

– Познакомьтесь с моим братом Лукасом.

9

– Люк, – говорит Лукас, протягивая мне руку. Я с рассеянным видом бормочу «привет» и «Джорджина».

(Я чуть не вскрикнула: «Люк? С каких это пор?»)

Я вдруг сильно вспотела. Надеюсь, это произошло уже после рукопожатия.

Лукас что-то говорит Девлину на ухо, и этот конфиденциальный разговор явно не предназначен для посторонних. Подождав несколько секунд, чтобы это не выглядело бегством, я удираю в туалет.

Слава богу, тут никого нет. Воздух здесь прохладнее, сквозь стену доносится музыка.

Я запираюсь в кабинке и таращусь на перегородку, отделяющую меня от пустой кабинки.

Девлин – это Девлин Маккарти? И там Лукас Маккарти?

Боже мой! Как? Что? Почему?

Я вспоминаю, что у Лукаса был грозный старший брат, который ушел из школы. Но он был гораздо старше нас, так что я даже не знала его имя. У нас с Лукасом рты обычно были заняты друг другом, а не обменом семейными биографиями.

Но как же так, без всякого предупреждения? Тот, кто столько значит, не должен просто так возвращаться, без всяких фанфар. Это напоминает мне одну строчку из стихотворения, в которой говорится, что смерть – это просто другая комната. Лукас умер для меня – и тем не менее мы в одной и той же комнате. Это невозможно.