Сон ведьмы

– Взять дела в свои руки! – повторил он, вынимая позолоченную ручку из своего ранца. Тихо смеясь от удовольствия, он отвинтил колпачок и прочертил несколько линий на своей руке.

Неделю назад он решил взять дела в свои руки и договорился с гравёром из ювелирного магазина, чтобы тот сделал ему точную копию печати, но с его именем. Эфраин не сомневался, что к нему пришла удача. Как ещё он мог объяснить это пугающее совпадение: в тот день, когда он получил печать со своим именем и адресом, Фрида Герцог ошиблась, положив свою позолоченную ручку в его ранец.

Он вылил остатки пива в свой бокал и выпил до дна маленькими глоточками. Возможно, какая-то бессознательная часть Фриды Герцог перешла к нему вместе с этой авторучкой. Ему хотелось верить в это.

Настойчивый стук в дверь перебил его мысли.

– Эфраин! – прокричал кто-то, – старуху-иностранку, которая искала тебя, столкнул вниз какой-то пьяница.

– Фриду Герцог! – схватив ранец со стола, он побежал туда, где уже собралась толпа.

– Этого не может быть, – повторял он, расталкивая людей в стороны.

Она лежала на земле. Он опустился перед ней на колени. Тусклый блеск керосиновой лампы бросал на её лицо желтоватый отблеск. Он хотел что-то сказать, но ни одно слово не вырвалось из его рта. Эфраин смотрел в её голубые глаза. Без очков – они лежали рядом, раздавленные кем-то – её глаза выглядели большими, внимательными, почти детскими. Складки у рта придавали ей строгий вид. Белые зубы были слегка приоткрыты. Ему почудилось, что она хочет что-то сказать.

– Я принёс авторучки, – шепнул он, успокаивая её. Вынув шесть коробочек из ранца, он поднёс их к её лицу поближе, – я не отдал их сегодня, потому что был занят составлением нескольких заказов. У нас будут четыре новых клиента.

Она нахмурилась ещё больше. Её губы дрогнули, шепча что-то об его увольнении с работы и об Антонии. Её глаза стали ещё больше, зрачки расширились, а затем жизнь иссякла.

– Я работал у неё, – сказал Эфраин, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Жизнь так необычна. Только этим утром она подарила мне эту прекрасную ручку, – рассказывал он, доставая из кармана позолоченную авторучку. Точно и аккуратно он приложил кончик с печатью к своему предплечью, – Эфраин Сандоваль. Канареечная хижина. Курмина, – прочитал он своё имя и адрес громким ясным голосом, – и я могу договориться с любым из вас о продаже такой же прекрасной ручки в кредит.

20

Было воскресное утро. Я и донья Мерседес сидели на площади и ожидали выхода Канделярии из церкви. Часом раньше у меня была последняя встреча с Эфраином Сандовалем.

На соседней скамье сидел прилично одетый достойный старичок. Он громко читал газету из Каркаса, причём читал таким серьёзным голосом и так увлечённо, что даже не замечал улыбок людей вокруг него.

На другой стороне улицы из бара, уже открытого в это время, вышел растрёпанный пожилой мужчина. Он надел свою шляпу и, положив бутылку в пластиковый пакет, хрипя и кашляя, пошёл вниз по улице.

С необъяснимым чувством печали я взглянула на донью Мерседес. Она надела тёмные очки, и я не могла видеть выражения её глаз. Она сложила свои руки на груди, обнимая себя, словно замёрзнув на холодном ветру.

Я пыталась рассказать ей, как я понимаю теперь истории, которые успела услышать, а она внимательно слушала.

– Ты показываешь мне различные способы манипуляции той силой, которую Флоринда называла намерением, – сказала я.

– Привести её в движение – это не то же самое, что манипулировать ею, – поправила она меня, по-прежнему обнимая себя, – я пыталась сделать большее. Как я уже говорила, я подставляю тебя время от времени в тень этих людей, так, чтобы ты чувствовала движение колеса случая. Без этого чувства всё сделанное тобой окажется ерундой. Ты будешь переходить от человека к человеку, выслушивая их рассказы; на миг ты окажешься в их тени.

– Как в случае Эфраина Сандоваля? Он, конечно, ничего не делал для того, чтобы с ним случилась подобная перемена. Но зачем мне надо было быть в его тени? – спросила я.

– Как колесо случая передвинулось для него? Он не двигал его сам, и всё же его жизнь изменилась. Я хочу, чтобы ты почувствовала это изменение, почувствовала это движение колеса.

Я уже напоминала тебе, что это призрак, дух Ганса Герцога передвинул колесо для него. Так же как Виктор Джулио в момент смерти повернул колесо случая, погубив жизнь Октавио Канту. Ганс Герцог передвинул это колесо после своей смерти и обогатил жизнь Эфраина Сандоваля.

Донья Мерседес сняла очки и посмотрела мне в глаза. Затем раскрыла рот, собираясь что-то добавить, но вместо этого улыбнулась и встала со скамьи, – месса скоро закончится, – сказала она, – встретим Канделярию у церковных дверей.

Часть шестая

21

– Музия, ты здесь? – шепнула Мерседес Перальта, бесшумно открывая дверь в мою комнату. В слабом свете настольной лампы она выглядела настоящей ведьмой. Её наряд состоял из длинного чёрного платья и широкополой фетровой шляпы, которая скрывала половину её лица.

Не включай свет, – сказала она, увидев, что я потянулась к выключателю, – не выношу резкого света, – она села на мою постель. Её брови были задумчиво нахмурены, руки бесконтрольно разглаживали морщинки на моём одеяле. Она пристально взглянула мне в лицо долгим немигающим взором.

Я застенчиво провела пальцами по своим щекам и подбородку, стараясь понять, что же здесь не так.

Хихикая, она отвернулась к книжному столику и начала аккуратно складывать мои тощие блокноты, – прямо сейчас мне нужно уезжать в Чуао, – наконец сказала она, её голос был тревожным.

– В Чуао? – спросила я, – в этот час? – увидев её решительный кивок, я добавила: – мы застрянем в грязи, если пойдёт дождь, – деревня Чуао находилась на побережье по крайней мере в часе езды от Курмины.

– Дождь будет, – небрежно произнесла она, – но в твоём джипе мы не застрянем, – она села, сгорбившись, на ночной столик и закусила нижнюю губу, раздумывая над тем, что ещё сказать, – я должна быть там сегодня вечером перед полуночью, – произнесла она тоном, который выдавал скорее срочность, чем желание, – я еду за некоторыми растениями, которые надо срывать только этой ночью.

– Сейчас одиннадцатый час, – сказала я, указывая на светящийся циферблат своих часов, – мы не успеем к полночи.

Улыбаясь, донья Мерседес достала мои джинсы и рубашку, висевшую в изголовье моей кровати, – мы заставим твои часы остановиться, – слабая улыбка осветила её лицо; её глаза доверчиво и нетерпеливо смотрели на меня, – ты сделаешь это для меня, не так ли?

Когда мы выехали из города, по джипу забарабанили крупные капли дождя. За секунду дождь превратился в сплошную стену, плотную и тёмную. Я сбавила ход, не в состоянии разглядеть дорогу. Меня раздражал скрип «дворников», очищавших стекло, которое тут же заливало снова. Деревья по сторонам дороги смутно маячили то рядом с нами, то выше нас, создавая впечатление того, что мы проезжаем через туннель. Лишь прерывистый одинокий лай собаки указывал на то, что мы проехали мимо какой-то хижины.

Ливень окончился так же резко, как и начался, но небо оставалось пасмурным. Облака нависали гнетуще низко. Я не сводила глаз с ветрового стекла, увёртываясь от лягушек, которые, ослепнув от света фар, прыгали через дорогу.

Стоило нам свернуть на дорогу, ведущую к побережью, и облака исчезли как по мановению волшебной палочки. Луна сияла ярко и таинственно над плоской равниной, где бриз мягко раскачивал редкие деревья. Их листва отливала серебром в нереальном свете.

Я остановилась на середине перекрёстка и вылезла из джипа. Воздух, тёплый и влажный, пахнул горами и морем.

– Почему ты остановилась здесь, Музия? – спросила Мерседес Перальта, её голос наполняло изумление. Она вышла из машины и остановилась передо мной.

– Я ведьма, – объяснила я, глядя ей в глаза. Я знала, что если расскажу ей о моём простом желании размять ноги, она не поверит мне, – я родилась в местечке, похожем на это, – продолжала я, – где-то между горами и морем.

Мерседес Перальта хмуро оглядела меня, а потом в её глазах заблестел юмористический, восторженный огонёк. Неудержимо расхохотавшись, она села на мокрую землю и потянула меня за собой, – возможно, ты не родилась, как все нормальные люди, может быть куриоза потеряла тебя на своём пути через небо, – сказала она.

– Что такое куриоза? – спросила я.

Она ободряюще посмотрела на меня и объяснила, что куриозы – это ведьмы, которые совершенно не интересуются явными аспектами колдовства: символическими вещами, ритуалами и заклятиями, – куриозы, – прошептала она, – это существа, озабоченные вещами вечными. Они, как пауки, плетут тонкие невидимые нити между известным и неизвестным, – она сняла свою шляпу и легла на спину, расположив свою голову точно на середине перекрёстка так, чтобы она указывала на север, – ложись, Музия, – произнесла она, протягивая руки на восток и запад, – макушка твоей головы должна касаться моей, а твои руки и ноги пусть будут в такой же позе, как и у меня.

Лежать голова к голове на перекрёстке было неудобно. У меня было ощущение, что наши скальпы, хотя и разделённые волосами, сплавились вместе. Я повернула свою голову в сторону и к своему великому удивлению заметила, насколько длиннее её руки, чем мои. По-видимому, осознав моё открытие, донья Мерседес подвинула свои руки ближе к моим.

– Если кто-нибудь увидит нас, то подумает, что мы сошли с ума, – сказала я.

– Возможно, – согласилась она, – однако, если найдутся люди, которые обычно прогуливаются по этому перекрёстку в это время ночи, они убегут прочь в ужасе, думая, что увидели двух куриоз, готовых к полёту.

Мы молчали некоторое время, а когда я спросила её о полёте куриоз, она заговорила снова.

– Что заставило меня так заинтересоваться, почему ты остановилась на перекрёстке? Есть люди, готовые присягнуть, что видели куриозу, лежавшую голой на этом самом месте. Они говорят, что у неё появились крылья, выросшие из спины. Они видели, как её тело стало просвечиваться белизной, когда она взлетела в небо.

– Я видела, как твоё тело стало прозрачным на сеансе Сандоваля, – сказала я.

– Конечно, ты видела это, – ответила она с весёлым пренебрежением, – я сделала это для того, чтобы ты поняла, что ты никогда не будешь целительницей. Ты медиум и возможно даже ведьма, но учти – не целительница. Я знаю это, так как я сама – ведьма.