Страх

Шарко мрачно вернул фотоаппарат. На набережной Орфевр они часто имели дело с травмированными женщинами, жертвами изнасилований, побоев, для них это стало почти обыденностью. Но на сей раз они столкнулись с чем-то иным, чудовищным, что выдавали побелевшие радужки несчастной. Эта женщина явилась из-под земли, как выходец с того света.

Раздался оглушительный треск. Метрах в десяти от них поверженный дуб рухнул на землю, увлекая за собой кучу ветвей и более тонких стволов. Завизжала бензопила, разрезая неподатливые корни, потом, после довольно долгого ожидания, полицейским наконец дали сигнал спускаться. Было около 13 часов, солнце сияло в зените, поливая землю смертоносными лучами.

В яме закрепили приставную лесенку. Первыми пошли спецназовцы, экипированные помимо оружия мощными фонарями. Белланже и его люди последовали за ними. Шарко спустился по восьми ступенькам последним, сохраняя спокойствие и стараясь уберечь от грязи свой пиджак. Что касается обуви, то это было уже совершенно гиблое дело. А если уж он чего-то терпеть не мог, так это грязных ботинок.

Белланже отдал приказ, чтобы никто ни к чему не прикасался и не оставлял ни своих отпечатков пальцев, ни прочих биологических следов. Температура упала на четыре-пять градусов. Свет косо проникал сюда только через дыру, оставшуюся от вывороченного дерева, скользил по гладким, явно вырубленным человеком стенам. Очевидно, полицейские двигались по одной из штолен заброшенной каменоломни. Люди из Национального управления лесов утверждали, что этого добра тут полным-полно. В Первую мировую их использовали для укрытия французских солдат.

Штольня позади полицейских оканчивалась тупиком. Они застыли перед грудой пустых консервных банок и бутылок из-под воды. Их тут были сотни. Среди нагромождения жести и пластика попадались и десятки флаконов из-под туалетного гигиенического молочка для кожи. Тоже пустых.

– У меня впечатление, что сюрпризы только начинаются, – пробормотал Николя Белланже. – И это спокойный канун пятнадцатого августа.

– А ты, вообще-то, разве не должен быть в отпуске с сегодняшнего вечера?

– Должен. Потому-то это грязное дело на нас и свалилось.

Шарко беспокоился за своего шефа. Николя Белланже много вкалывал в течение года и, чтобы продержаться, практически исчерпал свои резервы. Они двигались по прямоугольному коридору в единственно возможном направлении. Капитан указал на землю лучом своего фонаря.

– Осторожнее.

Экскременты вдоль стен, лужи мочи. Резкий запах. Землю устилали тонны использованных спичек. В глубине штольни, там, где лучи плясали на скале, гроздьям корней удалось пробиться сквозь камень, и они свешивались в пустоту. Шарко представил себе девушку, съежившуюся здесь, чиркающую спичками одну за другой, пробиравшуюся вдоль стен как животное, кричавшую, хотя никто ее не слышал. Ей так и не удалось выбраться из этого подземелья.

– Сюда!

Они устремились на голос коллеги. Световое отверстие теперь осталось в сотне метров позади. Все еще продвигаясь вперед, они миновали развилку и очутились в большом квадратном зале площадью метров сто и с очень высоким потолком. Шарко прикинул, что они примерно в восьми-девяти метрах под землей, но уже не в лесу, а наверняка где-то на подступах к деревне.

Поблизости еще оставались запасы пищи – исключительно консервы – и вода. На проволоке, привязанной к крюку, наполовину вбитому в скалу, висел консервный нож. Был тут также большой газовый баллон, соединенный с газовой плиткой, грязная тарелка без приборов и коробки спичек.

Слева соломенный стул, пустые канистры, ванна на ножках. С потолка свисали лампочки, а в естественном углублении скалы пряталась маленькая видеокамера. Электрические провода тянулись к тяжелой, запертой на ключ решетке, за которой наверх вели ступени каменной лестницы.

Четверо спецназовцев попытались вышибить эту дверь с помощью своего портативного тарана, но тщетно. Тут была усиленная запорная система.

– Лучше сходить за гидравлическим домкратом. В тягаче есть такой, – предложил кто-то из них.

Один спецназовец сразу же убежал. Оставшиеся полицейские смотрели друг на друга при свете фонарей. Их лица осунулись. Они были ошеломлены. Шарко обшаривал потолок лучом своего карманного фонарика.

– Эти электрические провода, соединенные с лампочками и с камерой, наверняка куда-то ведут, – сказал он веско. – Как только взломаем решетку, узнаем, где находится источник тока. А значит, и кто все это устроил.

Он наклонился к газовому баллону, потом обратился к своему шефу:

– Перчатки у тебя есть?

Капитан протянул ему пару резиновых перчаток. Шарко надел их и повернул рукоятку подачи газа на плитке. Никакого шипения.

– Пустой.

Он встряхнул несколько коробков спичек.

– Тоже все пустые.

Тут их позвал двигавшийся вдоль стены лейтенант Левалуа. Он стоял на другой стороне помещения, рядом с матрасом, брошенным прямо на землю и накрытым скомканным одеялом. Лицо тридцатилетнего лейтенанта было очень бледным, может, из-за резкого света, может, из-за тошнотворных запахов. Он указал своим фонарем на большое железное кольцо, вцементированное в каменную стену. На земле валялось начисто сломанное звено цепи.

– Можно предположить, что здесь она была прикована и здесь же спала. Но ей как-то удалось освободиться.

Он повернулся к стене напротив, осветил камеру, направленную в их сторону.

– И за ней наблюдали…

Шарко приблизился к камере и сказал, глядя прямо в объектив:

– Ну, держись, приятель, уголовка тебе на хвост села.

Затем он перевел луч на ванну, стул, запасы пищи. Все это было гнусно и отдавало безумием.

– Консервы наводят меня на мысль о параноиках, которые верят в Апокалипсис и запасают все, что могут, чтобы выжить под землей.

Он потребовал фотоаппарат и рассмотрел на жидкокристаллическом экране снимки томившейся тут девушки, а точнее, кольцо на ее запястье, а также цепь.

– Ей удалось как-то сломать одно из звеньев цепи, которой она была прикована к стене. Но на запястье еще остался изрядный кусок.

Он наклонился к земле.

– Звено определенно сломано. Может, заводской брак. А когда она дергала за цепь, сработал эффект вибрации. Такое нечасто случается, но я видел.

Он протянул аппарат Белланже, показывая на снимок:

– На фото цепь не выглядит длинной. Во всяком случае, ее недостаточно, чтобы дотянуться до противоположной стены. Или я ошибаюсь?

– Ты прав. Два метра максимум.

– Стало быть, прикованная к стене жертва не имела доступа ни к пище, ни к ванне. А это, несомненно, указывает на то, что прежде, чем ей удалось освободиться, ее кормили…

Шарко стал размышлять вслух:

– Но почему мучитель позволил ей освободиться? Ведь он же наверняка видел с помощью своей камеры, что она порвала цепь. Так что это было? Извращенная игра? Хотел, чтобы бедная девушка поверила, будто у нее есть шанс выбраться отсюда?

– Тогда уж стоит задуматься: кто на самом деле сломал звено, она сама или ее мучитель…

Шарко принялся ходить взад-вперед. В его голове теснились вопросы, но пока их было слишком много. Надо немного подождать, посмотреть, что принесут ближайшие часы.

– Повторяю, главное, ничего не трогать, – сказал Белланже, удаляясь. – Эксперты наверняка скоро появятся.

Помощь экспертов судебной полиции была бы тут, разумеется, большим подспорьем. Шарко уставился на закрытую решетку. Если бы буря не выворотила из земли дерево и тем самым не проделала дыру в земле, эта лестница была бы, возможно, единственным выходом наружу. Даже освободившись от цепи, девушка все равно не смогла бы выйти из своей темницы. Сколько же недель она скиталась в темноте? Долго, если судить по впечатляющему количеству пустых консервных банок и помутнению ее радужных оболочек. Полицейский представил, как поначалу молодая женщина использовала для освещения газ. Потом зажигала спички одну за другой… Пока все запасы не истощились. И тогда ей пришлось есть консервы холодными, не имея возможности их разогреть.

Лейтенант закрыл глаза. Полная темнота. Тишина, прохлада. Как тут не тронуться умом, если тебя заперли, словно лабораторную крысу? Как доказать себе, что еще существуешь, если даже не можешь увидеть собственное тело? Однако девушка продолжала питаться, спать, жить даже в непроглядном мраке. Справляла нужду подальше, чтобы сохранить хотя бы подобие здоровой среды. Она боролась до конца, ее организм в режиме выживания оказался способен замечательно приспособиться даже к таким условиям, подобно тем крошечным паучкам, которых обнаруживают в самых глубоких пещерах.

Она, конечно, выжила, но ее мозг наверняка стал похож на разоренную местность.

Когда Шарко снова открыл глаза, Жак Левалуа освещал другую часть стены, за ванной. Он знаком подозвал коллег. Там, примерно в полутора метрах от земли, прямо на скале было выцарапано неровными прописными буквами: